Охота на пиранью - Александр Бушков

— В общем, мне все приснилось? — горько усмехнулся Мазур.

— Пока будем считать, что приснилось, — твердо ответил Морской Змей. — Пусть они тебя окончательно потеряют, посмотрим на их поведение, поищем подступы… Ты же их всех, кто был тогда на заимке, можешь описать вплоть до последней волосинки в ноздре, а они будут твердить, что ты из тайги вышел, обкурившись конопли, забор у них ломал, пока дрыном тебя не отогнали… Да, а Иркутск проверили. Не вышел твой эскулап из тайги, так и не объявился.

— И черт с ним, — проворчал Мазур.

— Как думаешь, почему в поезде вас больше так и не тронули?

— Возможно, он в поезде был один. А если и с подстраховкой, то его ребятки определенно не знали нас в лицо, рисковать не стали. Потом — тем более, когда Лымарь «скорую» подогнал, а здешняя охрана в милицейских бушлатиках «коробочку» ставила…

— Вот то-то. Если поезд кто-то встречал, должны были сообразить, что за тобой есть хорошая «крыша», тем более притихли и улики зачищали в темпе брейка… Или новые создавали, чтобы тебя вовсе уж надежно притопить.

— А что штаб?

— А что бы ты на месте штаба? — усмехнулся адмирал. — Всем нужна «кастрюля», а потому высочайше повелено, не отвлекаясь на мелочи, продолжать в прежнем ритме. И я бы не стал предаваться пессимизму и каркать, что вся эта история тебе карьеру попортит. Победителей судить как-то не принято. — Он помолчал. — Я и мысли не допускаю, что у тебя начнется климакс с истериками и капризами.

— И правильно делаешь, — сказал Мазур, глядя в пространство.

Даже если они все были моральными уродами, то уроды эти — железные. За всю историю существования «морских дьяволов» не случалось ни единого дезертирства или предательства. Ни единого. Такой уж народ подобрался.

— Вообще-то, если хочешь, я тебе после похорон дам совершенно вольный денек? Спирта у Лымаря немеряно.

— Не надо, — сказал Мазур. — Не мой стиль. Со спирта похмелье, а с похмелья жизнь еще грустнее. Насчет улик ты все верно подметил, вон и от татуировок следа не осталось…

— Тем более. Кстати, о наколках. Тебе не кажется, что тот, кто тебе их рисовал, знал настоящего Дракона? А то вовсе уж ошеломительное совпадение получается.

— Не удивлюсь, если знал, — сказал Мазур рассеянно. — Чтобы так все совпало… Громов где?

— В Шантарске. Не Громов, конечно, а…

— Да мне чихать. Посмотрю потом бумажки. Ибрагима вы еще милиции не сдали?

— Нет, в морге почивает, особисты над ним все еще шуруют. Между прочим, он такой же Ибрагим, как ты или я — «оглы». Красавин заверяет, абсолютно славянский экземпляр. Протокол в деле.

— Да все они там комедию ломали… — кивнул Мазур, не особенно и удивившись.

Воцарилась неловкая тишина. Морскому Змею определенно хотелось уйти, но он, видимо, считал, что должен сидеть рядом и сочувственно помалкивать, а Мазур не знал, как бы поделикатнее приступить к делу. Над Шантарским морем проплывали белые облака, вода была спокойная, и противоположного берега, конечно, не удалось бы рассмотреть и в бинокль — водохранилище раскинулось широко, погребя старинные села и церкви, пашни и леса…

— Может, по стопарю? — чуть неестественным тоном предложил Морской Змей. — Завалялся там коньяк…

— Да ладно, — сказал Мазур. — Не пляши с валерьянкой, адмирал, я ж тебе не институтка… И по судам бегать как-то не привык, без тебя знаю, что дело дохлое. Рожки да ножки… Вздумалось козлику в лес погуляти…

— Ну, ты не прибедняйся… — машинально вмешался Морской Змей прежним, обычным тоном, чуть смутился, примолк.

— Ты, кстати, знаешь, откуда песенка про серого козлика произошла? — спросил Мазур. — А есть это, адмирал, вольное переложение с польского шлягера, века этак восемнадцатого, а то и раньше, верно тебе говорю… — Он покосился на друга, криво усмехнулся и пропел, отбивая ладонями такт по коленке:

Byla Babusia domu bogatego,Miala koziolka bardzo rogatego,Fiu-tak, pfleik-tak,Bardzo rogatego.

— Надо же! — деланно удивился Морской Змей, помолчал. — Слушай, не могу я что-то… на душе маятно…

— Можешь, — мгновенно сказал Мазур. — Еще как можешь, альмиранте. Я не хочу самодеятельности, потому что это пошло и убого… А собственно, тебе и делать ничего не придется. Наоборот, тебе надо ничего не делать… Усек?

— Охерел? — буквально через пару секунд бросил адмирал.

