Фанданго (сборник) - Александр Грин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Теперь все пропало! – думал с отчаянием молодой человек. – Проклятый характер! Как будто я не мог поговорить с доктором по душе, толково, убедительно?!»
Он посмотрел на часы. Было половина двенадцатого.
«Неудобно теперь звонить, чтобы известить Инее обо всем, что произошло! – сокрушался Рамзай. – За ней, вероятно, следят. Вот черти эти испанцы! У них остались привычки от инквизиции – эта любовь к тайнам, заточениям, дуэньям, кинжалам и всему такому! Наверно, девушку держат, как в тюрьме! Ах, как неприятна мне сегодняшняя история! Не вышло бы чего-нибудь еще хуже».
Рамзай опасался не напрасно: пока он ехал, Ригоцци успел позвонить Леону Маньяна и рассказать ему о происшествии с англичанином.
Было решено как можно скорее переправить Хуана в одну из больниц Рио-Гранде.
Отойдя от телефона, взбешенный гациендер поклялся завтра же разузнать, кто выдал его тайну и как она стала известной на стороне.
Пока что не желая тревожить дочь, еще не вернувшуюся от своей подруги, Маньяна занялся гостями, но беспокойство не покидало его, Маньяне нечего было бояться со стороны властей, – он боялся вмешательства частных лиц: боялся, что эта история попадет в газеты, что это может отразиться на его семейной жизни.
Как ни хотел Вентрос жениться на Инее, но он мог, под впечатлением скандала, струсить и отказаться от мысли иметь тестем человека, которого всюду ославят, как средневекового барона, не знающего предела своему исступленному деспотизму.
Раздумывая над тем, кто мог сообщить Рамзаю о Хуане, Маньяна усердно пил вино и играл в карты с местными миллионерами. Очень подозрительным казалось ему, что Рамзай побил доктора вскоре после отъезда Инее.
– Никогда у девчонки не болела голова перед танцами, – пробормотал гациендер. – Надо допросить шофера и Катарину.
Он ушел к себе в кабинет и сказал своему доверенному слуге – кривому Педро:
– Когда сеньорита приедет, доложите мне, а шофер пусть явится сюда.
Не прошло и получаса, как в карточную комнату явился Педро и, наклонясь к уху хозяина, шепнул: «Сеньорита приехала, она больна и легла спать. Шофер пришел».
Извинившись перед гостями, Маньяна прошел сквозь большой зал, где под звуки лучшего в городе оркестра кружилась нарядная толпа гостей, и, закрыв дверь кабинета, обратился к неподвижно ожидавшему шоферу:
– Куда ты ездил?
– К дону Рибейра, сеньор, – почтительно ответил шофер, ненавидевший Маньяну за его грубость и боготворивший Инее за ее приветливость и простоту.
– Куда вы заезжали перед тем, как приехать к Рибейра?
– Совершенно никуда, сеньор. Мы проехали Прадо несколько раз из конца в конец и явились к дому дона Рибейра.
– Ты врешь?!
– Сеньор, я не могу никому позволить так говорить со мной. Выдайте мне расчет.
«Вот дьявол! – подумал Маньяна. – Уйдя от меня, он разгласит, что возил Хуана в лечебницу».
– Слушай, Себастьян, – продолжал гациендер, – я дам тебе двойное жалованье, если признаешься, куда заезжал с сеньоритой и доньей Катариной.
Шофер молчал.
– Ну? – крикнул помещик.
– Мы никуда не заезжали, сеньор. Это правда.
– Уходи! – приказал взбешенный Маньяна. – Разыщи Педро и скажи, чтобы он велел донье Катарине немедленно явиться сюда.
Ожидая прихода старухи, Маньяна от злобы раздавил пальцами сигару и швырнул ее на пол.
Раздался тихий стук, и вошла дуэнья, немного бледная, так как Себастьян уже сказал ей, что ее ждет допрос.
– Донья Катарина, – начал Маньяна укоризненным тоном, – хорошо ли это с вашей стороны? Вместо того, чтобы быть разумной наставницей для взбалмошной девочки, вы ради ее пустого любопытства везете Инее на кинофабрику, в притон развратников и театральных пройдох. Вы живете у меня двадцать лет, я вам всегда доверял, а вы обманули мое доверие. Шофер во всем признался. Он сказал, что вы и Инее говорили с каким-то Рамзаем… Говорите все, или я попрошу вас оставить мой дом!
– Если Себастьян сказал вам так, – ответила струсившая, но решившая не уступать Катарина, – значит, он сошел с ума и его надо немедленно отправить в лечебницу. Мы проехали несколько раз по Прадо, а затем явились к Рибейра. Вот и все. Стыдно вам, дон Маньяна, так оскорблять преданную старую женщину.
Упомянув о лечебнице, Катарина, сама того не подозревая, заронила в сердце Маньяна опасение, что действительно история с Хуаном распространилась и в доме, и в городе.
