Мерзость - Дэн Симмонс

И тогда Дикон приказал нам возвращаться в пятый лагерь, пока ветер не стал еще сильнее, а среди вихрей снега еще можно было что-то разглядеть.

— Получается, ничто из найденного на теле Джорджа Мэллори не может нам подсказать, поднялись ли они с Сэнди Ирвином на вершину или нет, — говорит Реджи. — И часы, и высотомер Мэллори разбились и лишились стрелок.

— Возможно, именно отсутствующее даст нам ключ к разгадке, — замечает Дикон.

Я выглядываю из глубин своего грязного пухового спальника.

— Фотоаппарат «Кодак»?

— Нет, — говорит Дикон. — Фотография Рут, жены Мэллори. — Нортон и все остальные, с кем я беседовал, говорили, что он взял с собой фотографию из четвертого лагеря — там ее не нашли, как и в двух верхних лагерях, — поскольку обещал Рут, что оставит ее на вершине.

— Или в самой верхней точке, откуда ему пришлось повернуть назад — одному Богу известно где, — прибавляет Же-Ка.

Дикон кивает и принимается грызть чубук холодной трубки.

— Отсутствие фотографии нельзя считать доказательством, что он побывал на вершине, — говорит Реджи.

— Нельзя, — соглашается Дикон. — Только того, что Мэллори ее где-то оставил. Возможно, как предположил Жан-Клод, в самой верхней точке, перед тем, как повернуть назад… где бы это ни было.

— А меня интересует пропавшая камера, — говорит Пасанг. Его низкий голос, как всегда, мягок и нетороплив.

— Почему? — спрашиваю я.

— А когда вы отдаете свой фотоаппарат другому человеку? — вопросом на вопрос отвечает высокий шерпа.

— Когда просите вас сфотографировать, — говорит Реджи. — Мэллори мог… отдать Ирвину свой «Кодак» на вершине, после того как сфотографировал молодого человека.

— Это всего лишь догадка, — возражает Дикон. — А вот вам не догадка и не гипотеза, а непреложный факт: если мы хоть немного надеемся продолжить поиски завтра, то должны немного поспать.

— Легко сказать, — выдавливаю я между приступами кашля. — Похоже, я совсем не могу заснуть на этих долбаных высотах.

— Не выражайся, Джейк, — говорит Дикон. — Среди нас дама.

Реджи закатывает глаза.

— У меня с собой есть снотворное, — предлагает Пасанг. — Гарантированные три или четыре часа сна.

Все умолкают, и я представляю, что они думают о том же, что и я: «Пока мы будем дрыхнуть, ветер сдует нашу палатку в пропасть».

Я открываю рот, чтобы выразить свое мнение, но Реджи останавливает меня, вскинув руку.

— Тихо, все, — шепчет она. — Я слышу голос. Чьи-то крики.

Моя рука покрывается мурашками.

— При таком ветре? — удивляется Дикон. — Это невозможно. Четвертый лагерь далеко внизу, и…

— Я тоже слышу, — говорит Пасанг. — Там, в темноте, кто-то есть, и он кричит.

Часть III МЕРЗОСТЬ

Глава 1

Примечание для мистера Симмонса. Вплоть до этой части я излагал свою историю преимущественно в настоящем времени, поскольку использовал записи из дневника и заметки, которые сделал летом и осенью 1924 г., а также весной 1925 г. Настоящее время помогло мне оживить воспоминания. Я знаю, что это не очень профессионально с моей стороны, но эту последнюю часть своей истории я рассказывал только одному человеку и ни разу не записывал. Теперь я записываю ее так, как помню теперь, в прошедшем времени, но вы должны понимать, что каждое слово в ней настолько точно и правдиво, насколько я в состоянии вспомнить и рассказать, и что вы второй человек с 1925 г., который услышит эту часть истории.

Через пять минут после того, как Пасанг подтвердил, что слышит крики, мы втроем — Дикон, Пасанг и я — выскочили из палатки прямо в снежный вихрь. Было решено, что кто-то должен остаться внутри и держать стойки. Реджи вызвалась сама, а мы с Же-Ка бросили монетку, и он проиграл.

— Вы все еще слышите? — крикнул Дикон Пасангу.

— Нет, но кое-что вижу, — ответил шерпа. Он указал вниз, в то место футах в 300 от нас, где находились остатки двух палаток на первоначальном месте нашего пятого лагеря.

Из-за снега, кружащегося в конусе света шахтерской лампы, я не сразу его увидел: красное свечение за большими валунами футах в 100 ниже нас.

