Сказание о страннике - Дэвид Билсборо

Она была рада, что познакомилась с Эглдавком. Он отличался от остальных. Никогда ничего не требовал. Никогда не злился. Вольная птица, как и она. Когда они впервые повстречались на сумеречной поляне в Хрефнийском лесу, ни один не выказал страха, а ведь обоим было чего бояться. Оба впервые видели существо другой расы. Кажется, там был костер; и в его кроваво-красных всполохах кожа человека и дракуса блестела одинаково. И следующие несколько недель они с удовольствием изучали схожесть и различия друг друга. Это было время радости, время новых ощущений и взаимообмена — особенно для нее, так щедро одаренной способностями расы дракусов.

Да где же он, в конце концов? Долен оторвалась от маникюра, заломила козырек легионерки и обвела внимательным взором окрестности. Почти сразу она заметила Эглдавка на склоне, он стоял на посту. И ещё она заметил, что ветер разгулялся; папоротник раскачивался во все стороны, и волосы ее кавалера разметались. Но несмотря на поднявшийся над холмом ветер, внизу скапливалась гнетущая жара. Она не чувствовала себя так с тех пор, как материализовались великаны — тысяча демонов, вот это был страх! — казалось, в воздухе витает предчувствие... скоро прольется кровь.

Долен вернулась к своим мыслям. Ох уж эти тивенборгцы! И почему она не отговорила Эглдавка? Он ведь сам по сути не был вором. Но ведь для многих не существовало разницы между понятиями «изгой» и «преступник». А обзывать всех обитателей Воровской горы одним именем — все равно, что объединить землеройку и белуджитерия в одну категорию «животные». В этой шайке из четырнадцати членов можно было наткнуться на самые разные типажи: от гнилого Освиу Гарротики до душевных созданий — таких как она и Эглдавк... и, возможно, Иорсенвольд. Иорсенвольд нравился Долен.

Одна группа, миллион различий, и она отличается сильнее других. Разумеется, дракесса знала, что о ней говорят за спиной. Каждая злая мысль в их головах тут же по особым волнам передавалась ей в мозг. Как всегда, преобладали недоверие и страх. Люди, как и остальные недракусы, считали ее слишком уж совершенной, «высшим существом». По правде говоря, все, чего хотела Долен Катскаул — это найти с ними общий язык.

Не стоит и говорить, что ей была известна истинная причина, по которой остальные расы так сторонились дракусов; эта исключительная, своеобразная особенность, страшный секрет ее народа, который подпитывал подлые мыслишки, страхи и отторжение всех недракусов и давал почву для их...

Какого Фригга там происходит?

— ЭГЛДАВК! — выдохнула она, когда сознание захлестнула кровавая волна ужаса, а желудок налился свинцом. Вскоре весь лагерь был на ногах, поднятый пронзительным визгом дракессы.

В течение нескольких секунд случилось многое. Из шумящего на ветру папоротника вдруг выросло несколько воинов, которые с воплями бросились к лагерю. Потрясенный Брекка, каменный хогер, споткнулся и опрокинул котел, и шипящая струя пара ударила прямо в лица трех его товарищей. Стрела с глухим стуком вонзилась в массивное оплечье лат Пооррра, и гигант отлетел от силы удара. Все похватали оружие, зазвучали приказы. Вражеские воины напали на лагерь, и ещё одна стрела угодила в Пооррра, на этот раз — попав прямо в шлем: голова гиганта дернулась, и он опрокинулся на землю.

В течение следующих нескольких секунд произошло следующее: двусторонний халади Кхургхана пронесся по воздуху к самому высокому из нападавших, со стальным звоном, прозвучавшем на всю долину, ударился о его бастард, и осыпал оранжевыми искрами черный капюшон, а затем описал неровную дугу и вернулся в перчатку хозяина. Хлесси тем временем, спеша убежать от здорового воина, запутался в собственной сети. Сердду-Сангнир раздраженно швырнул на землю арбалет и теперь стоял с боевым топором в руке. Долен, которая уже вытащила оба кинжала, продолжала визжать, не переставая.

Затем Иорсенвольд твердо поставил ногу на землю и вытащил мушкетон.

— НУ, ХВАТИТ! — рявкнул он, и всё затихло, так же быстро и внезапно, как началось.

Финвольд заколебался, а вслед за ним — и Лесовик. Затем наступила тишина.

Никто не шевелился. Не издавал ни звука. Даже призванный ветер ослаб и улетел; разразившись вдалеке прощальным гоготом, и воздух стал совсем душным и влажным. Мушкетон Иорсенвольда снова был направлен прямо в лоб Нибулусу.

