Женщина нашего времени - Рози Томас

Цифры и цены обрабатывались в ее голове, а она старалась включить их в рамки выступления на совете для ее акционеров, но они катились и крутились в неправильном направлении и обманывали ее.

Ее тело начало дрожать от страстного желания заснуть, а сон отступал еще дальше. Она могла думать только о собрании и о том, что же задумал Робин против нее. В темноте ер еще больше охватывал страх, а «Пикокс» начал казаться реальным ребенком, который держится за нее, но должен быть отобран. Образы стали смешиваться с Линдой, катающейся на каруселях, мисс Гетц и лентами Линды, кровью и расчленением.

Харриет села, чтобы отогнать ужасы. Она сдвинула в сторону одеяло и встала с постели. Она не могла заснуть, значит ей надо походить.

На улице было холодно. До лондонской весны были еще недели. Тротуары, идущие от дома Харриет, были черными и скользкими от мороза. Она засунула руки в карманы пальто, наклонила голову и быстро пошла, не выбирая направления. После мягкого благоухающего воздуха западного побережья Америки морозный лондонский туман покусывал ее легкие, вызывая кашель и затрудняя дыхание.

Ночная прогулка не помогла ей распутать мысли в голове, но морозный воздух охладил волнение, а ритм ее шагов перекрыл дрожь, которая не давала ей заснуть. Она ходила до тех пор, пока не согрелась и больше не ежилась в своем тяжелом пальто. Она откинула голову назад и повернула около дальнего угла там, где Хит вытягивался в темноте под нимбами уличных фонарей. Она вернулась к своему дому.

Потом она заснула.

Будильник разбудил ее в шесть, низвергнув из сна в беспорядочные попытки определить, где она. Сквозь туман она тут же увидела угрожающие контуры наступающего дня. Она сразу же встала, чтобы встретить лицом к лицу то, что должно было произойти.

Она надела костюм шанель темно-синего цвета, который она надевала в день выпуска акций. Он принес ей тогда успех. Она застегнула пуговицы с монограммами с неторопливой тщательностью и разгладила отделанные шнуром лацканы. Когда она остановилась, чтобы посмотреть на свое отражение в зеркале, она решила, что оно не изменилось. Она все еще выглядела тем, кем она была, — женщиной, завоевавшей успех, «Девушкой Мейзу».

Харриет первой приехала в офис «Пикокс». Скопившиеся за неделю бумаги аккуратно лежали на ее столе, рассортированные, как она любила, по категориям. Здесь был перечень менее срочных телефонных звонков, и среди прочих имен Харриет увидела имя Элисон Шоу.

Она посмотрела на свой портрет, обратив внимание на безоблачное выражение лица. Все вокруг было таким же, как всегда, и было трудно поверить, что Робин может напасть на все это. Харриет встала из-за стола и пошла в кухню Сделать себе чашку растворимого кофе. Она вернулась и стала просматривать корреспонденцию, обращая внимание на детали, чтобы не разволноваться.

В девять начали прибывать сотрудники. Харриет не сообщала о своем раннем прибытии, и их удивление казалось искренним. Но когда Харриет задала себе вопрос: «Кто знает?» — атмосфера, казалось, стала холоднее.

Она позвонила в кабинет Грэма Чандлера, но его секретарша сказала, что Грэма не будет до одиннадцати, то есть до начала собрания. Все знали о собрании, а когда Харриет открыла свой дневник, то увидела, что этот день у нее пуст.

Она больше не могла притворяться, что занята обычной работой. Она встала и стала медленно ходить по кабинету. Она начала понимать, что в ее короткое отсутствие Робин сделал ее подозреваемой в ее собственной цитадели.

В обычный день уже был бы поток людей, стремящихся попасть к ее кабинет поговорить и что-то предложить, страстно желающих рассказать, что произошло за время ее отсутствия. Дверь, которая оставалась закрытой, и молчащий телефон говорили ей яснее, чем любой сухой, официальный документ.

В половине десятого она позвонила в «Аллардайс» банкиру компании. Услышав, что уклонились от прямого ответа, Харриет стала настаивать, и, в конце концов, ее соединили с Джеймсом Хэмилтоном. Он выслушал то, что она хотела сказать, а Харриет все это время казалось, что она не может выразить своей тревоги достаточно убедительно. Нарушение суточного режима в связи с полетом запутало ее мысли.

Реакция Хэмилтона на бессвязную речь Харриет была безукоризненной, однако твердой и вежливой.

