Опыт автобиографии - Герберт Уэллс

И ко времени, когда человек из низов сделал все, на что способен, и, выполнив главную задачу своей жизни, поднялся к вершинам, он начинает чувствовать, что постарел. Его молодость прошла на другом этаже, и теперь он не знает, с чего начать. Вечная юность отставного генерала, который может быть вдвое старше него, его поражает. Вы замечаете, как он с удивлением наблюдает за матчем в крикет — у него никогда не было времени для крикета — или из-за ограды Роттен-роу{154} (с чувством, которое, как он инстинктивно сознает, ему не слишком подобает) поглядывает на прекрасных, здоровых, хорошо одетых людей, проезжающих мимо. Это они хозяева земли. Он по своим средствам мог бы скакать на лошади, но упустил время. Вино жизни прокисает, и человеку, которого он вытеснил, достался самый смак. Завоевателю остаются опивки.

Преуспевшего пролетария ждет разочарование. Лучше владеть маленькой бакалейной лавкой, вести беспокойную неустроенную жизнь, но любить, быть окруженным шаловливыми детьми, чем пожинать плоды, которые приносит мертвое море успеха. Можно наслаждаться борьбой, но успех сопряжен с трагедией. Счастлив бедняк, вырвав награду из рук смерти, и пусть он никогда не увидит, как награда эта рассыпается прахом.

К этим явившимся тогда под влиянием настроения мыслям я могу спустя тридцать девять лет добавить только одно: чепуха.

Но позвольте мне продолжить свой рассказ, прерванный приведенными документами. Развод отвратил меня от привычек и догм, свойственных тому времени, самым простым и дерзким образом и был мне чрезвычайно полезен. Я стал быстрее развиваться в качестве прозаика, новая жизнь глубоко повлияла на мои социальные и политические взгляды, и теперь мне предстоит подробно рассказать, какие побуждения и практические шаги определили мое существование в эти решающие годы.

ТОМ ВТОРОЙ[10]

Глава VII

ПРЕПАРИРУЮ САМОГО СЕБЯ

1. Многоголосая фуга

Если у вас нет желания исследовать чей-то эгоизм, не читайте автобиографий. Мне страшно интересна жизнь, воспринятая через себя, иначе бы я не занялся былыми записями и воспоминаниями. Я стал копаться в подзабытых сорокалетней давности перипетиях судьбы не только ради некоего гипотетического читателя, но и для того, чтобы удовлетворить собственное любопытство к жизни и к миру. Роль читателя, мысль об издании важны главным образом для того, чтобы, ощутив присутствие наблюдателя, обосновать и проконтролировать этот процесс. Избежать эгоизма нельзя. За неимением других столь же удобных образцов для препарирования, я — сам себе кролик. Чтобы научно исследовать бытие, у нас есть только наша жизнь, все остальное мы знаем понаслышке.

Основную тему этой книги я изложил во вводной главе, хотя потом она не раз о себе напоминала. Моя автобиография — рассказ о том, как постепенно увеличивалась область моих интересов и как от ограниченности мой ум переходил ко все более широкому образу мысли и, соответственно, все более богатому спектру побудительных мотивов. Я иду от задворок к Космополису; от Атлас-хауса к бремени Атласа{155}. Эта тема появляется и повторяется по-разному — в рассказе о первых прочитанных мною книгах, в истории моего бегства из магазина, в описании моих студенческих пертурбаций и моих попыток увидеть в геологии науку, а в физике — философию. Одинокий искатель приключений, распутывая родственные узы, в которых ему уготовано было появиться на свет, все сознательнее пытается стать гражданином мира. Такую форму обретает его «персона», становясь все четче. Он — индивидуум, вырастающий в осознающего себя и вполне обычного человека своего времени и своей культуры. Он — капля, взятая для образца из переменчивого океана политических мнений.

Однако стремление создать картину мира не было единственной движущей силой в описании моей жизни. Иногда оно даже не было одной из главных сил. Иное восприятие, иные мотивы пересекаются, совпадают или идут вразрез с главной темой. Иногда кажется, что они явственно связаны, углубляя и смысл ее, и цвет или ей противореча, но часто вообще нельзя определить их соотношение. Как и во всех настоящих фугах, правила нарушены и, если судить по строгим канонам, композиция беспорядочна.

Вторая система мотивов, определивших мою судьбу, была система сексуальная. Конечно, она — не единственная. Я расскажу о страхах и тревогах, например — о несомненной клаустрофобии. Болезнь и лечение правого легкого, бесчинства и умиротворение раздавленной почки ввели свои темы, со своими неожиданными последствиями. И все же среди этих обстоятельств главное положение заняли сексуальные комплексы. Я думаю, во всякой честной и полной автобиографии сексуальная тема окажется второй, если не первой. Она подолгу влияет на наше самолюбие, играет важнейшую роль в драматизации нашей «персоны», и отрицать ее невозможно.

Разбирая историю своего развода, я убеждаюсь, как трудно писать автобиографию, не оправдывая свою жизнь, а исследуя. Я уже писал, что умственный разрыв между мной и моей кузиной увеличивался. Я продемонстрировал склонность к упрощению, представляя разногласия между собой, Кэтрин Роббинс и Изабеллой как противоречия, скажем так, между широкомасштабной и узкомасштабной жизнью. Получается довольно связная история, у которой только один недостаток — это неправда, тем более досадная, что в ней, как в плохом портрете, есть поверхностное сходство. Все было гораздо запутаннее. Сознаюсь, многих ее деталей я и сам толком не понял. Позвольте же мне приступить к новой главе, как портретисту, который, натянув свежий холст, готов начать работу сначала. Позвольте мне сменить ракурс и освещение, чтобы показать последовательные фазы эгоизма чувственного и плотского, принеся в жертву эгоизм разума, который до сих пор был в центре внимания.

Когда я просматриваю старые письма, сопоставляя дату с датой, и пытаюсь проследить, как соотносятся эти сколки памяти с тем, что я помню теперь, я все больше понимаю, что единство моей личности, сегодняшняя ее цельность определились в долгой борьбе различных мотиваций, не всегда логически связанных, и что в те годы, которые я описываю, эта цельность была скорее мнимой.

Для нормального современного человека цельность личности — самообман. Разоблачению этого самообмана он яростно сопротивляется. Он прежде всего хочет оправдать противоречия в своем поведении, изобретая невероятные истории, которые объясняли бы ему, почему он поступил так или иначе. Людям предстоит еще потрудиться над собой, пока они поймут, что противоречия эти непримиримы, и как-то с ними справятся.