Избранный выжить - Ежи Эйнхорн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Самое угнетающее в этом то, что я не понимал и не понимаю – почему. Ощущение подрезанных крыльев продлится еще долгих пять лет, пока ясным утром ранней осени 1955 года в Королевском садике в Стокгольме я не почувствую вдруг, что снова могу летать.
Нина через каких-то знакомых своих знакомых нашла маленькую однокомнатную квартирку в Стокгольме. Надо быстро принять решение.
Уже на следующий день мы едем смотреть квартиру на Мелархойден – сравнительно недалеко от Каролинского института. Квартира и в самом деле маленькая, но очень приятная, она могла бы стать нашим собственным маленьким раем. Платить надо не больше, чем за нашу комнату в Уппсале, но мы должны выплатить сразу полторы тысячи крон – сумма для нас заоблачная и совершенно недоступная, если не взять займ. Мы надеемся, что кто-то поручится за нас в банке – нам нужны тысяча семьсот крон, на двести крон мы хотим купить необходимую мебель.
Я начинаю обходить состоятельных людей – полное фиаско. Нам нужно две подписи, но пока не удалось раздобыть ни одной.
Под конец Нина говорит, что мы должны пойти к Гилелю Сторху.
Мне не хочется идти к Сторху. Он и так помог нам остаться в Швеции, удобно ли подвергать его еще и личному экономическому риску? Подумай, говорю я Нине, если бы все, кому он помог, явились бы к нему с такими просьбами? Но нам до того хочется заполучить эту квартирку, что все этические соображения отпадают. Мы застаем Сторха в конторе над его же продуктовым магазином на Кунгсгатан – основным источником его доходов, который он совершенно запустил ради своей подвижнической работы в Еврейском конгрессе.
Гилель принимает нас в своей обычной сердечной и бестолковой манере. Не давая нам сказать ни слова, он расспрашивает, как у нас дела. Он уже слышал от кого-то, что мы живем в Уппсале и изучаем медицину – что, так и есть? Вот хорошо-то, наконец-то будут врачи, к которым можно обратиться. Все это говорится так добродушно и ободряюще, что мы перестаем чувствовать себя нищими просителями. Под конец он вдруг спрашивает, зачем мы пришли, и, не дожидаясь конца моих долгих объяснений, берет у меня банковское поручительство и подписывает его. «А как же, – бурчит он, – молодая пара должна иметь свой угол, как же иначе? Давайте, давайте, удачи вам».
Разговор закончен.
И, когда мы уже выходим из комнаты, он с любопытством спрашивает: «А кто же второй поручитель?» Я снова пускаюсь в долгие объяснения: дескать, мы еще не знаем, но теперь, когда уже одна подпись есть, будет легче раздобыть и вторую… «Почему сразу не сказал? – спрашивает он, как мне кажется, даже разозлившись. – Нина, вернитесь и сядьте!» Мы смущенно присаживаемся к письменному столу напротив него – он уже звонит кому-то.
«Калле, у меня тут сидит симпатичная молодая пара – два студента из Польши, им нужно поручительство для займа. Они хотят снять квартиру. Я уже подписал, – говорит Сторх, – но ты же знаешь, нужны две подписи – ты подпишешь? Ну вот и хорошо, когда им прийти? Хорошо, значит, ты пока у себя. Спасибо и пока». Он даже не называет сумму, о которой идет речь. Боже мой, как это непохоже на пустые расспросы, которым нас подвергали те, к кому мы безуспешно обращались за подписью!
Он быстро нацарапал адрес на листке календаря – мы должны явиться туда немедленно.
Калле Берман для начала ставит свою подпись, а потом немного болтает с нами. «Могу я что-нибудь еще для вас сделать?» – спрашивает он. Похоже, он и впрямь готов помочь – бывают же такие люди!
Так мы познакомились с замечательным человеком – Карлом Берманом. Нам предстоит еще много встреч.
Совершенно ни с чем не сравнимое чувство – обустраивать свою первую в жизни квартиру! В каком-то смысле это большое преимущество – не получить все в готовом виде, а самому, постепенно и с любовью, покупать необходимые вещи. Я помню до сих пор наш первый стол, четыре стула, две кровати, сковородку, две кастрюли, четыре набора тарелок и столовых приборов – на случай, если придут гости. Каждое новое приобретение воспринимается, как успех, и неважно, что все куплено на развале.
В пятидесятые годы правительство уделяет большое внимание здравоохранению. Медицина развивается очень быстро, университеты не успевают подготовить достаточное количество врачей. Студенты-медики последних курсов могут получить разрешение на заместительство врачебных должностей, и летом 1951 года я тоже получаю такое право. В списке свободных врачебных должностей, публикуемых каждую неделю Обществом молодых врачей Швеции, я выбираю небольшую больницу в Бурленге. Я посылаю туда свой до отвращения короткий послужной список и после короткого телефонного разговора с заведующим отделением получаю приглашение поработать семь недель. Он даже не упоминает зарплату, которую я буду получать, а я не спрашиваю – почему-то мне кажется это неприличным. Вместо этого я задаю этот вопрос юристу в Шведском медицинском обществе, и он сообщает мне, что зарплата внештатного врача составляет в моем случае около пятисот крон в месяц, но можно поторговаться.
В первый раз мы надолго расстаемся с Ниной. В последний день перед отъездом мы идем в лес недалеко от нашего дома, где Нина любит собирать грибы.
Стоит тихий, чуть прохладный летний вечер, сквозь рваные белые облака проглядывает солнце. Нина уже упаковала мои вещи, все готово для поездки. Мы держимся за руки, думаем и говорим только о нас. Это немного грустно, но, с другой стороны, эта грусть почему-то приятна. Мы понимаем, как близки мы стали друг другу за эти два года, как мы зависим друг от друга. Говорю в основном я – распространяюсь, как я люблю ее, как трудно мне будет в разлуке. Нина неохотно говорит о своих чувствах, но, пока я произношу все эти слова, она крепче сжимает мою руку. «Думай о себе, мы скоро увидимся. Позвони, если сможешь», – она никогда ничего не требует, никогда не ставит условий, если их, как ей кажется, мне будет нелегко выполнить – «…если сможешь». И во время этой прогулки я почти забываю о растущей тревоге: как я справлюсь с первой в моей жизни врачебной работой?
Я приезжаю в Бурленге в середине дня, чтобы немного осмотреться, прежде чем начать работать. Пока я хожу по
