Меч Кайгена (ЛП) - Вонг М. Л.

Такеру моргнул ей с пустым взглядом мужчины, который был переполнен новым опытом для одного дня. Его ударило его подсознание, на него напала жена, иллюзионист и бомба за день, а еще он много говорил, что утомляло человека, который предпочитал тишину своего кабинета или додзе. Он вряд ли мог впитать еще больше странностей.

— Наверное, это не важно, — Мисаки вздохнула. — Каллейсо был первым, кто пришел в голову, когда я увидела серый плащ, но остальное не сходится. Сехмет Каллейсо — не должен даже знать мою личность. Единственный раз, когда мы бились, мы оба были в масках.

— Ты билась с ним?

— Не очень успешно. Он сбросил меня со здания.

— Ты… боролась с преступностью? — сказал Такеру.

— Помогала, — сказала Мисаки. — Почти всю работу выполняли мои друзья.

— Твои друзья.

— Да. Эм… ты встречал одного из них, — Мисаки смотрела на свои колени, а не в глаза Такеру.

— Юноша, пришедший за тобой, — сказал Такеру. — Робин Тундиил.

Мисаки скривилась.

— Да, — ее плечи напрялись, но Такеру не комментировал Робина дальше.

— Я думал, ты только училась с мечом с твоим отцом, — сказал он. — Я не понимал, что твой опыт тянулся так глубоко.

— Ясное дело, — сказала Мисаки, усталость мешала скрыть раздражение, но и была слишком уставшей, чтобы злиться. — Ты сказал мне не говорить о моем времени в академии Рассвет.

— Ах, да. Думаю… учитывая обстоятельства, стоит отменить тот приказ.

— Почему ты это сделал? — спросила она, не сдержавшись. Она не знала, перегибала ли. Она не знала этого нового Такеру, и насколько сильным было его терпение с ней, но было больно, и она должна была спросить. — Почему ты не давал мне говорить о прошлом?

— Не знаю, — сказал он, строго разглядывая ее в свете лампы. — Может, я боялся.

— Чего боялся?

— Не знаю.

— Моя мать… когда она говорила о жизни до нас, она печалилась… или злилась.

Мисаки вряд ли слышала хоть раз, чтобы Такеру говорил о своей матери. Он был обеспокоен.

— Ты в порядке, Такеру-сама?

— Просто устал.

— Ты должен поспать, — сказала она. — Помни, ты обещал учить Хироши до рассвета.

— О, — растерянность мелькнул на лице Такеру. — Точно, — он замер на миг, хмуро глядя на стену напротив. — Он убил мужчину твоим мечом?

— Да, — Мисаки смотрела на пол. — Жаль, что так вышло — все вышло из-под контроля. Прости…

— Не ты должна извиняться. Я должен был защитить всех вас. И даже без меня ты не могла знать, что пятилетний покинет убежище и присоединится к убийству. Обычный пятилетний так и не попытался бы сделать, и он не преуспел бы. Не твоя вина, что мальчик такой, как я.

— Как ты?

— Не совсем человек. Думаю, это может быт опасно, если смешивать сильные семьи, как делаем мы. Слишком сильная кровь, и ребенок становится больше похожим на божество, а не на человека.

— Разве не в том смысл? — спросила Мисаки. — Усилить ценную кровь богов, создать самых сильных детей?

— Да, но это не отменяет факта, что это опасно — для детей и их матерей. Я лишь благодарен, что Хироши не убил тебя.

— Что?

— Не мечом, — уточнил Такеру. — До того…

— Такеру-сама, о чем ты говоришь?

Он смотрел вдаль, свет лампы подчеркивал круги под его глазами.

— Даже сильная женщина плохо справляется, рожая божество.

— Я не понимаю, Такеру-сама.

— Моя мама, Юкино Тацуки, была ужасно сильной джиджакой. Конечно, как женщина, она почти не использовала свою джийю масштабно, но… я помню, что она могла очистить двор от снега, едва махнув ладонью. Женщины говорили, что как-то раз ребенок упал в реку, его уносило течением. Мать мальчика не успела нырнуть за ним, моя мать подняла реку и опустила его на берег.

— Великая Нами, Такеру-сама, — шутливо сказала Мисаки. — Так я чувствую себя слабачкой.

