Брисингр - Кристофер Паолини

Сапфира ответила вместо Эрагона. Подняв голову, она взревела куда громче самого Муртага и выпустила из пасти двадцатифутовый язык голубоватого трескучего пламени. Лошади, стоявшие ближе всего к ней, в том числе и конь Насуады, шарахнулись и помчались назад, оставив Эрагона и Сапфиру на валу в полном одиночестве. Впрочем, все эльфы тоже остались там.

Подойдя к Сапфире, Арья коснулась рукой левой ноги Эрагона и, глядя прямо на него своими раскосыми зелеными глазами, сказала:

— Прими это от меня, Шуртугал.

И он ощутил, как в него прямо-таки хлынул поток магической энергии.

— Эка элрун оно, — благодарно прошептал он ей. И она тоже на языке дреьних ответила:

— Будь осторожен, Эрагон. Не хотелось бы мне увидеть, как тебя побеждает этот Муртаг. Я… — Казалось, она хочет сказать ему что-то еще, но колеблется. Затем она убрала руку и отошла назад, заняв свое место рядом с Блёдхгармом.

— Легкого полета, Бьяртскулар! — пропели эльфы, когда Сапфира прыжком поднялась с насыпи и расправила крылья.

Когда она уже мчалась навстречу Торну Эрагон установил мысленную связь с нею, затем с Арьей, а через Арью и с Блёдхгармом и остальными эльфами. Поскольку Арья служила ему как бы мостиком в этом общении, он мог сосредоточиться исключительно на ее мыслях и мыслях Сапфиры; он так хорошо знал их обеих, что не сомневался: их реакция никогда его не подведет и не отвлечет от главной цели во время этой решающей схватки.

Покрепче взяв щит в левую руку, он вытащил из ножен свой скарамасакс и сразу поднял руку, чтобы при взмахе мечом случайно не поранить крыло Сапфиры, ее шею или плечо, ибо все это находилось в постоянном движении.

«Хорошо, что вчера вечером у меня хватило времени усилить скарамасакс с помощью магии», — подумал он, и Арья тотчас откликнулась его мыслям:

«Будем надеяться, что твои чары окажутся достаточно прочными. Но помни: все время старайся держаться как можно ближе к нам. Чем больше будет расстояние между тобой и эльфами, тем сложнее нам будет поддерживать с тобой связь и помогать вам с Сапфирой».

Торн не стал атаковать их ни сверху, ни с фланга; когда Сапфира приблизилась к нему, он, почти не шевеля крыльями, ловко вильнул телом, ускользнув в сторону и заставив ее подняться до одного с ним уровня. Пока что он даже не пытался ей угрожать. Оба дракона словно повисли в воздухе, балансируя на крыльях в потоках ветра ярдах в пятидесяти друг от друга; шипастые кончики их хвостов нервно подергивались, морды были искажены хищным оскалом.

«Он стал еще крупнее, — заметила Сапфира. — А ведь в последний раз мы с ним сражались всего недели две назад, и с тех пор он успел вырасти еще фута на четыре, если не больше

Она была права. Торн стал и длиннее, и шире в груди, чем тогда, во время воздушного сражения над Пылающими Равнинами. Он едва перестал быть детенышем, но был уже почти таким же огромным, как Сапфира.

Эрагон нехотя перевел взгляд с дракона на Всадника.

Муртаг был без шапки и без шлема; его длинные черные волосы развевались за плечами, точно блестящая грива. Черты его лица стали гораздо жестче, чем во времена их близости с Эрагоном, и Эрагон понимал, что на этот раз Муртаг не станет проявлять милосердие, да попросту и не сможет этого сделать. Несколько тише, чем в первый раз, но все же весьма громко он сказал Эрагону:

— Вы с Сапфирой причинили нам немало горя. Гальбаторикс пришел в ярость из-за того, что мы тогда тебя отпустили. А после того как вы прикончили его раззаков, он был в таком гневе, что и сам убил пятерых своих слуг, а потом переключился на нас с Торном, и мы оба тогда страшно пострадали. Из-за тебя, Эрагон. Но больше мы этого не допустим. — И Муртаг отвел руку назад, готовясь нанести удар мечом, и Торн уже рванулся вперед, но Эрагон вскричал:

— Погоди! Послушай! Я знаю, каким образом вы оба сможете освободить себя от клятв, данных Гальбаториксу!

Лицо Муртага мучительно исказилось; в его глазах явственно читалось выражение отчаянного, страстного желания переменить свою судьбу. Он немного опустил руку с зажатым в ней Зарроком, потом вдруг нахмурился, сплюнул куда-то вниз и крикнул Эрагону:

— Я тебе не верю! Это невозможно!

— Возможно! Дай мне несколько минут, и я объясню это тебе.

Муртаг, казалось, боролся с собой. На мгновение Эрагону показалось, что он ему откажет. Торн, изогнув шею, оглянулся на своего Всадника; похоже, они что-то мысленно обсуждали друг с другом.

— Да черт с тобой, Эрагон, — сказал вдруг Муртаг почти спокойно и положил Заррок перед собой поперек седла. — Ты в очередной раз поймал нас на эту наживку, чтоб тебе провалиться! Мы уже смирились с выпавшей нам судьбой, а ты снова вздумал мучить нас надеждой, от которой мы уже отказались. Но учти: если эта надежда все же окажется тщетной, то клянусь, братец, я отрежу тебе правую руку еще до того, как мы доставим вас к Гальбаториксу… Она тебе все равно не понадобится для того, чем ты будешь заниматься в Урубаене.

Эрагону тоже захотелось пригрозить ему, но он подавил это желание и, опустив свой скарамасакс, сказал:

— Гальбаторикс, конечно же, никогда не сказал бы этого тебе, но когда я был у эльфов…

«Эрагон, ничего больше ему о нас не рассказывай!» — тут же услышал он предостерегающий голос Арьи.

— …я узнал, что, если переменится сама твоя сущность, изменится и твое истинное имя — и то, как оно произносится на древнем языке. То есть все это отнюдь не высечено резцом на лезвии клинка, Муртаг! Если ты и Торн сможете кое-что изменить в себе, ваши клятвы уже не будут до такой степени связывать вас, а если изменятся и ваши истинные имена, Гальбаторикс полностью утратит власть над вами. Торн подплыл еще на несколько ярдов к Сапфире.

— Почему ты никогда прежде не упоминал об этом? — спросил Муртаг.

— Я тогда был еще очень в себе не уверен.

Теперь между Торном и Сапфирой осталось не более пятидесяти футов. Страшный оскал красного дракона почти исчез, лишь верхняя губа угрожающе приоткрывала огромные клыки; в его сверкающих алых глазах появилось выражение, несколько странное для дракона — выражение недоумения и всеобъемлющей печали, словно он надеялся, что Сапфира или Эрагон скажут ему, зачем его вырастили, сделав из него вечного пленника Гальбаторикса, который постоянно унижает его и оскорбляет, заставляет его уничтожать людей и своих сородичей, драконов. Торн чуть вильнул кончиком хвоста, принюхиваясь к Сапфире. Она тоже принюхалась к нему, и из пасти ее высунулся язык, словно она пробовала запах Торна на вкус. Жаль, что Торн отгородился от Эрагона и Сапфиры мысленным барьером; им очень хотелось обратиться непосредственно к нему, однако и сами они тоже не решались открыть красному дракону свои мысли.