Связавшись веревкой — мы не стали тратить время, чтобы надеть «кошки», — мы стали спускаться по крутому склону; я шел первым. Из-за сильного ветра на камнях было не очень много снега, но толстый слой льда делает камни еще более скользкими, чем обычно. Странное ощущение — снова идти в одних шипованных ботинках, без «кошек». Мне уже не хватает ощущения безопасной опоры, которое в последние дни обеспечивали мне «кошки».

Через пятнадцать минут мы добрались до места нашего первоначального пятого лагеря; одна палатка была разорвана камнепадом, вторая рухнула, открывая нам брызги красного огня. Совершенно очевидно, что это не недолговечная ракета Вери, а скорее железнодорожный осветительный патрон, один из тех, что мы тоже привезли с собой, красных и белых.

В десяти футах от осветительного патрона на спине неподвижно лежал человек в куртке на гусином пуху, которую носили участники нашей экспедиции. Он упал рядом с клапаном целой, но упавшей палатки Мида.

Мы наклонились над ним; лампы освещали его обращенное к небу лицо и широко раскрытые глаза.

— Это Лобсанг Шерпа, — сказал Дикон. — Он мертв.

Когда в понедельник утром мы встретились в четвертом лагере, Ричард сказал, что днем раньше доставлял груз в пятый лагерь с несколькими носильщиками, и Лобсанг выполнял обязанности сирдара. Теперь, восемнадцать часов спустя, Лобсанг, невысокий, но выносливый «тигр», заслуживший должность сирдара невероятно тяжелой работой и долгими переходами, действительно выглядит мертвым — рот открыт, зрачки неподвижные и расширенные.

— На сегодня хватит трупов, — сказал Пасанг и поставил на землю рюкзак. Он единственный взял с собой вещи. В дрожащем свете ламп и вихре снежинок из тяжелого рюкзака появляется кожаный медицинский саквояж. — Мистер Перри, — обратился он ко мне, — будьте так любезны, расстегните куртку Лобсанга Шерпы и всю остальную одежду, чтобы обнажилась грудь.

Я опустился на крутой склон на одно колено, снял неудобные верхние варежки и сделал то, что сказал Пасанг, — хотя не верил, что методы первой помощи помогут человеку, который выглядит мертвым, а его лицо покрыто тонким слоем кристалликов льда, принесенных ветром.

Но Пасанг извлек из саквояжа самый большой шприц из всех, что я когда-либо видел, если не считать скетча, разыгранного студенческим театром в Гарварде. Игла была не меньше шести дюймов длиной, а сам шприц напоминал скорее ветеринарный инструмент, которым делают прививки рогатому скоту, никак не подходящий для человеческого существа.

— Держите ему руки, — попросил Пасанг и провел пальцами по голой коричневой груди Лобсанга. Немигающие глаза шерпы по-прежнему смотрели в вечность.

«Зачем держать ему руки? — помнится, подумал я. — Труп куда-то собирается идти?»

Пасанг деловито пересчитал ребра, нащупал под кожей шерпы острую грудину, затем обеими руками поднял шприц фута на три над телом и с силой проткнул кожу и грудину Лобсанга, вонзив иглу прямо в сердце. Конец иглы, проходя через грудину, издал довольно громкий щелчок, различимый даже сквозь шипение гаснущего сигнального патрона и завывание ветра. Пасанг надавил на поршень огромного шприца.

Тело Лобсанга выгнулось дугой — он слетел бы со склона горы, если бы мы с Диконом не удержали его, — и маленький шерпа начал жадно глотать ртом воздух.

— Господи Иисусе, — прошептал Дикон. Я был с ним полностью согласен. Такого медицинского чуда мне еще не приходилось видеть. И не придется следующие шестьдесят с лишним лет.

— Укол адреналина в сердце, — выдохнул доктор Пасанг. — Единственное, что может его оживить.

Пасанг уперся ногой в камень рядом с шерпой и выдернул иглу из его груди — мне рассказывали, что именно таким движением солдат учат извлекать застрявший штык из тела врага. Лобсанг вздохнул, заморгал и попытался сесть. Через несколько секунд мы с Пасангом уже помогали ему встать на ноги, обутые в тяжелые ботинки. У меня было такое ощущение, что я помогаю встать Лазарю.

Как ни удивительно, Лобсанг был в состоянии держаться на ногах. В противном случае мы были бы вынуждены его оставить — на этой высоте даже троим людям не под силу перенести такую тяжесть на 100 футов вверх по крутому склону. Вчетвером мы заковыляли вверх к «большой палатке Реджи» — мы с Диконом поддерживали тяжело дышавшего и все время моргавшего шерпу, а замыкал шествие Пасанг со своим тяжелым рюкзаком. И раньше было мало надежды, что пять человек могут выспаться под брезентовым куполом, а теперь, когда к нам присоединился шестой, шансы на это приближались к нулю. Так что я испытывал неоднозначные чувства от того, что этот шестой оказался жив.