Ожерелье королевы - Александр Дюма

Эти мысли способствовали тому, что Жанна вернулась к себе с сияющим лицом и улыбкой на устах. Час был еще не поздний; она взяла бумагу, перо, чернила, написала несколько строчек, вложила листок в надушенный тонкий конверт и позвонила.

Звонок не успел умолкнуть, а дверь уже отворилась, и на пороге появился лакей.

– Да, я была права: даже королеве служат не лучше, – пробормотала Жанна, после чего, протянув конверт, сказала: – Письмо его высокопреосвященству кардиналу де Рогану.

Лакей подошел, взял конверт и, не произнеся ни слова, с безмолвной исполнительностью, отличающей слуг из хороших домов, вышел.

Графиня впала в глубокую задумчивость, но причина последней была отнюдь не новой – она была связана с мыслями, которые Жанна обдумывала в дороге.

Не прошло и пяти минут, как в дверь заскреблись.

– Войдите! – крикнула графиня де Ламотт. Появился тот же лакей.

– В чем дело? – поинтересовалась г-жа де Ламотт с легким недовольством, оттого что приказ ее до сих пор не исполнен.

– Я вышел, чтобы исполнить приказ вашего сиятельства, – доложил лакей, – а в дверь как раз стучится его высокопреосвященство. Я сказал, что послан к нему во дворец. Он взял у меня письмо вашего сиятельства, прочитал и выскочил из кареты, сказав: «Отлично! Доложите обо мне».

– И что же дальше?

– Его высокопреосвященство здесь, он ждет, угодно ли будет вашему сиятельству принять его.

Губы графини тронула чуть заметная улыбка. Секунды через две она с явным удовлетворением сказала:

– Просите.

Зачем нужны были г-же де Ламотт эти две секунды – чтобы заставить князя церкви ждать у нее в передней или чтобы окончательно обдумать и завершить свой план?

Вошел принц.

А был ли готов у Жанны план, когда она вернулась к себе и послала за кардиналом, когда так обрадовалась, узнав, что кардинал уже здесь?

Да, потому что прихоть королевы, подобная одному из тех блуждающих огоньков, что озаряют долину во время мрачных и страшных событий, прихоть королевы, но, главное, все-таки женщины, открыла взору графини-интриганки все тайные извивы души, слишком к тому же горделивой, чтобы принимать предосторожности и скрывать их.

Дорога из Версаля в Париж долгая, и, когда рядом сидит бес алчности, у него оказывается вполне достаточно времени, чтобы нашептать на ухо самые дерзкие, самые корыстные планы.

У Жанны закружилась голова от суммы в полтора миллиона ливров, олицетворенных в бриллиантах гг. Бемера и Босанжа, что сияли на белом атласе футляра. Да и то сказать, разве полтора миллиона ливров не могли показаться княжеским богатством любому, а уж подавно бедной попрошайке, которая еще не забыла, как протягивала к сильным мира сего руку за подаянием.

Конечно, расстояние от Жанны де Валуа с улицы Сен-Жиль до Жанны де Валуа из Сент-Антуане кого предместья было куда длиннее, чем от Жанны де Валуа из Сент-Антуанского предместья до Жанны де Валуа, обладательницы ожерелья.

Она уже проделала большую половину пути, ведущего к богатству.

И это богатство, которого так алкала Жанна, не было некоей иллюзией наподобие слова «договор», наподобие землевладения, которые, несомненно, являются первостепенными видами собственности, но для постижения которых нужно напрячь умственные способности либо зрение.

Нет, ожерелье было нечто иное, нежели договор или земля; ожерелье было богатством зримым, оно существовало, стояло перед глазами, сверкая и очаровывая, а поскольку королева желала его, Жанна де Валуа тоже могла помечтать о нем; поскольку же королева сумела от него отказаться, г-жа де Ламотт тоже вполне могла ограничить в отношении него свои амбиции.

И вот тысячи неопределенных мыслей, этих странных призраков с туманными очертаниями, о которых поэт Аристофан[103] говорил, что они уподобляются людям в момент, когда те охвачены страстями, желание, какая-то неистовая страсть завладеть ожерельем – все это, пока Жанна ехала из Версаля в Париж, терзало ее наподобие волков, лисиц и крылатых змей.

Кардинал, который должен был осуществить ее мечты, прервал их течение, неожиданно явившись и тем самым отвечая желанию г-жи де Ламотт видеть его.

У него тоже были свои мечты и честолюбивые устремления, которые он укрывал под маской предупредительности, изображая влюбленного.

– Наконец-то я вижу вас, дорогая Жанна! – воскликнул он. – Вы поистине стали необходимы мне, и весь мой день омрачается мыслью, что вы далеко от меня. Надеюсь, вы в добром здравии вернулись из Версаля?

– Как видите, ваше высокопреосвященство.

– И довольны?

– Восхищена.

– Значит, королева приняла вас?

– Как только я приехала, меня провели к ней.

– Вам повезло. Судя по вашему торжествующему виду, готов биться об заклад, что королева говорила с вами.

– Я провела почти три часа в кабинете ее величества.

Кардинал вздрогнул, и лишь малого недоставало, чтобы он восторженно не повторил вслед за Жанной: «Три часа!»

Но он сдержался.

– Вы поистине волшебница, – промолвил он, – никто не в силах противиться вам.

– О принц, вы преувеличиваете.

– Скажите, вы вправду провели у королевы три часа?

Жанна кивнула.

– Три часа! – с улыбкой протянул кардинал. – О чем только не успеет переговорить умная женщина за три часа!

– Заверяю вас, монсеньор, времени даром я не теряла.

– Готов прозакладывать голову, – забросил удочку кардинал, – что за все эти три часа вы ни минуты не думали обо мне.

– Неблагодарный!

– Вот как? – бросил кардинал.

– Я не только думала о вас, я сделала куда больше.

– Что же?

– Я говорила о вас.

– Говорили обо мне? С кем же? – осведомился прелат, чье сердце лихорадочно заколотилось, а голос, несмотря на все усилия сдержаться, все-таки выдал волнение.

– С кем же, как не с королевой?

Произнеся эти столь сладостные для слуха кардинала слова, Жанна ухитрилась не взглянуть в лицо собеседнику, словно ее ничуть не интересовало произведенное ею впечатление.

Внутри у г-на Рогана все оборвалось.

– О, расскажите, дорогая графиня! Право же, все связанное с вами настолько интересует меня, что я буду умолять вас не упустить ни единой подробности.

Жанна улыбнулась; она не хуже кардинала знала, что интересует его.

Она заранее мысленно составила подробнейший рассказ и, несомненно, если бы кардинал не попросил ее, сама перешла бы к нему; неспешно, растягивая каждый слог, она начала повествование обо всех встречах, обо всех беседах, и каждое ее слово служило доказательством, что по счастливой случайности, одной из тех, какие делают судьбу придворных, она оказалась в Версале как раз тогда, когда сложились особые обстоятельства, благодаря которым она, чужачка, одним махом стала чуть ли не первейшей подругой королевы. Да и то сказать, Жанна де Ламотт нежданно-негаданно оказалась посвященной во все горести королевы, узнала всю ограниченность королевской власти.