Собрание сочинений. Том 7. Страница любви. Нана - Эмиль Золя

В эти минуты девической мечтательности какие только причуды не приходили ей в голову! Часами она могла молча смотреть на луну. Как-то ночью, когда весь дом спал, она непременно пожелала спуститься с Жоржем в сад, и они, обнявшись, прохаживались под деревьями и упали прямо в мокрую от росы траву. В другой раз, у себя в спальне, она вдруг бросилась к юнцу на шею и, рыдая, шептала, что боится умереть. Часто она вполголоса напевала романсы из репертуара мадам Лера, где говорилось о цветочках и птичках, и, умилившись до слез, прерывала пение, чтобы страстно обнять Жоржа, требуя от него клятв в вечной любви. Словом, стала дура дурой, как признавалась сама Нана, когда они потом усаживались рядышком на постели и, как два добрых приятеля, барабанили босыми пятками по деревянному краю.

А тут еще в довершение блаженства тетка привезла Луизэ. Внезапный взрыв материнского чувства не уступал по силе приступу безумия. Она таскала сына на солнечный лужок, желая полюбоваться, как он будет прыгать и бегать; разодев его, как наследного принца, валялась с ним на траве. Она потребовала, чтобы он спал в соседней комнате, где мадам Лера, рухнув в постель, сразу же начинала храпеть, ибо таково было действие сельской жизни на ее впечатлительную душу. И чувство к Луизэ не причиняло ни малейшего ущерба их отношениям с Зизи — напротив. Нана твердила, что у нее теперь два ребеночка, уже почти не различала их в приливе нежности, вернее, подчиняясь капризу. Ночью она раз десять оставляла в одиночестве Зизи, чтобы посмотреть, как дышит ее Луизэ; по возвращении в спальню она дарила своему Зизи остаток материнской нежности, она играла с ним в мамочку и сыночка; а испорченному мальчишке ужасно нравилось прикидываться малюткой в объятиях этой рослой девицы, и он позволял себя баюкать, как засыпающее дитя. Словом, все было так славно, что Нана, упиваясь теперешней своей жизнью, всерьез предложила Жоржу никогда не уезжать из деревни. Они всех прогонят, они будут жить втроем: он, она и Луизэ. И они строили тысячи проектов до самой зари, не слыша мощного храпа мадам Лера, которая утомлялась, собирая в лугах цветочки.

Чудесная эта жизнь длилась почти целую неделю. Каждый вечер являлся граф Мюффа и уходил обратно не солоно хлебавши; ладони у него горели, на щеках вздувались желваки. Однажды его вообще не приняли, потому что Штейнеру пришлось по делам съездить в Париж, и графу передали, что мадам нездорова. А Нана не могла и думать без возмущения, что можно обмануть Жоржа. Невинный младенец, и к тому же безгранично в нее верит! Да она будет тогда самая распоследняя тварь! Кроме того, ей это вообще противно. Зоя, молчаливая и высокомерная свидетельница этого романа, решила про себя, что хозяйка окончательно сдурела.

На шестой день, внезапно нарушив эту сельскую идиллию, явилась целая орава гостей. Перед отъездом из Парижа Нана назвала кучу народа, надеясь в душе, что никто не приедет. Поэтому она пришла в изумление и ужасно рассердилась, когда после полудня у ворот Миньоты остановился полный омнибус.

— Это мы! — крикнул Миньон, спустившись первым из омнибуса и высаживая своих сыновей — Анри и Шарля.