Глаза на дородном лице пеладана метали молнии в ненавистного вора. Становилось все жарче, с шеи стекал пот, и Нибулус проклинал все на свете: они снова оказались в тупике. Опять, опять все пошло наперекосяк. Из-за этой дракессы они лишились элемента неожиданности; главарь своей командой остановил панику, и от былого преимущества не осталось и следа. Болдх почему-то так и остался стоять возле пленника; а из-за естественной медлительности и нежелания сражаться этих горе-вояк жрецов они упустили инициативу. Его снова подвели.

«Будь проклят тот день, когда я повел их за собой!» — выругался он про себя. Почему я не набрал отряд настоящих солдат? Людей, которым я мог бы приказывать! Пыл Пелла, даже эти драные бандиты беспрекословно подчиняются приказам командира! Мне бы его голос...

— Верно, — пробурчал он себе под нос. — Решай сейчас. Драться или бежать? — Он осмотрелся. Сердду-Сангнир снова принялся яростно перезаряжать арбалет; Хлесси вернул свою сеть и теперь медленно приближался, устрашающе рыча; Катвулф и Элдрика встали рядом с братом.

Затем на вершине холма взвизгнула натянутая тетива Катти. К тому времени, как звук достиг их ушей, стрела уже случайно отскочила от дуэльного кинжала в левой руке Долен, пока та медленно наступала на Болдха.

Наконец раздался раскатистый храп, похожий на фырканье просыпающегося бизона. Пооррр, шатаясь, поднял свою закованную в броню тушу на ноги, тупо моргнул, заметил две стрелы, торчащие из наплечника и шлема, крепко ухватился за них и с силой дернул. Крови не было. Он стал наступать, с булавой и бхуджем в обеих руках, и его товарищи злобно захихикали.

Нибулус снова подумал: драться или бежать? Он пока не решил, чем все кончится, но понял, что боя не будет. Паулус и Лесовик придвинулись поближе к пеладану, ожидая сигнала. Нибулус открыл рот, чтобы отдать приказ, но неожиданно тишину прорезал голос Финвольда:

— Меч! — кричал он. — Отдайте меч, который вы украли! Отдайте его нам, и мы оставим вас в покое.

Воры принялись перешептываться, а затем со склона раздался голос Болдха. Все ещё держа застывшее тело пленника, он перевел слова Финвольда на их наречие. Голос его звучал странно — дрожал и квакал, словно на грани истерики.

Одна лишь дракесса была достаточно близко, чтобы расслышать его слова.

Не раздумывая и доли секунды, она отпрыгнула от Болдха, вихрем пронеслась по лагерю и, пока никто не успел ее остановить, выхватила пламенник из груды вещей, сваленных у подножия утеса. Освиу зарычал от ярости и бросился было за ней, но не успел, и Сполох вернулся в руки опешившего Финвольда.

— Зиких ой'дхнап, Эгелдаффк-киеввха! — потребовала Долен, направляясь к Болдху с кинжалами в руках.

 Финвольд, тем временем, не оглядываясь, во всю прыть понесся вверх по склону. Освиу дернулся было за ним, но по первому же слову Иорсенвольда Катвулф преградил Гарротике путь своим отравленным: вулжем. Два брата смерили друг друга взглядом и не стали преследовать беглеца.

Нибулус очень быстро оценил ситуацию и молча сделал знак Паулусу и Лесовику отступить.

Долен тем временем подошла к Болдху и встала в нескольких ярдах от него. Лицо ее было белее смерти: нечеловеческая, алебастровая маска железной воли, змеиный взгляд буравил Болдха. Он все ещё прикрывался Эглдавком как щитом, держа кинжал у его горла. Эглдавк застыл совершенно неподвижно, не решаясь даже поднять глаза.

— Эгелдаффк-киеввха! — повторила она приказ, и красный ореол засверкал вокруг черных зрачков, как при солнечном затмении. Болдх, казалось, прикованный к месту, не отпускал пленника. Задыхаясь и судорожно глотая воздух, он не отрывал обезумевших от страха глаз от дракессы, как будто она была ангелом смерти.

Но несмотря на страх (лишь отчасти навеянный магическим мизерикордом Долен), Болдх снова стал собой, а не тем ребенком.

Внезапно угрожающая маска сползла с лица Долен, уступив место выражению крайнего замешательства. Она наклонила голову и застыла, затаив дыхание. Дрожащая белая рука неуверенно потянулась вперед. За рукой последовали мысли, заглянувшие в сознание Эглдавка.

Ища. Пытаясь нащупать. Пусто.

Сознания не было. Эглдавк покинул её. Её любимый, её человек...

— ...мёртв... — шепнули полуоткрытые губы дракессы, словно подул кладбищенский ветерок.

И задул ветер — на этот раз настоящий. Болдх остекленевшими глазами смотрел на дракессу. Краснота исчезла из ее зрачков, и теперь они были черными, как гвозди, которыми забивают гроб. Волосы выбились из-под легионерки и дико плясали на разгулявшемся ветру, как черные тени на фоне темно-серых туч, со сверхъестественной скоростью собиравшихся на юге.