Избранный выжить - Ежи Эйнхорн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поздний вечер. Нине наскучила зубрежка. Она плюхается прямо на темно-зеленое покрывало, которым укрыта моя кровать. Я продолжаю пытаться разработать схему, которая облегчила бы нашим иссушенным мозгам запоминание бесчисленных латинских терминов. Я тоже безумно утомлен, пытаюсь подремать, положив голову на руки. Надо бы поспать. Но в моей комнате только одна кровать, и на ней уже спит, или мне только кажется, что спит, Нина, повернувшись к стене. Я осторожно ложусь на ту же постель, спиной к Нине – и мгновенно засыпаю.
Я не знаю, когда это произошло, но, когда я просыпаюсь, Нина лежит у меня за спиной, уткнувшись в нее лицом, она такая мягкая и теплая, что я не шевелюсь, чтобы не разбудить ее и не нарушить очарование этой минуты.
Наконец я медленно поворачиваюсь к ней – мной движет не желание, а огромная нежность. Я осознаю наконец, как много значит для меня Нина, как много у нас общего – и вижу, что она не спит.
Теперь мы лежим лицом к лицу. На улице уже сумерки. Я медленно обнимаю Нину левой рукой, смотрю, не отрываясь, в ее большие серо-голубые глаза и понимаю, что моя счастливая судьба решена.
Я давно знал, что если у меня начнется роман с Ниной, то это будет всерьез, иначе я причиню ей боль. Так что в глубине души я понимаю, что делаю, хотя в этот момент мной управляют только чувства, и никак не здравый смысл. Нина не отодвигается, наоборот, делает легкое движение навстречу. Ее глаза широко открыты, я обнимаю ее крепко и нежно, от ее волос исходит слабый и приятный аромат.
Мы лежим молча довольно долго. И вдруг, к своему собственному изумлению, я шепчу ей в ухо: «Хочешь выйти за меня замуж?» Нина не отвечает, она лежит, прижавшись к моей груди, и молчит. Снова наступает тишина – сомневается, что ли? Или просто не расслышала вопроса? Я повторяю погромче: «Хочешь выйти за меня замуж?».
И только теперь, после паузы, она шепчет: «Слишком рано, Юрек».
Меня охватывает паника. Все произошло не так, как я ожидал. Она не бросилась со слезами счастья ко мне на грудь! А я-то думал, что влюблена в меня по уши и будет моей, как только я захочу! Я не знаю, что сказать. А Нина по-прежнему тихо добавляет: «Ты должен сначала сдать экзамен». До врачебного выпуска еще минимум пять лет, за это время может произойти все, что угодно – что она имеет в виду? Нам будет по двадцать восемь, нет, двадцать девять лет! «Я имею в виду кандидатский экзамен» – говорит Нина с улыбкой, теснее прижимаясь ко мне. Что ж, до кандидатского экзамена всего полгода.
Нинина инстинктивная мудрость расставила все по своим местам. Это не я оказываю ей честь, делая предложение – нет, это она удостаивает меня согласием. Я чувствую облегчение – мы теперь помолвлены, хотя этого слова никто из нас не произнес.
Мы тихо говорим об ее брате Рудольфе, о Романе, о моих родителях и о погибших родителях Нины, которых она помнит и оплакивает, о нас и наших планах на будущее. Уже нет никаких сомнений, что у нас общие планы. Только поздно ночью мы снимаем с постели покрывало и забираемся под одеяло. Я обнаруживаю, что Нина совершенно неопытна и робка, но все это воспринимается мной, как безусловная и вечная любовь. Собственно говоря, уже давно, может быть, еще в Лодзи я любил эту девушку и знал, что она готова полюбить меня – таким, какой я есть.
Мы засыпаем в моей постели, невзирая на строгий запрет квартирной хозяйки принимать у себя женщин после восьми вечера. Но Нина встает очень рано, одевается, целует меня в лоб и исчезает до того, как проснулась поборница строгих правил – госпожа Бьоркман.
Начинает светать. Я чувствую себя одновременно счастливым и несчастным – оттого, что Нина ушла. Совершенно незаметно я вновь погружаюсь в сон, и первая мысль после пробуждения – все, мои любовные приключения закончены. И думаю я об этом без малейшего сожаления – лишь бы Нина была со мной.
Что ж, нас ожидают трудные периоды жизни, наши взгляды не всегда будут сходиться, мы будем даже ссориться. Особенно после рождения детей – время бесконечных трудностей и забот. Все это ожидает почти все молодые семьи, пытающиеся построить жизнь. Требуется очень много терпения, размышлений и – в первую очередь – любви, чтобы два молодых человека научились отказывать себе в чем-то, подчас далеко не в мелочах, смириться с ограничениями своей свободы, необходимыми, чтобы жить вместе. Научиться делить трудности и прощать недостатки. Но с того момента, как я в сумерках повернулся к прижавшейся к моей спине Нине, в нашей жизни все изменилось. С тех пор мы вместе принимали как подарки, так и удары судьбы, и ни она, ни я никогда не чувствовали себя одинокими. Нас всегда, с самого начала, сопровождала любовь, и с годами она становилась все сильней и сильней.
Мне очень хорошо с Ниной, но каждый вечер, когда она должна уходить к себе на улицу Банера, я чувствую себя несчастным. Нина, кажется, удивлена внезапно вспыхнувшей во мне страстью, но, по-моему, ей это нравится. После некоторых колебаний она соглашается жить вместе. Но для этого нужна другая квартира. Мы довольно быстро находим молодую пару, согласившуюся сдать нам комнату на Санкт-Пергатан, 45. Комнатка, правда, намного меньше, чем у госпожи Бьоркман, но у нас зато будет свой туалет. И молодая хозяйка нам рада. Правда, она плохо понимает, как мы можем уместиться в такой маленькой комнатке.
Мы покупаем по случаю подержанный темно-красный раскладной диван. Днем в нашей комнатушке достаточно места, но когда мы раскладываем диван-кровать, даже стоять негде – для того, кто не лежит на диване, есть место только в туалете.
В этой крошечной комнатке на Санкт-Пергатан мы и поженились.
В конце февраля 1949 года Пинкус, Роман и Сара уезжают из Польши. Через несколько дней, 7 марта, их корабль бросил якорь в Канаде.
Пинкус очень тяжело перенес путешествие на дряхлом польском пароме «Батори» – погода была штормовая, он непрерывно страдал от морской болезни. Семью в первое время содержит Роман – он нашел работу мойщика локомотивов
