Переворот.ru - Олег Георгиевич Маркеев

Так… ещё сообщение от нашего корреспондента. Читаю прямо с монитора. «На площади у Курского вокзала произошло столкновение милиции с экстремистско настроенной молодёжью. Милиция попыталась изолировать группу, прибывшую на поезде из Ростова. По всем признакам, это были нацболы. Завязалась потасовка, в которой неожиданно для милиции присоединилось до двухсот человек.

Как заявил один их сотрудников отделения милиции Курского вокзала, судя по всему, «лимоновцы» прибывали в столицу поездами дальнего следования и на электричках к условленному часу, и задержание небольшой группы, всего десять человек, спровоцировало тех, кто успел накопиться в здании вокзала и на прилегающих к нему территориях.

Сейчас на площади Курского вокзала идёт форменное сражение между прибывшим ОМОНом и нацболами. Ситуация усугубляется тем, что в драке участвует уже до тысячи человек. Трудно определить, кто против кого. На стоянке машин и междугородних автобусов находилось много людей, которые невольно оказались втянутыми в конфликт. Разбито и горят несколько машин. Движение на Садовом кольце напротив Курского вокзала парализовано».

Ну что, дорогие мои?! Вы хотели красно-чёрной революции, вы её получили!

12:32 (в.м.)

Странник

Натянуть сетку-«рабицу» оказалось проще простого. Выгрузили из трейлера бухты с «рабицей», расстелили на дворе, пропустили через ячейки стальные тросики. На крюки, вбитые в забор и стены особняка, повесили блоки, продёрнули концы тросиков. За каждый конец взялось по десятку нацболов. Поднатужились, потянули разом — хоп! И посольский двор оказался укрыт сетчатым шатром.

Защитная сетка входила в план оборон объекта. Максимов считал, что никакой особой ценности она не представляет. Штурмовую группу сетка не остановит, гранаты со слезоточивым газом вполне могут пробить сетку, а не пробьют, так какая разница, где они дымят «черёмухой» на асфальте или в двух метрах над ним? Расчёт был больше на психологическое воздействие. Но зачем столько напрасных усилий? Шоковый эффект для наблюдателей и телезрителей можно было обеспечить одной-двумя дым-шашками. Красиво и дёшево.

Спорить не стал. Просто не с кем было спорить. План намертво «вколотили» в мозг его команде, не спрашивая ни разрешения, ни возражений.

Но появление орды неформалов во главе с самим Батькой Лимоном в плане не было. Во всяком случае, в той его части, что хранился в голове у Максимова.

«Если это та поддержка, что обещал Хартман, то спасибо огромное! Подсобил, так подсобил, блин. Со всем остальным, естественно, тоже дурилово».

Он наблюдал за работой нацболов из окна. Суеты было много. Но действительно муравьиной суеты. Когда внешне хаотические усилия одного складываются в общий прогнозируемый результат. Во дворе посольства и в ближайших окрестностях кипела безмозглая, на, явно, не безумная активность. С тупым энтузиазмом строили, но никто не предпринимал попыток с кайфом разрушить.

Возможно, пока ещё не прошёл шок. Азарт от кавалерийской атаки на заслоны ментов уже прошёл, дым победы развеялся, и вдруг выяснилось, что на этот раз перешли все разумные границы. Как ни крути, а вломились на территорию посольства. Назад хода уже нет. А как себя вести на чужой земле они просто не знали.

«Да, котята, это вам не в тапочки какать. За такое не веником гоняют, а сразу в ведре топят. Или в сортире, как рекомендует президент», — с усмешкой подумал Максимов.

От его глаза не укрылась зажатая, какая-то кукольная пластика у всех, кто набился во двор посольства. Они даже не пытались играть в крутых террористов. Больше походили на необстрелянных новобранцев, страдающих комплексом «сверхподчинения»[69].

Но кто-то умело направлял нервное напряжение в созидательно русло. Максимов вычислил пять «бригадиров» в копошащемся муравейнике. Они отдавали распоряжения, на скорую руку сколачивали бригады из пяти-шести человек, придумывали им задание и определяли фронт работ. Командовали «бригадиры», по мнению Максимова, так же спонтанно и бестолково, как работал весь муравейник.

Но управление есть управление, какое бы оно ни было бестолковое, но оно лучше, чем стихия. Каждое отданное распоряжение, каждая созданная бригадка медленно и необратимо превращали хаос и копошение в упорядоченное и целенаправленное действие. Очень скоро вокруг бригадок стали формироваться очаги вполне разумной активности. Люди вовлекались в процесс работы из подсознательной тяги к подражанию и из желания в коллективных действиях растворить свой личный страх. Так или иначе, но перевозбуждённая аморфная толпа на глазах превращалась в хорошо структурированный живой организм.

«Ладно, посмотрим, чего этот политический стройбат стоит, когда ОМОН подтянется», — решил Максимов.

Он развернулся раньше, чем открылась дверь.

Ибрагим замер на пороге, уставившись на наведённый на него пистолет. Лицо его по-бедуински было закутано платком. В узкой прорези угольками чернели зрачки.

— Махди приказал не использовать в посольстве огнестрельное оружие, — заторможено произнёс он.

— Считай, на тебя приказ не распространяется.

Максимов только успел подумать, как за спиной Ибрагима возник боевик. Ствол его автомата оперся в бок Ибрагиму.

Максимов опустил пистолет.

— Любые передвижения по зданию только с моего ведома и согласия. И только в сопровождении моего человека. Ясно?

Ибрагим помедлил с ответом.

Максимов не стал повторять вопрос. И постарался отогнать мысль о выстреле в колено Ибрагиму в качестве педагогической меры. Опасался, что боевик, уловив мысленный импульс, сочтёт это командой и всадит в бок Ибрагиму удар ультразвука.

— У меня особая миссия, сайиди.

— Кто здесь главный?

— Конечно вы, сайиди. — Ибрагим чуть склонил голову, демонстрируя полную покорность.

— Вопрос закрыт. Дышать разрешаю самостоятельно, остальное — только с моего разрешения. Второго предупреждения не будет.

«Интересно, когда ты попробуешь отомстить? — подумал Максимов. — Будешь ждать моей ошибки, или начнёшь свою игру?»

Ибрагим вывел руку из-за спины, показал зажатый в кулаке конец провода.

— Прошу вашего разрешения, сайиди, присоединить этот провод вон к тому.

Он указал за окно. В этот же момент по стеклу проскрёб кабель, упавший с крыши.

— И что будет?

— Решётка,