Штаб армейский, штаб фронтовой - Семен Павлович Иванов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«14-й танковый корпус прорывает оборону врага по реке Лиска, затем поворачивает направо и движется в полосе между реками Лиска и Дон на юг. Навстречу ему от Чернышевской до Нижнесолоновского наступают 24-я танковая, 297-я и 71-я пехотные дивизии. Обе ударные группировки соединяются в районе Калача для совместного удара на Сталинград. Находящиеся западнее русского оборонительного рубежа 376, 305, 113, 44-я пехотные и 100-я легкопехотная дивизии сковывают врага и оттесняют его на восток».
Немецкий текст был набросан угловатой готической скорописью, и далеко не всякий, даже квалифицированный переводчик сумел бы прочесть его. Это, видимо, был конспект чьего-то устного сообщения. Инесса Яновна перевела еще одну запись: «Генерал Хубе передал следующие слова фюрера: «Ворваться в Сталинград с ходу — это решающая цель вашей дивизии и всего корпуса фон Виттерсгейма. Более важной задачи вы не получите уже никогда в будущем до конца войны». Остальные записи либо относились к Харьковскому сражению, либо вообще не представляли интереса. Поблагодарив Инессу Яновну, я подумал: «Хороши «две дивизии», о которых мы написали в приказе. Против нас и 62-й армии — семь пехотных дивизий, танковый корпус, в который обычно входит не менее трех дивизий. И еще одна танковая дивизия».
Лишь после этого я обратился к подполковнику, доставившему портфель, со словами благодарности. Это был небольшого роста, тонкий, гибкий, с ярко горящими темно-карими глазами азербайджанец. Он весь являл собой сгусток энергии. В дальнейшем А. А. Асланов прославился как подлинный храбрец и заслужил под Сталинградом звание Героя Советского Союза. Ази Агадович позже пал в бою в Прибалтике, будучи уже генералом, а сейчас он стоял рядом, и я, с благодарностью пожав ему руку, сказал, что документы очень важные, проливающие свет на намерения противника и его силы.
— Есть еще два вопроса, — глядя мне прямо в глаза, произнес Асланов.
— Пожалуйста.
— Во-первых, вот это, — развернул он сверток. — Это надо сдать в фонд обороны. По-моему, очень ценный, — и Ази Агадович поставил на стол небольшой, необычайно изящный самовар.
— Серебряный, и сделан очень искусно, его тоже нашли в машине. Где-то украден, возможно в музее.
— Это вопрос легкий, — сказал я в шутку, приподнимая самовар. — Сдадим куда следует. А какой второй вопрос?
— Второй потяжелее, — в тон мне отозвался замкомбрига. — Ударом в лоб врага не свалить. Наш начальник штаба Витольд Викентьевич Грудзинский предлагает провести танки в тыл немцам, вплотную прижимаясь к Дону. Проход найти можно, но есть и большой риск: если не прорвемся — машины погибнут. Александр Адамович Пошкус велел посоветоваться с вами.
— Действуйте! — поддержал я. — Командарму доложу. В лобовых атаках потерь будет, конечно, много. А прорветесь к совхозу «10 лет Октября» и Ложкам с тыла — полдела сделаете и враг будет отброшен на 15 километров от переправы гораздо меньшей ценой.
Не успел я проститься с А. А. Аслановым, как меня вызвал командарм. У него находился А. М. Василевский.
— Что нового? — спросил начальник Генерального штаба.
Я положил перед ним два листка с переводами. Попросив разрешения и выйдя на минутку, я приказал адъютанту принести портфель и самовар, что он и не замедлил сделать. Командарм вспылил:
— Ты что это, чаевничать затеял, когда нет ни минуты времени!
Василевский же, совершенно не обращая внимания на происходящее, буквально забросал меня вопросами:
— Что это — протокол допроса? Насколько достоверны сведения? Не подкидывают ли нам преувеличенные данные о численности противника, чтобы запугать?
Я рассказал об источнике сведений и добавил, что возможность дезинформации исключена. Кирилл Семенович опять резко выразил свое неудовольствие:
— Имеешь новые данные и скрываешь их от своего командарма?!
От незаслуженного упрека кровь бросилась мне в лицо. Василевский же, увидев самовар, потрогал его, широко улыбнулся и сказал:
— Странное дело… Ты, Кирилл Семенович, кипятишься, а самовар гостю приказал подать холодный, как лед.
Шутка сняла напряжение, и я объяснил суть дела.
Ознакомившись в свою очередь с документами, командарм многозначительно присвистнул, но произнес с деланным равнодушием:
— Ну, это вопросы чуть ли не стратегические, а нам сейчас надо заниматься тактикой танковых подразделений вплоть до^ взвода. Как идут дела у Родина?.
Я доложил, что в 14 часов его танкисты продолжили атаку. Все бригады действуют на этот раз согласованно. Более подробная информация имеется у начальника оперативного отдела.
Вызванный полковник Прихидько доложил, что бригады Бабенко и Румянцева сдвинулись левее. Образовавшийся между, ними и бригадой Лебеденко разрыв заполнила 32-я мотострелковая бригада Хорошева. Танкистам был отдан приказ на предельных скоростях преодолеть зону вражеского огня, и они отважно выполняют его.
Василевский обратился к Москаленко:
— Учитывая более полные данные о противнике, которые добыл ваш штаб, за что он заслуживает поощрения, а отнюдь не порицания, а также то, что у нас появилась такая возможность в связи с подходом дивизии Аверина и отремонтированных на СТЗ танков КВ, необходимо срочно усилить 28-й корпус. Если вы не будете возражать, стоило бы передать Родину десятка полтора танков КВ из бригады Егорова, два стрелковых батальона из 131-й дивизии Песочина и, пожалуй, прибывший уже полк 196-й стрелковой дивизии.
Командарм согласился со всем этим, сказав лишь, что у Песочина можно забрать только один батальон.
Дождавшись, пока я разъясню Н. Я. Прихидько, как быстрее довести до сведения исполнителей эти распоряжения, начальник Генштаба предложил нам:
— Давайте вызовем сюда Георгия Семеновича, ободрим его, выслушаем запросы и порадуем хотя и не очень щедрым, но все же существенным усилением.
Однако попытки связаться с Родиным и по телефону, и по радио ни к чему не привели. Начальник его штаба А. А. Пошкус одинаково отвечал: «Комкор в войсках». Пришлось послать в Березовский, куда перебрался из Калача
