Подельник эпохи: Леонид Леонов - Захар Прилепин

Так товарищ Сталин передал дружеский привет Леонову. Ты вот, товарищ Леонов, убил Курилова, а мы тебя, товарищ Леонов, пока еще нет.

«Крупный советский писатель, автор “Барсуков”, “Соти”, “Скутаревского”, “Волка” Л.Леонов хорошо известен читательским кругам советской интеллигенции…» – поставленным поздравительным голосом выводит Серебрянский.

Характерен отбор произведений: «Необыкновенных рассказов о мужиках», «Вора», «Дорогу на Океан» и «Половчанских садов» Леонов, видимо, никогда не писал.

Далее Серебрянский описывает, чем так дорог Леонов советской власти.

«Его первый большой реалистический роман “Барсуки”, выдвинувший тогда совсем молодого писателя, почти юношу, в первые ряды советской литературы, был значительным произведением на тему о классовой борьбе в деревне в годы Гражданской войны, на тему о победе большевистских идей и практики над силами, враждебными революции…»

Вообще, мягко говоря, это не совсем так, но Серебрянский свершает тут благое дело: человека спасает, так что пусть говорит дальше.

«“Соть” – другая талантливая книга Леонова – была в числе первых произведений советской литературы, отобразившей тот решительный перелом в настроениях интеллигенции и окончательный переход ее на сторону рабочего класса и партии…»

Кажется, тут Серебрянский несколько путает «Соть» и «Скутаревского», но это детали.

Далее Серебрянский совершает аккуратный прыжок через головы большинства написанных Леоновым романов и пьес: «Творческий путь от “Барсуков” к “Соти” и “Волку” был сложным и противоречивым. Талант и пытливость честного художника вели суровую борьбу с ошибками и ложными представлениями о действительности…»

Но «талант и пытливость», конечно, победили, иначе кто бы его поздравлял в «Известиях».

Правда, победили с трудом, потому что даже в «Барсуках» уже некоторые сюжетные линии, по мнению Серебрянского, «шли в сторону от метода социалистического реализма».

Однако даже полемика вокруг «Волка», уверен Серебрянский, еще раз доказала, что Леонов все-таки на верном пути, а его критики – нет.

«Сколько было наговорено чепухи, способной дезориентировать драматурга! – сетует Серебрянский. – Сколько было нагромождено вокруг “Волка”! Один из критиков, не обременяя себя сложными размышлениями, объявил Леонова “основоположенником детективного жанра”, посколько в пьесе выведен шпион, другой увидел в пьесе всяческие страсти, ужасти и пугало биологизма, третий договорился до нелепого утверждения, что Лука Сандуков больше молчит, чем говорит, и что, заговори он полным голосом, он мог бы оказаться на рощинском бесптичье очень голосистым соловьем».

«Все эти, с позволения сказать, аргументы никакого отношения к пьесе Леонова не имеют и не могут иметь», – резюмирует Серебрянский.

И завершает свою статью так: «Как художник, Леонов молод, ему исполнилось в этом году сорок лет, это пора мужественной зрелости писателя, которую он встречает в расцвете своего дарования».

В тот же день, едва прочитав статью, Леонов – тяжкий груз с плеч! – выходит из дома, а навстречу ему Александр Фадеев, лично. Дошел до соседа своими ногами, не поленился. (По другой версии – все-таки позвонил.)

– Лёня! – говорит. – Сколько лет, сколько зим! Что не заходишь ко мне? У тебя и юбилей был, а ты не пригласил! Нехорошо так с товарищами, нехорошо… Ах, Лёня, Лёня, дорогой человек…

«Метель»

Возвращенный к жизни, Леонов тут же приступает к работе. «Половчанские сады» сняты, но хоть «Волк» легализован. Значит, надо делать еще одну пьесу, и, быть может, на схожую тему.

В том же июле Леонов начинает писать «Метель».

Символичное название выбрал он для новой пьесы, особенно если помнить эпиграф из Жуковского к пушкинской «Метели»: «Вдруг метелица кругом;/ Снег валит клоками;/ Черный вран, свистя крылом,/ Вьется над санями;/ Вещий стон гласит печаль!/ Кони торопливы/ Чутко смотрят в темну даль,/ Воздымая гривы…»

Стоит обратить внимание, собственно, и на пушкинский текст: «…Едва Владимир выехал за околицу в поле, как поднялся ветер и сделалась такая метель, что он ничего не взвидел. В одну минуту дорогу занесло; окрестность исчезла во мгле мутной и желтоватой, сквозь которую летели белые хлопья снегу; небо слилося с землею. <…> Наконец он увидел, что едет не в ту сторону».

Странный, кстати, момент: Леонов начинает жуткую, зимнюю, метельную пьесу в самый жаркий месяц года. Это, наверное, говорит о том, что все-таки чувствовал он в душе – несмотря на недавнее чудесное спасение после статьи в «Известиях». Непреходящий холод он чувствовал. И это чувство понятно: если на него спустили собак вскоре после получения государственной награды – разве может гарантировать долгосрочное спокойствие какая-то статья.

Вон Михаил Кольцов был самым публикуемым журналистом в «Правде», все знали Кольцова… И где теперь он?

Первого сентября 1939 года вооруженные силы Германии вторгаются в Польшу. Началась Вторая мировая война.

Всеволод Иванов записал в дневнике, кто принес известие об этом: «В войну никто не верил, все думали, что идет огромная провокация. <…> О войне сообщила В.Инбер. Был дождичек, и Леонов приехал на автомобиле, чтобы спросить, поедем ли мы в Тифлис. <…> Жена Леонова всё время старалась пройти к радио. <…> Леонов принял сообщение о войне необычайно спокойно…»

Иванова леоновское спокойствие, видимо, раздражало, но это вообще в духе Леонова – сохранять спокойствие всегда, ну, или почти всегда, и не выказывать своего волнения.

На Кавказ Леонов едет один: там проходят празднества в связи с юбилеем армянского эпоса «Давид Сасунский».

Возвращается в Москву и к ноябрю доделывает «Метель».

В декабре он читает пьесу труппе Малого театра, где по-прежнему с успехом идет «Волк». (К тому же его ставят на сцене Ленсовета, он идет в Днепропетровске, готовятся постановки в Горьком и в Туле, а еще в Ленинграде в Большом драматическом театре им. М.Горького – и в качестве режиссера выступает Борис Бабочкин – легендарный Чапаев из культового фильма.)

Режиссер Илья Судаков, актеры, уже играющие в «Волке», – все в восторге и называют «Метель» лучшей пьесой Леонова.

Цензура, не раз уже обжегшаяся на сочинениях Леонова, разумно настроена «Метель» отклонить. Но судьбу пьесы, по запросу Малого театра, лично решает председатель Комитета по делам искусств при СНК СССР Михаил Храпченко. Он слушает «Метель» в исполнении самого Леонова и дает добро на постановку.

Новый 1940 год семья Леоновых встречает если не в благих ожиданиях, то хотя бы не в состоянии сердечной жути: в кои-то веки Леонова не бьют в прессе полгода подряд! Полузабытое ощущение.