Желая окончательно испытать женщину, Маньяна, пристально смотря на нее, сказал:
– Через два дня вернется Хуан. Каково будет ему узнать, что женщина, которой поручено руководить его единственной сестрой, оказалась лгуньей!
– Я очень буду рада, если Хуан вернется, – сказала, заливаясь слезами, Катарина и ничуть не веря Манья-не, – но только он заступится за меня! Так меня оскорблять… так…
Видя, что притворяется она или нет, но толку от нее не добьешься, Маньяна, весь красный от злости, начал кричать.
– Убирайтесь, старая ведьма, и не ревите так гнусно! Я не оскорбляю вас, но, как отец, желаю знать правду о жизни моей семьи! Ступайте прочь! Помалкивайте о том, что я говорил вам!
Рыдая, Катарина вышла и пробралась к своей комнате. Рядом с ее дверью была дверь спальни Инее. Дуэнья тихо вошла к девушке, разбудила ее и рассказала о допросе, устроенном Маньяной, предупредив, что завтра, наверное, отец будет допрашивать дочь.
– Не бойся, дорогая, – сказала Инее, – теперь я буду отрицать, если понадобится, даже, что дышу воздухом, что у меня две ноги!
Поверив в ее стойкость, Катарина отправилась спать. Инее тоже уснула, а утром следующего дня ее позвали к матери.
Долорес и Маньяна сидели со строгими лицами в гостиной Долорес.
– Сядь, Инее, – сказала мать. – Мы должны с тобой поговорить.
– Ах, как торжественно! – воскликнула Инее, чувствуя, однако, беспокойство. – Не объявят ли мне о предложении руки и сердца со стороны вашего лысого Вентроса?
– А хотя бы и так? – сказал Маньяна. – Его намерения ясны, он богат и любит тебя.
– Никогда этому не бывать!
– Посмотрим. Скажи, где ты была вчера, перед тем как попасть к Сильве?
– На Прадо, папа, – ответила, невольно покраснев, девушка. – У меня сильно болела голова. Я каталась.
– Отчего ты покраснела, моя милая? – ядовито спросила Долорес.
– Оттого, что вы меня допрашиваете. Но я не понимаю– зачем. Не понимаю причины.
– Севастьян сознался, что он возил тебя к Ван-Ми-руэру! – грозно крикнул Маньяна. – Что это значит? Ты была там? Ради чего? Говори правду, не лги!
– Я не лгу…
– Ты лжешь, Инее, – сказала мать. – Не совестно ли тебе, Инее Маньяна, лгать так нагло и бесстыдно?
Упрек возымел действие. Горячая кровь отца закипела в девушке. Слезы брызнули из ее глаз; она покраснела еще сильнее, а затем, страшно побледнев, сказала:
– Да, я солгала. Я не солгала бы, если бы могла иначе помочь Хуану. Я все знаю: ты, папа, мучаешь его в подозрительной лечебнице, как больного, за то, что оп хочет стать кинооператором. Я рассказала одному человеку, другу Хуана, о несчастье с моим братом и просила помочь. Вот и все. Да, еще: голова у меня не болела. Я это выдумала. А у Сильвы я была.
– О! – простонала Долорес. – Мои дети – мое проклятье! Инее! Инее! Что из тебя будет?! Так Катарина была с тобой в заговоре?!
Инее молчала.
– Кто этот человек, с которым ты говорила? – орал Маньяна.
– Порядочный человек.
– Его имя!! Имя его!!?
– Ничего не скажу больше.
Наступило продолжительное молчание.
– Вот что, – заявил Маньяна после краткого размышления, – сегодня Вентрос приедет просить твоей руки. Я прошу тебя, если ты немедленно согласишься быть его женой и уедешь с ним через три дня после свадьбы в Рио-де-Жанейро. В противном случае я отправлю тебя завтра в самое заброшенное ранчо, под надзор преданных мне людей, и ты будешь там размышлять о своих поступках!
– Пусть Вентрос забудет обо мне! – заявила Инее. – Лучше я умру, чем соглашусь быть его женой.
– Ты слышишь? – холодно спросила Долорес. – Она помешалась.
– Выздоровеет, – сказал Маньяна. – Иди-ка сюда, милая дочка.
Он схватил ее за руку.
– Что ты хочешь делать со мной?
– Я пока запру тебя в твою комнату, где ты еще раз подумаешь: быть ли тебе женой Вентроса или зевать от тоски в диком ранчо!
Девушка была так испугана, что почти потеряла всякое соображение. Страх овладел ею при мысли, что ее ожидает участь Хуана.
Вырвавшись из рук отца, Инее стремглав кинулась бежать в залу, окна которой частью выходили на патио. Не слушая, что кричит погнавшийся за нею отец. Инее выскочила из окна в патио, пробежала через узкий проход на двор и выбежала за ворота.
В шумном уличном движении она тотчас затерялась. Инее поспешно шла, задыхаясь от усталости. В переулке ее окликнул женский голос: