Плюс-минус бесконечность (сборник) - Александр Плонский

И вот они в кабинете Абдулалиева. Совсем еще молодой, энергичный человек с добрым, прямым взглядом поднялся навстречу.

— Я уже стал беспокоиться, — сказал он приветливо. — Вы должны были приехать позавчера.

На следующий день Антон Феликсович прочитал памирцам лекцию о научно-технической революции. И — неожиданность: полный зал слушателей, жадное внимание, вопросы…

Браницкий сразу же стал знаменитостью. Его с несравненным памирским гостеприимством встречали в кишлаках, поили кумысом и зеленым чаем, потчевали фруктами, зеленью, шурпой и пловом.

Возил их с женой по «Крыше мира» Имомбек Мамадодов, один из памирских асов. Пройдет год и еще один — Браницкому доверят руль бензовоза, но всякий раз, приезжая на Памир, он будет заново с душевным трепетом постигать инопланетное величие высочайшего Акбайтала, кровавые потоки Алая, лунный ландшафт Долины Смерчей, сапфировое сияние мертвого озера Каракуль…

В 123 километрах от Хорога — жемчужина Памира Джиланды. На берегу хрустальной горной речки горячий, почти кипящий, источник. В два каменных домика с бетонированными комнатами-ваннами вливаются потоки воды — клубящейся сероводородным паром и чистейшей ледяной. Смешиваясь, они образуют божественный коктейль.

Блаженство погрузиться в жгучую жидкость, обновляющую душу и тело, Браницкий испытал всего четыре раза, но оно врубилось в память навечно.

И сейчас Антон Феликсович летел в Ош с мечтой об этой живой воде, которая — бывают же на свете чудеса! — возвратит ему молодость…

Гражданским долгом ученого Браницкий считал не только само свершение научно-технической революции, превратившей науку в непосредственную производительную силу, и не только подготовку кадров, без которых немыслим дальнейший прогресс, но и пропаганду научных достижений среди неспециалистов, приобщение всех людей к новым, «техническим» аспектам культуры.

Публичные лекции в народном университете, ежемесячная телевизионная рубрика «Этюды о чудесах науки», газетные и журнальные статьи по вопросам естествознания и техники — все это входило в каждодневный круг интересов, составляло одну из сторон его жизни. Но особое удовлетворение он получал от того, что в прошлом веке называли «книжным просветительством», а ныне именуют научно-популярной литературой…

Еще в молодые годы запомнил Браницкий четверостишие:

Упаси нас бог познать заботу —Об ушедшей юности грустить,Делать нелюбимую работу,С нелюбимой женщиною жить.

Ему повезло хотя бы в одном — он редко делал нелюбимую работу. За исключением разве экзаменов, отчетов и скучных собраний… Повезло и потому, что еще мальчишкой приобщился к увлекательному занятию, был пощажен войной, не сбился с дороги в трудное послевоенное время.

Пожалуй, только в единственном пристрастии он потерпел фиаско: питая слабость к поэтической музе, не пользовался ни малейшей взаимностью.

Яркий, своеобычно талантливый фантаст Илья Иосифович Варшавский однажды признался Браницкому, что не любил фантастику и даже в мыслях не имел сделаться когда-нибудь писателем-фантастом. Он стал Фантастом с большой буквы, но, к сожалению, так поздно! Само призвание, словно поблукав вслепую, в конце концов нашло-таки Илью Варшавского, а он, со свойственной ему ироничностью, подчинился неизбежности. Возможно, ему казалось, что он лишь притворяется писателем-фантастом — не оттого ли столь озорны его рассказы?

В «феномене Варшавского» главенствовал талант. Он заявил о себе вопреки склонности, наперекор логике. С Браницким было иначе: его тянуло писать, но «прожиточный минимум» писательских способностей, увы, отсутствовал. К счастью, он вовремя осознал это, иначе быть бы ему графоманом…

«Для писателя бесталанность — драма, — рассуждал Антон Феликсович. — А во многих профессиях талант и призвание вовсе не обязательны, их с успехом замещают квалификация, настойчивость, чувство долга и ответственности, сознательное отношение к своему, пусть не очень любимому, делу. Множество таких специалистов не по призванию — инженеров, врачей, учителей! И вовсе не горе-специалистов, а хороших, авторитетных, уважаемых. Они приносят несомненную пользу. Только вот получают ли удовлетворение от того, что делают?

Второе же «я» Браницкого издевательски подзуживало: «Сколько посредственных инженеров, бесталанных учителей, равнодушных врачей выпускают вузы! Уродливые машины, искалеченные судьбы, загубленные жизни — вот чем оборачиваются дипломы, которые мы выдаем из благих, казалось бы, побуждений, опасаясь нанести урон интересам государства. Как будто вред, который причинит дипломированный невежда, не есть во сто крат более тяжелый урон!»

К счастью для Антона Феликсовича, у него было из чего выбирать, даже в писательстве. От графомании его спасла научно-популярная литература, на которую смотрят свысока как «истинные» писатели, так и «истинные» ученые.

Да, многие коллеги Браницкого считали «популяризаторство» делом несерьезным и чуть ли не роняющим достоинство ученого. Однако научно-популярный жанр не так прост, как кое-кому кажется…

Уже будучи автором трех технических книг, Антон Феликсович написал популярную брошюру для Гостехтеориздата. Рецензировала ее Ксения Владимировна Шельмова, доктор физико-математических наук, женщина необычайно эрудированная и едкая, словно концентрированная серная кислота. Отзыв был уничтожающим.

Заведующий редакцией, добрейший и корректнейший человек, обращаясь к незадачливому автору, участливо сказал:

— Воля ваша, но, по-моему, переделывать не стоит, зря потратите время…

На переработанную рукопись та же Ксения Владимировна дала противоположную по смыслу рецензию. Брошюру издали, а Браницкому предложили совместительство, очевидно полагая, что человек, способный вытянуть свою собственную безнадежную книжку, сумеет сделать то же самое с чужими.

Так в далекие пятидесятые годы Антон Феликсович оказался одновременно на двух стульях: он заведовал лабораторией в НИИ и был редактором Гостехтеориздата. Во второй своей ипостаси ему довелось встречаться с интереснейшими людьми, очень разными, но объединенными в общность словом «автор».

Познакомился он и с Ари Абрамовичем Штернфельдом, о котором в энциклопедии сказано: «…один из пионеров космонавтики… Международные премии Эно-Пельтри-Гирша по астронавтике (1933) и Галабера по космонавтике (1962)».

Говорят, жизнь полосатая. Судя по всему, Ари Абрамович переживал тогда не слишком светлую полосу. Его книга «Межпланетные полеты» второй год лежала в издательстве без движения. Наконец ее дали Браницкому — видимо, как специалисту по «безнадежным» рукописям.