— Нет, — Такеру покачал головой. — Может быть ошибкой, как по мне, соединять Мацуд и Юкино. Существа с такой большой силой — схожей силой — могут давать катастрофические результаты.

— Но твой отец не был… — Мисаки не дала себе сказать оскорбление. Эта новая практика честности с мужем оставляла ее растерянной, но ей нужно было помнить, что она говорила с Такеру. Она не могла говорить плохо о Мацуде Сусуму.

— Мой отец не был мастером Шепчущего Клинка, — отметил Такеру, зная, что она хотела сказать, но он не злился, — и не достиг величия как джиджака. Но он все еще нес кровь рода Мацуда. Вместе с силой моей матери получился такой сильный ребенок, что й было сложно выносить нас.

Такеру опустил взгляд, тень вины коснулась его черт.

— Будто человеческое ограничение не дает нам существовать. Может… Боги — родители, которые не хотят, чтобы их потомки превзошли их.

Мисаки разглядывала мужа мгновение. Она много раз обводила линии его идеального лица, гадая, была ли в нем плоть и кровь человека, когда он казался творением Богов из чистой зимы. Она не думала, как странно себя ощущало такое создание.

— Мне сказали, что рождение Такаши-нии-саму оставило мою мать слабой и больной. Мое рождение чуть не убило ее, оставив ее на год прикованной к постели. В третий раз у нее был выкидыш на позднем сроке, пока я был еще юным. Она была бы в порядке после этого, но мой отец настоял, чтобы они попробовали снова. Она умерла через пару месяцев во время четвертой беременности.

— Прости, Такеру-сама, я не знала об этом.

Мисаки говорили, что ее свекровь умерла от долгой болезни. Она не понимала, что выкидыши и смерть были распространены в доме Мацуды. Она гадала, знал ли ее отец. Если знал, выдал бы ее в этот дом? Она отогнала эти мысли. Это было не важно. Это уже было сделано. Много лет назад. И Мисаки была все еще жива, с мужем. Это было важно.

— Мы не говорили об этом, — сказал Такеру. — Если Такаши или я упоминали это… если мы говорили о матери… Тоу-сама бил нас.

Это тоже было новостью для Мисаки. Она годами видела Мацуду Сусуму как своего тирана, она не догадывалась, что Такеру и Такаши страдали, как его сыновья. И она не думала, что нужно радоваться, что оба брата не унаследовали жестокость отца.

Такеру редко поднимал руку на Мамору. Может, это было лишь раз — в тот странный день, когда Мамору озвучил сомнения в империи и всем, в чем он жил. Конечно, было додзе, где Такеру мог ударить по боку Мамору или костяшкам во время тренировки, когда тот оставлял брешь, когда нужно было выучить урок. Но Такаши и Такеру научились владеть мечом у дедушки, Мацуды Мизудори. Сусуму не учил их. Только презирал.

— Думаю, — медленно сказал Такеру, — он не был хорошим отцом. И он точно не был хорошим мужем.

Мисаки в шоке смотрела на Такеру.

— Что такое? — спросил он, увидев ее большие глаза.

— Я просто… не думаю, что слышала, чтобы ты критиковал своего отца.

Она не хотела, чтобы на его лице появился стыд.

— Я не должен оскорблять его, знаю. Но…

— Но?

— Он ранил мою мать.

Это не удивило Мисаки, особенно, если мать Такеру была так сильна, как он описал. Если Сусуму что-то ненавидел больше всего, так это когда ему напоминали о его слабости.

— Она тоже его била, — медленно продолжил Такеру, словно вспоминал то, что никогда не озвучивал, что он, наверное, пытался забыть. — Они всегда бились. С другими людьми моя мать была хорошей, была доброй, но она и мой отец не могли ни о чем договориться, и они страдали. Если он говорил с ней, он кричал. Если она говорила с ним, она плакала. Такаши-нии-сама сказал мне намного позже, что у нее была чудесная улыбка, — он покачал головой. — Я не помню, как она улыбалась.

— Мне жаль, — тихо сказала Мисаки. — Я не знала, — но почему он рассказывал ей это сейчас? Он казался уставшим. Ему точно хватило боли на один день.

— Было очевидно, когда ты вышла за меня, что ты не хотела тут быть, — сказал Такеру, — так что я старался держаться на уважительном расстоянии от тебя. Я был уверен, что если ты заговоришь о жизни до того, как пришла сюда, и том, что оставила, мы поссоримся.