Через невидимые барьеры - Марк Лазаревич Галлай

Я обратился к этим литературным примерам только для того, чтобы проиллюстрировать несложную истину: время, конечно, накладывает на людей свою печать, но делает это очень по-разному. Избирательно. Сказав про человека, что он, мол, был «у времени в плену», никак нельзя считать, что этим о нем сказано все. Нет, Дроздовым Королев не был. Скорее уж – Листопадом, хотя и с ним имел больше черт различных, чем сходных или, тем более, совпадающих…

Королев был похож – на Королева!

Если бы он был не реальный, живший среди нас человек, а, скажем, выдуманный герой литературного произведения, я бы, наверное, придумал ему характер получше. Но Королев существовал реально. И, говоря об этой незаурядной личности, я не чувствую себя вправе «корректировать» ее облик – подменять человека его же бронзовой статуей, сколь ни велик был бы соблазн пойти по пути ее сооружения.

Возвращаясь же от литературы к жизни, нельзя не заметить, что и в реальной действительности тех же самых лет напористая резкость и подчеркнутая властность обращения с окружающими отнюдь не была обязательной чертой, чуть ли не определяющим признаком каждого сильного руководителя крупного масштаба. Нет, черта эта встречалась часто, очень часто, но – не всегда. И в то время существовали выдающиеся руководители, отличавшиеся спокойной, вежливой, подчеркнуто уважительной манерой обращения с людьми. Достаточно вспомнить хотя бы таких главных конструкторов, как Алексей Михайлович Исаев, Семен Алексеевич Лавочкин, Георгий Николаевич Бабакин, Олег Константинович Антонов…

И все же, я думаю, бывали ситуации, в которых стиль общения с окружающими диктовался не столько личными чертами человека, сколько самой ситуацией. Вряд ли можно, скажем, поднимая бойцов в атаку, говорить в том же ключе и пользоваться теми же терминами, что и при проведении с теми же бойцами учебных занятий по плану боевой и политической подготовки. Допускаю, что Королеву таких, сходных с атакой, ситуаций досталось в жизни больше, чем многим другим, – и он не выдерживал. Иногда, как я уже говорил, действительно «играл в неукротимый гнев», а иногда просто не выдерживал. Чем, кстати, и подтверждал лишний раз, что был человеком! Не суперменом – каковой мне лично встречался, к счастью, только в литературе (причем не лучшей), но не в реальной жизни, – а человеком, обладателем полного набора всех человеческих свойств, включая сюда и свои слабости. Глубоко ошибался тот, кто видел в Королеве супермена!

Наконец, нельзя забывать и того, что Королев столь часто шел против течения, поступал «не так, как принято», по существу, чтобы очень уж непримиримо требовать от него того же и по форме. Черты жесткости сочетались в Королеве с умением проникнуться сочувствием к человеку, с отсутствием жестокости.

Так отвечал я своим оппонентам. Так смотрю на вещи и сегодня.

И, кстати, таково не только мое мнение.

Когда Королева не стало, знавшие его люди после первых месяцев самого острого ощущения непоправимости потери почувствовали потребность как-то разобраться в характере этой яркой, нестандартной, во многом противоречивой личности.

И тут-то неожиданно для многих, казалось бы хорошо с ним знакомых, выяснилось интересное обстоятельство. При всей своей склонности к тому, чтобы пошуметь, за воротами без куска хлеба он ни единого человека не оставил и вообще неприятностей непоправимых никому не причинил.

Но был щедр – по крайней мере, устно – на всевозможные «объявляю выговор», «увольняю», «по шпалам – в Москву» (это если дело происходило на космодроме) и тому подобное.

Хотя и тут трудно сказать, чего в этих эскападах было больше – органической вспыльчивости характера или мотивов, так сказать, осознанно тактических («чтобы мышей ловить не перестали»).

В пользу последнего предположения говорит и то, как мгновенно он успокаивался – будто каким-то выключателем в себе щелкнул! В этом отношении – как и во многих других – был большой артист! Всего минуту назад бушевал в, казалось бы, неукротимом гневе – и тут же мог совершенно спокойно и даже не без дружелюбия сказать жертве только что учиненного жестокого разноса:

– Здорово я тебя? То-то! Ну ладно, работай, работай…

Или если отношения с собеседником были более официальные:

– Вы не сердитесь, что я вас покритиковал?..

Покритиковал!.. Ничего себе: он, оказывается, называет это «покритиковать»! Но и возражать было невозможно – это означало бы самому добровольно расписаться в том, что ты против критики. Кто же в этом признается!..

Заметив же, что выговоры, не подкрепленные затем приказом, и тем более «увольнения», не закончившиеся увольнением, начинают вызывать обратный эффект – в виде не очень серьезного к себе отношения со стороны получающих подобные взыскания, – СП придумал новую формулировку: «Я вам объявляю устный выговор!»

…Наш разговор с моим другом, сказавшим о печати времени на личности Королева, закончился неожиданной репликой:

– А вообще-то жаль, нет на него Шекспира – на вашего Королева.

С этим заключением согласятся, наверное, все, хоть немного знавшие СП. Что говорить – по своему калибру, по масштабу своих положительных свойств, а может быть, и присущих ему слабостей человеческих характер у Главного конструктора был, без преувеличения, шекспировский!

Знакомясь, а затем сближаясь с Королевым, большинство людей переживало, с незначительными вариациями, как бы три этапа в своем отношении к нему. Сначала – издали – безоговорочное восхищение, в котором трудно было даже разделить: что тут от личности самого Сергея Павловича, а что от разворачивающихся вокруг него и связанных с его именем дел. Затем – второй этап – нечто вроде разочарования или, во всяком случае, спада восхищения из-за бросающихся в глаза проявлений трудного, неуживчивого нрава СП. И, наконец, для тех, кому посчастливилось (именно посчастливилось!) близко узнать этого человека, – прочная привязанность к нему, вызванная чертами его характера, поначалу в глаза не очень-то бросающимися.

Какие же черты этой – наверное, действительно шекспировской – личности запечатлелись более всего в памяти людей, долгие годы проработавших бок о бок с Королевым? Что отсеялось, а что осталось?

Или иными словами: что оказалось второстепенным, а что главным?..

Я задал эти вопросы нескольким многолетним соратникам Главного конструктора, изучившим его за многие годы совместной работы, что называется, вдоль и поперек.

И вот что услышал в ответ:

«Дальновиден был очень… Умел убедить, утвердить свою позицию неопровержимой логикой… Блестящий организатор…»

«Трудяга был великий… И очень деловит…»

«Деловитость… Хватка… Умение найти в любом вопросе главное, решающее…»

«Обладал чувством нового и вкусом к новому… Умел дать каждому самую подходящую для него работу…»

«Умел привязать к себе и своему делу людей… Заставлял работать прежде всего не прямым волевым нажимом (хотя и этим приемом владел вполне), а умением заразить желанием