Влечения - Юна-Мари Паркер

Эдвард залпом осушил стакан и проследил за тем, как Скотт налил и поставил перед ним второй. Сделав из него небольшой глоток, он задумчиво нахмурился:

— У меня такое чувство, что она чего-то испугалась за несколько минут до того…

Брайан обеспокоенно взглянул на него.

— Чего она такого испугалась, скажи на милость? — буркнул он.

— Не знаю… Дорого бы я дал за то, чтобы вспомнить… — Эдвард обреченно покачал головой. — Она что-то пыталась сказать мне, я… я не помню!

«Вот черт, так нализался вчера».

Он вообще с трудом помнил вчерашний вечер, особенно его заключительную часть. Вплоть до той минуты, когда до него донесся дикий предсмертный крик Мариссы, все было как в тумане. Веселые лица друзей, смех, объятия, поздравления, шампанское… Если уж начистоту, то Эдвард помнил, как развивались события лишь до девяти часов вечера, а все, что было после… Эх!

Брайан тяжело вздохнул:

— Ты говорил об этом в полиции?

— Что? Что Марисса была чем-то напугана? — Он покачал головой. — Меня не спрашивали, да я и не помню. — Он отхлебнул еще виски. — Может, позже вспомню.

— Сделай нам всем небольшое одолжение! Когда это произойдет, помалкивай, хорошо? — проговорил Брайан почти издевательски. — Пока мы договорились о том, что произошел несчастный случай. Вот пусть все так и остается. А иначе мы все окажемся по уши в дерьме!

Эдвард тяжело поднялся и отошел к окну, из которого открывался вид на Парк-авеню. Стресс, пережитый им за последние двенадцать часов, и недостаток сна сыграли с ним злую шутку. Он сделал еще глоток виски.

Марисса… Красавица блондинка с атласной, нежной кожей. Но он знал, что больше всего ему будет недоставать вовсе не ее чувственности и сексуальности. Она была доверчивая, как маленький котенок, добрая, великодушная и всепонимающая. Говорила с американским произношением, которое выглядело слишком нарочитым, чтобы быть природным. Конечно, брала уроки дикции. Улыбка тронула губы Эдварда. Он вспомнил, как просто она однажды рассказывала ему о себе: «Мой отец — Джек Монтклер сколотил состояние на выпуске железнодорожных вагонов, товарных и спальных пассажирских. Он умер в прошлом году, оставив мне все свои деньги». Мать, по словам Мариссы, скончалась, когда ей было только семь лет. В ней подкупало то, что она не зарилась на деньги Эдварда. У Мариссы их было столько, что она могла купаться в роскоши всю свою жизнь.

Словно прочитав его мысли, Брайан вдруг хмуро бросил ему в спину:

— У нее родные-то остались? Есть кого поставить в известность о случившемся?

Эдвард оглянулся на своего вице-президента. В его глазах была грусть.

— Нет, никого. Мать ее умерла, когда она была еще ребенком, а отец — в прошлом году. — Он помолчал и глухим голосом добавил: — У нее не было никого… кроме меня.

— Ну, слава Богу! — облегченно вздохнул Брайан. — Одной заботой меньше. А то понаехала бы родня, стала бы вынюхивать тут, что и как. Нам только этого не хватало, правда?

Семья расположилась в гостиной Пинкни-Хауса в ожидании сигнала на ужин, который Питерс должен был подать с минуты на минуту. В холле на черной лакированной подставке покачивался небольшой гонг.

Анжела сидела у камина, потягивая свой любимый аперитив: коктейль «Манхэттен», приготовленный из виски и вермута. Это время суток она любила больше всего, особенно зимой. Персикового цвета бархатные шторы были плотно задернуты на окнах, и комнату освещал лишь свет ламп. Гостиная была обставлена мебелью орехового дерева. На стенах висели пейзажи Констебла. И конечно, повсюду стояли свежие цветы. Они украшали дом в течение всего года. Когда в оранжерее не хватало своих, Анжела неизменно звонила в «Гарродс», откуда ей присылали несколько коробок.

С другой стороны камина разместилась с романом в руке Дженни. Саймон в темном костюме (Венлейки всегда надевали вечерние костюмы и платья в праздники) стоял у самого огня. Вот он подбросил в камин новое полено и задвинул медную заглушку.

В следующее мгновение в холле раздался звук гонга, достаточно громкий, чтобы его можно было услышать отсюда, но не раздражающий. Питерс умел с ним обращаться, как надо.

— Ну вот! — произнес Саймон. Он говорил эти слова каждый вечер. Саймон вообще, несмотря на свою молодость, был человеком устоявшихся привычек, и когда что-то нарушалось, начинал беспокоиться. Его румяное лицо уже омрачила тень тревоги, но сигнал гонга прозвучал вовремя, и он вздохнул с облегчением. — Ну вот! — повторил он и, с улыбкой взглянув на мать, добавил: — Умираю с голоду! — Эту фразу он также произносил каждый вечер.

Направившись к выходу, они вдруг услышали телефонный звонок и как Питерс снял трубку.

— Это вас, мисс Дженни, — объявил он и, не обращая внимания на присутствие Анжелы, добавил: — Сэр Эдвард из Нью-Йорка.

— Спасибо! — вся просияв, ответила Дженни.

Анжела недовольно прицокнула языком:

— Эдвард в своем репертуаре! Ведь прекрасно знает, что мы ужинаем в восемь, а звонит!

Саймон кивнул в знак того, что разделяет недовольство матери.

— Ужинать, ужинать! — проговорил он весело. — У нас сегодня фазан. Один из тех, которых я завалил вчера. — Последовав за матерью в столовую, он уже в дверях обернулся и сказал сестре: — Передай старику, что он никогда в жизни не снимет двух птиц одним выстрелом!

Дженни возмущенно фыркнула, уставившись в широкую спину брата.

— Да он и не станет заниматься подобными глупостями! — холодно произнесла она.

Подойдя к аппарату, она взяла трубку и услышала голос отца:

— Дженни? Дженни, это ты? Как поживаешь, дорогая?

Его голос показался ей очень усталым, даже измученным.

— Нормально, папа, а ты как? Я звонила тебе сегодня, чтобы поздравить с Новым годом, но мне рассказали, что у вас вчера случилось несчастье. Что это было? Кто умер?

На том конце провода повисла пауза. Она чувствовала, что отец пытается совладать с собой. Наконец он произнес не своим голосом:

— Один хороший человек, друг. Он… она выпала из окна. Это были самые ужасные сутки в моей жизни, малыш. Я и не ложился еще со вчерашнего дня.

— О Боже! — воскликнула Дженни. — Какой ужас!

Она замерла, судорожно прижав трубку к уху и уставившись на пейзаж, который висел на стенке за столом. На картине восемнадцатого века крестьяне убирали урожай кукурузы, складывая ее в большие стога, под ясным синим небом. Идиллическая сценка… Дженни отвернулась.

— Папа, как это случилось?

— Я… Ну, словом, мы думаем, что она поскользнулась.

— А кто это? Я ее знаю?