Опыт автобиографии - Герберт Уэллс

Эми просила меня тебе передать, что в Скулбредс выставлена одна аппетитная индейка — как раз для тебя. Мы все вас любим. Может быть, следующей весной мы к вам и выберемся. Я не видел тебя целую вечность. Наилучшие пожелания на Рождество.

Навсегда твой

Наш толстый кот сбежал. Тактично сообщи об этом Фрэнку.

Не слишком холодно, надеюсь?

Печень тебя не тревожит?

(На рисунке — индейка по дороге в Найвудс.)

Арнольд-хаус,

Сандгейт, Кент.

7 июня 1900 г.

Так как близится срок, посылаю ежеквартальные пятнадцать фунтов и надеюсь на следующей неделе тебя повидать. Было очень приятно получить письмо от Фреда, — правда ведь? — а к этому времени, уверен, он прочитает все письма, которые ты ему послала с самого начала войны. Сколько их у него накопилось!

Мне не понравилось, что ты «отложила» пять фунтов. Я не хочу, чтоб ты экономила и копила деньги, которые я тебе присылаю. Их не так уж много, и ты должна тратить их целиком и устраивать жизнь как можно приятнее.

Посылаю тебе также первый отзыв на «Любовь и мистер Льюишем». С момента его появления они успели уже продать тысячу шестьсот экземпляров в Англии и две тысячи пятьсот в колониях, и, думаю, с точки зрения доходности, это лучшая книга из по сию пору написанных.

Передай привет отцу и Фрэнку. И поверь, что я остаюсь твоим любящим сыном

Сохранились десятки подобных писем, но и приведенных достаточно, дабы показать стиль и манеру и что я из себя представлял в те годы. Просматривая их, я, кажется, в первый раз обратил внимание на то, как постепенно выхолащивались наши отношения — неизбежное следствие разницы во взглядах, опыте и круге общения. Мне захотелось сопоставить эти письма с другими образчиками, тогда мною написанными, и я, пролистывая страницы «Сатердей ревью» (1894–1897) в поисках своих публикаций, обнаружил одну любопытную вещицу. В ней тоже проглядывает нечто сходное. Вещица эта из «Сатердей ревью» не была перепечатана, и, по-моему, ее уместно будет здесь привести в качестве дополнения. В ней то же чувство усталости и неуверенности и та же тоска по семейному теплу. Боязнь остаться одному в целом не имела под собой почвы. Я мало-помалу научился ладить с людьми — это не то, что Арнольд Беннет называет «умением жить», но что-то очень близкое. Мне не приходится сетовать на отсутствие друзей или любовных связей, и до сегодняшнего дня я не жалуюсь на одиночество. И хотя я никак не наездник, никогда не занимался никаким аристократическим видом спорта и не принадлежал к такого рода клубам, жизнь не обделила меня тем, что составляет ее прелесть, да и приходило это ко мне всегда своевременно.

Что бы ни говорили, но подниматься вверх по житейской лестнице не такая уж радость. Хотя юный пролетарий, счастливо барахтающийся в сточной канаве, вряд ли так думает. Едва он обретает способность к самооценке, учителя злоумышленно принимаются растравлять его честолюбие; он устремляет свой взор к далеким сияющим вершинам, и они кажутся ему донельзя привлекательными. Словоохотливый Смайлс{153} набалтывает ему о людях, которые поднялись выше некуда, не обмолвившись ни словом о том, какие опасности встречаются на этом пути. Никто не предупреждает его о цене и расплате. Толкуют лишь о том, с каким бесконечным наслаждением он будет взбираться наверх. И молодой пролетарий, чувствуя силу в мышцах, с доверием пускается в путь, обращаясь к книгам или купле-продаже — смотря по склонности.

Пусть Смайлс славословит тех, кто сделал карьеру. И при этом умалчивает о тех, кто потерпел неудачу, погиб по пути, обессиленный трудами и голодом, или затерялся в горных туманах торгашеской морали. Нас интересуют люди, выигравшие битву жизни. Они видят, что друзья детства их по-прежнему в грязи, а на тех, на кого они раньше взирали снизу вверх, теперь можно поглядывать снисходительно, и вот она — совсем рядом, земля обетованная. Казалось бы, какой восторг и какое счастье, и есть ли участь завиднее? Может быть, и сам человек из низов так думает. Но вот он начинает озираться по сторонам в поисках товарищей, и тут обнаруживается, скорее всего не сразу, оборотная сторона медали. Оказавшись в новом слое общества, он встречает там людей достаточно приятных, но рожденных среди равных, получивших соответствующее образование и рассматривающих свой успех — возможно вполне справедливо — как успех заслуженный. Для них он незваный гость, во многом не очень понятный. А он знает, что всякое упоминание о том, как он взбирался наверх по чужим головам, — ибо всякий успех относителен, когда один человек поднимается, другой падает, — и о том, как радостно было ему это восхождение, оказывается наглядным проявлением дурных манер, вроде того как если б человек засовывал большие пальцы в прорези жилета под мышками. Обычно человек из низов достаточно чуток, чтобы держать при себе самое интересное — повороты своей судьбы. Такой человек хорошо представляет себе, каким он видится окружающим — этаким наглецом, попирающим все нормы своими приглаженными, напомаженными волосами и одной, а то и двумя массивными золотыми цепями. Он воображает, что окружающие ждут от него промашек, и он делает их из одного лишь страха.

Ты временами начинаешь чувствовать себя не в своей тарелке. Говоря языком Герберта Спенсера, человек из низов не вписывается в свое новое окружение. Но это не все; он не вписывается ни в какое окружение. Язык, на котором говорят люди из его новой среды, — это не его родная речь, их обычаи и привычки сидят на нем словно платье с чужого плеча, он научился всего лишь тому, что помогает отличить его от людей низшего слоя. Он что-то вроде социального коктейля из людей, встреченных на жизненном пути. И друг, такой близкий, на котором сосредоточилась вся жизнь и с которым можно говорить не стесняясь, чьи предрассудки совпадают с твоими, чьи привычки такие же, как у тебя, — это не тот, с кем общается человек, выбившийся из низов. Был некий А. из времен, когда ты, подумать только, зарабатывал фунт в неделю, был некий Б. из той поры, когда ты жил на три сотни, и В., появившийся, когда к тебе пришла первая тысяча, однако непонятным образом все они получают отставку и приходит время, когда кто-нибудь из них при встрече произносит фальшивым тоном: «А ты стал таким щеголем, знаешь!» Ты открываешь что-то новое в прежде вполне дружелюбном взгляде, и с этих пор между вами пролегает пропасть. Твои друзья теперь уже не спутники твоей жизни, а ее эпизоды, люди, когда-то на тебя повлиявшие. Но тебя ждут худшие беды. Когда человек из низов женится, с ним случается одно из двух: либо он находит кого-то ниже себя, неспособного идти с ним в ногу, либо ему со временем встречается существо юное и очаровательное, за которым ему не угнаться.