— А ты моментально врубился, — удовлетворенно сказал Мазур. — Профессионал…

— Я ж тебя столько лет знаю… Кирилл…

— Я же сказал, ничего тебе делать не надо, — сказал Мазур. — Ты только скажи Голему, что он на вечерок поступает в мое полное распоряжение, а ключи от каптерки я и своей властью могу взять, меня ж не отстраняли ни от чего… Гранатомет мне не нужен, я и автоматов-то не возьму, у меня левый ствол есть…

— Прохора?

— Ага, — сказал Мазур, беспечно ухмыляясь. — Уж адреса-то у тебя в папочке найдутся. А подходы мы сами обследуем в лучшем виде.

— Чтобы повязали?

— Меня?! — искренне удивился Мазур. — Сухопутные мусора? Я ж и обидеться могу за такие предположения…

— Кирилл…

Мазур повернулся к нему, попросил спокойно:

— Давай не будем кино устраивать — со скупой мужской слезой и рваньем тельняшек до пупа. Ты просто поставь себя на мое место — всерьез, как следует. Будь я лет на двадцать помоложе, рванул бы без твоего позволения, и вот это в самом деле было бы дурное кино. Только мы с тобой пятый десяток разменяли, и я тебя честно предупреждаю, разрешения прошу… Как мужик с мужиком. Насчет того, что повяжут, — вздор, сам понимаешь. Я б в одиночку сделал и его, и его охрану, но прошу Голема, чтобы все было, как принято у взрослых людей…

— Охерел?

— Ничуть, — сказал Мазур. — Ну вот объясни ты мне логично и аргументированно, почему этого делать не надо. И я не стану. Ну? Что молчишь? Мы с тобой всякое видели, но вот посмотрел бы ты, как на людей охотятся… И представь, что на месте моей жены оказалась твоя доченька.

— Представил, — сказал Морской Змей. По его тону было видно, что он не протестует, — просто привыкает к только что услышанному. — Но это ж — американский боевик…

— Ни черта подобного, — сказал Мазур. — Американский боевик — это три эффектных, но громоздких гранатомета на шее и совершенно ненужные пожарища до горизонта. Какие тут, к херам, менты и свидетели…

— Ну хорошо. Давай логично. Их много. Есть еще тот пакостный старичок с заимки, есть еще кто-то… Теперь ты мне объясни логично и аргументированно, почему тебе нужен скальп именно этого типа?

— Потому что до заимки и старичка — семь верст до небес и все лесом. А Прохор в Шантарске. Что, нелогично? Ну пойми ты! — вырвалось у него чуть ли не с мольбой. — Тут как по Высоцкому — я должен хоть кого-нибудь убить… И ты — не тот субъект, который будет от таких слов приходить в ужас, валерьянку по карманам шарить… Двадцать лет я ничего не просил, раз в жизни потянуло использовать служебное положение в личных целях. Ты не думай, я тебе не стану устраивать цирка и орать: мол, ты мне больше не друг. Столько лет из жизни не вычеркнешь. Я к тебе просто буду по-другому относиться. Или тебе наплевать? — Он опустил голову, помолчал, но закончил решительно: — И потом, уж прости, должок за тобой…

— Ниджила? — моментально среагировал Морской Змей, и Мазуру показалось, что уголки губ у него опустились брезгливо.

В Ниджиле Мазур спас ему жизнь. Самым натуральным образом. После того как на тамошнем рейде ребятки Ван Клеена подорвали два сухогруза, Москва наконец просекла, что к чему, и туда срочно швырнули группу «морских дьяволов», в которой Мазур был старшим, а Морской Змей его заместителем. «Тюлени», малость привыкнув к безнаказанности, решили совершенно по-советски перевыполнить взятые обязательства — и пошли с минами к только что бросившему якорь «Туапсе».

И напоролись на комитет по торжественной встрече. На поверхности воды, конечно, не было не то что ряби — ни единого пузырька, кроме считанных людей, никто в порту и не подозревал, что метрах в пятнадцати под усыпанной солнечными зайчиками морской гладью началась мясорубка. Это было все равно, что драться в густом тумане — видимости никакой, под водой еще стояла мутная взвесь, потому что один из подорванных транспортов под завязку был набит зерном, и все это не успело осесть на дно…

Мазур его спас — без малейших натяжек. Мазур был единственным, кто видел, как Змея оглушили, и он колышущейся тряпкой стал уходить в глубину. Успел разделаться с доставшимся ему «тюленем», кинуться вдогонку и поднять Змея на поверхность — к превеликому изумлению торговцев бананами и эбеновыми статуэтками, крутившихся вокруг «Туапсе»…

— Ну что ты, — сказал Мазур. — Я ж не дешевка, про Ниджилу тебе напоминать. Я про Никановича. Когда с ним пришлось решать. Ты должен был, адмирал, правда? По предварительному раскладу ролей. Только у тебя глазки вильнули и рученька опустилась на пару миллиметров. Секунды решали, пришлось мне все на себя взять — из ребят никто и не заметил, только мы двое поняли и знаем только мы двое. Я бы тебе и не напомнил про тот должок…