Кровь и лунный свет - Эрин Бити
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Грегор переминается с ноги на ногу рядом с Афиной. Мы снова поспорили, когда он начал настаивать на том, чтобы я осталась в квартале, пока градоначальник не успокоится, а я отказалась. Уверена, дядя считает, что я выбрала Симона, а не родных-селенаэ. Может, так оно и есть, но я делаю это не потому, что злюсь на него.
Как только я поворачиваюсь, Грегор вытаскивает из-под рубашки мешочек и развязывает шнурок. Перламутровое свечение подсказывает мне, что внутри.
– Думаешь, мне нужны еще лунные камни? – спрашиваю я, стараясь смягчить серьезное выражение на его лице.
Он вываливает камень себе на руку:
– Это другой.
На первый взгляд камень выглядит как все прочие, но, когда лунный свет падает на камень, от него начинает исходить не мягкое и белое, а радужное сияние. А стоит присмотреться получше, как становятся видны цвета, рождающиеся внутри камня и подсвечивающие его грани. Он прекрасен.
Грегор обхватывает камень пальцами и на несколько секунд закрывает глаза. А открыв, протягивает его мне.
– Это самый редкий вид лунного камня. Он вечно хранит то, чем его напитают.
Я сглатываю:
– И что же он хранит?
– Мысли, – отвечает Грегор. – Воспоминания.
По рукам расползаются мурашки, когда он кладет разноцветный камень на мою ладонь.
– И чьи воспоминания здесь?
– Мои. – Грегор кивает. – Посмотри сама.
Я закрываю глаза и прижимаю камень к белому шраму на ладони. На мгновение у меня вспыхивает мысль, что нужно сделать что-то еще, но тут в сознании возникают двое. У женщины волнистые каштановые волосы, широкая улыбка и прямой, узкий нос, который я вижу в зеркале. А еще у нее, как и у меня, карие глаза… или были карими. У мужчины, прижимающего ее к себе, вокруг радужки – серебристое кольцо, которое, без сомнений, скоро появится и у меня. Мужчина выглядит как Грегор, только на несколько лет младше, без шрамов на лице и искривленного носа. Улыбается он почти незаметно, но смотрит на женщину так, словно больше ничего не видит вокруг. Он наклоняется, и она проводит рукой по его темным кудрям. А затем они целуются, и там, где они касаются друг друга, появляется серебристо-золотистое сияние.
– Стелла, – шепчет Грегор. – И Ясон.
Слезы рвутся наружу, поэтому приходится открыть глаза. Хотя Афина уже называла имена родителей, дядя никогда не произносил их при мне. Но, услышав боль в его голосе, я понимаю: его так долго сдерживало горе, а не злость. От боли, а не от обиды он отверг меня семнадцать лет назад. Я едва не роняю камень воспоминаний, торопясь вытереть слезы с щек.
– Спасибо.
– Прошло так много лет, что их лиц почти не вспомнить без камня. – Грегор забирает его обратно и прячет в мешочек из лунной ткани, но, как только завязывает шнурок, вновь протягивает его мне: – Я хочу, чтобы ты забрала это себе.
Я качаю головой:
– Нет. Это твои воспоминания.
– А значит, мне и решать, кому их дарить.
Я бросаю взгляд на Афину. Она кивает, и я принимаю подарок дяди. Кажется банальным говорить спасибо второй раз, поэтому я подношу мешочек к губам – и прячу в карман у самого сердца.
– Я буду хранить его.
Грегор улыбается, и я замечаю, как его улыбка похожа на улыбку отца. А затем он вместе с Афиной уходит к лунному бассейну.
Их место занимает Реми, который так нетерпелив, что едва не сбивает меня с ног, когда заключает в объятия.
– Я буду скучать по тебе сильнее, чем ты думаешь, котенок.
Я крепко обнимаю его в ответ.
– Ты обещал никогда так меня не называть.
Хотя, если честно, я больше не возражаю.
– Ну да, но я давал это обещание с некоторыми условиями. – Реми отпускает меня, а затем несколько раз моргает и торопливо целует в лоб, прежде чем повернуться к Симону. – Прощай, венатре.
Он специально говорит «венатре», чтобы уязвить Симона, но тот кивает.
– Спасибо за все, что ты сделал.
А я тут же попадаю в объятия магистра Томаса. Он прижимает влажную от слез бороду к моей покрытой капюшоном голове – и внезапно меня захлестывает эмоциями от того, что приходится оставить здесь.
– Не уверена, что смогу, – выдыхаю я.
– Зато я в этом не сомневаюсь, моя дорогая. – Архитектор отстраняется и обхватывает мое лицо руками, а я замечаю третью седую прядь у его левого уха. – И мы еще увидимся снова. Это единственная причина, по которой я тебя отпускаю.
– Я люблю вас, – шепчу я.
Он целует меня в лоб, как Реми.
– И я тебя люблю.
Я отступаю, чтобы Симон мог пожать архитектору руку. Когда их взгляды встречаются, между ними происходит какой-то молчаливый разговор, и они кивают друг другу. А затем мы выходим через увитую лозами аллею на улицу. Но, увидев стену аббатства, я понимаю, о чем чуть не забыла.
– Подожди!
Оставив Симона, я бросаюсь через дорогу к отремонтированной калитке и звоню в звонок. Вечерняя молитва только что закончилась, и одна из сестер, возвращавшихся в постель, является на мой зов, хотя ей с трудом удается разглядеть меня в плаще из лунной ткани.
– Мне нужно попрощаться с Маргерит, – говорю я.
Достав ключи, она впускает меня внутрь, и я бегу к келье Марги мимо старой гостиной матери Агнес. В аббатстве еще не выбрали новую настоятельницу, поэтому комнаты пустуют.
– Марга? – зову я от двери. – Ты не спишь?
Она пока не ходит на полуночные молитвы, но это не означает, что она не молится, лежа в постели.
Она поворачивает голову на подушке, глаза блестят в лунном свете.
– Кэт!
Я бросаюсь к ней, чтобы она не попыталась сесть и не навредила себе.
– Я пришла попрощаться.
Маргерит вздыхает:
– Сестра Аликс сказала, что ты уедешь из Коллиса, но я не ожидала, что так скоро.
– Мне жаль, что я не пришла раньше. – Я сжимаю ее руку. – Но, обещаю, буду тебе писать.
Если в аббатствах и есть то, чем можно восхищаться, так это система передачи сообщений друг другу.
– Обязательно пиши мне.
Она вновь ложится на подушку, и ее глаза затуманиваются от этого движения. Без камней крови выздоравливает она медленно.
– В ящике есть кое-что для тебя. – Маргерит указывает на маленький