— «Аллардайс» не вел переговоров с кем-либо по этим вопросам, — ответил он. — Боюсь, что сейчас мы не более, чем вы, в курсе возможных перестановок в «Пикокс». Мы готовы помочь настолько, насколько это в наших силах, конечно, в любое время…

Харриет изо всех сил старалась расшифровать подтекст вежливых предложений. Он знал, конечно, он знал, но не сказал ей. Он деликатно бросил последнюю фразу в пустоту, не оставляя у нее сомнений, что их разговор был последним. Контраст с теплотой и лестью, которыми он обольщал ее в день выпуска акций, который, кажется, был вечность назад, был болезненно острым. Она, возможно, засмеялась бы, если бы не была так испугана.

— Спасибо, Джеймс, — прошептала она.

Она вышла из кабинета и прошла короткую дистанцию до кабинета Джереми Крайтона, обойдя его секретаря и перебив его телефонный разговор.

— Что ты делаешь, Джереми? Что это?

Он внимательно посмотрел на нее блеклыми глазами за стеклами очков без оправы.

— Я думаю, что правильнее было бы обсудить это на собрании. — Он посмотрел на часы. — Через пятьдесят пять минут.

Харриет вернулась в свой кабинет. Она знала, что была человеком самостоятельным. Масштаб того, что случилось, только начинал вырисовываться в ее голове, она проклинала себя за слепоту и упрямую самоуверенность. Все, по-видимому, было еще хуже, чем она боялась. «Сейчас так плохо, — подумала она, — как это только может быть».

Это была работа Робина. Только сейчас, через столько времени, она осознала, что так он ей отомстил. Она поняла, что ее главной ошибкой, возможно, единственной настоящей ошибкой была недооценка умного мальчика, который всегда получал то, что хотел. Бесполезная злость и ненависть бурлили в ней. Она старалась подавить свои чувства, понимая, что они исказят ее зрение. Ей была необходима вся самая проницательная логика, которую только она могла реализовать.

Харриет прождала эти бесконечные минуты в спокойной роскоши своего кабинета.

Ровно в одиннадцать часов она вошла в комнату заседаний совета директоров. Она шла с пустыми руками, не зная, что взять с собой. Она должна усилить свою оборону и контратаковать без подготовки.

Она заняла свое обычное место в конце стола. Карен раскладывала бумагу для заметок и расставляла стаканы для воды, однако, на взгляд Харриет, она выглядела испуганной и подавленной. Вошел Джереми и начал раскладывать карандаши и бумаги со свойственной ему педантичностью. Втиснулся на свое место и Грэм Чандлер. Харриет заметила, что ему неловко, и поспешно отвела от него взгляд.

Следующим был Робин. Его великолепный темный костюм контрастировал с одеждой из универмага Джереми и Грэма. Его волосы и кожа были настолько блестящими, что двое остальных мужчин выглядели грязными и покрытыми перхотью. Он занял место напротив Харриет и сдержанно кивнул ей. Она подумала о том, каким он выглядел красивым. С того времени, как они познакомились, Робин утратил свою последнюю мальчишескую мягкость. Он приобрел весь внешний лоск зрелости.

Когда он сел, все еще ожидая, Харриет вспомнила тот период, когда они вместе проводили время. Она вспоминала отдельные ночи и часы, когда они были близки, времена, когда он говорил, что любит ее. «Если бы я была другой, — размышляла Харриет, — если бы мы встретились в другое время своих жизней, мы могли бы создать команду». Ирония ее мыслей, здесь и сейчас, искривила ее губы в улыбку.

Она заметила искру сомнения в глазах Робина, который смотрел на нее. «Даже если он еще любит меня, — подумала Харриет, то все равно уже слишком поздно». И хотя он очень красивый, он, по-видимому, совершенно беспощадный, что она тоже поняла слишком поздно. Она ответила на его взгляд невыразительным пристальным взглядом и быстро отвернулась. Однако источник ее гнева улетучился из нее. Она просто почувствовала усталость и захотела, чтобы все это закончилось.

В сопровождении Карен вошла Кэт. Она быстро села, посмотрев на Робина для подтверждения того, что она находится на нужном месте в нужное время. Раньше, на других собраниях, этот немой вопрос всегда был обращен к Харриет. Она увидела, как мать облизала свои сухие губы кончиком языка. Это свидетельствовало о ее тревоге и неуверенности. Харриет сосредоточилась.

Робин начал очень спокойно, глядя через стол прямо на нее.

— Спасибо, что вы вернулись из своего отпуска в Лос-Анджелесе, чтобы присутствовать на этом собрании, Харриет. Я думаю, что вы должны понять, что директора не просили бы об этом, если бы не возникло жизненной необходимости.