Вслед за ним вылез Лабордет и помог сойти целому выводку дам: Люси Стюарт, Каролине Эке, Татан Нене, Марии Блон. Нана уже решила, что этим дело и ограничится, как вдруг наземь соскочил Ла Фалуаз и, трепеща, принял в свои объятия Гага и ее дочку Амели. Итого, прибыло одиннадцать персон. Размещение их потребовало немалого труда. В Миньоте имелось пять комнат для гостей, из которых одна уже была занята мадам Лера и крошкой Луизэ. Самую большую отдали чете Гага и Ла Фалуазу, решив, что Амели может поспать в смежной каморке на раскладной кровати. Миньона с сыновьями поместили в третью комнату, Лабордета — в четвертую. Оставшуюся, последнюю комнату превратили в дортуар и поставили там четыре кровати для Люси, Каролины, Татан и Марии Блон. А Штейнер переночует на диване в гостиной. Устройство гостей заняло целый час, и к концу этого часа Нана сменила гнев на милость, в восторге, что может сыграть новую роль — роль владелицы замка. Дамы наперебой поздравляли Нана с ее приобретением — поместье прямо умопомрачительное, душенька! Кроме того, они привезли с собой немножко парижского воздуха, последние сплетни; говорили они все разом, смеялись, что-то выкрикивали, ласково хлопали друг друга. Кстати, как Борденав? Как он отнесся к ее бегству? Да так, ничего страшного. Правда, сначала вопил, что вернет ее с полицией, а потом в тот же вечер ее заменил; и дублерша — крошка Виолен — даже имела в «Белокурой Венере» немалый успех. Услышав эту новость, Нана призадумалась…

Было только четыре часа. Гости решили прогуляться.

— Ах да, — воскликнула Нана, — ведь я перед вашим приездом собиралась идти копать картошку.

Тут все, даже не переодевшись, выразили желание тоже идти копать картофель. Это и будет вместо прогулки. Садовник с двумя подручными уже ждал в поле, лежавшем на отлете от усадьбы. Дамы опустились на колени, копаясь в земле своими унизанными кольцами пальчиками, испуская радостные крики, когда кому-нибудь попадалась особенно крупная картофелина. Как же им было весело! Тут наступил час торжества Татан Нене; она столько накопала на своем веку картофеля, что, забыв приличия, обзывала дам дурехами, давала им полезные советы. Мужчины работали не столь рьяно. Миньон, благодушный и улыбающийся, решил воспользоваться пребыванием в деревне, дабы пополнить познания своих мальчиков; он прочел им целую лекцию об агрономе Пармантье.

Обед прошел в бурном веселье. У всех оказался волчий аппетит. Нана, поддавшись общему возбуждению, переругалась со своим метрдотелем, служившим раньше у орлеанского епископа. За кофе дамы закурили пахитоски. Оглушительные возгласы пирующих, вырываясь из окон, затихали вдали среди вечернего благолепия; а замешкавшиеся в поле крестьяне, проходя мимо, оборачивались и смотрели на залитый светом дом.

— Ах, как досадно, что вы послезавтра уезжаете, — твердила Нана. — Но все-таки мы что-нибудь придумаем.

И было решено поехать завтра — в воскресенье — осматривать руины старинного Шамонского аббатства в семи километрах отсюда. Из Орлеана сразу же после завтрака приедут за ними пять экипажей, и компания вернется в Миньоту к обеду, к семи часам. Будет очень мило.

Этим вечером, как обычно, граф Мюффа поднялся на пригорок, чтобы позвонить у калитки. Но яркий свет в окнах, громкие взрывы смеха удивили его. Узнав голос Миньона, он понял все и удалился, бесясь на это новое препятствие, теряя последнюю выдержку, решив, что теперь уж не остановится ни перед чем.

Жорж, у которого имелся ключ от задней калитки, крадучись, пробрался прямо в спальню. Однако ждать ему пришлось до полуночи. Наконец появилась Нана, изрядно подвыпившая и с еще большим запасом материнских чувств, чем обычно; под хмельком она всегда раскисала от любви, и тогда от нее нелегко было отвязаться. Сейчас она категорически потребовала, чтобы Жорж сопровождал ее в Шамонское аббатство. Он отказывался, боясь, что его заметят; если их увидят в экипаже, получится неслыханный скандал. Но тут она залилась горючими слезами, точно ее вели на заклание, и, желая утешить ее, Жорж поклялся, что примет участие в поездке.

— Значит, ты меня любишь, крепко любишь, — заикаясь, твердила она. — Ну скажи, что ты меня любишь… Скажи, песик родной, очень ты будешь горевать, если я умру?

Близкое соседство Нана взбаламутило весь Фондет. Каждое утро за завтраком простодушная г-жа Югон, без всякой задней мысли, заводила разговоры об «этой женщине», передавала услышанные от садовника новости, видимо подчиняясь тому наваждению, от которого не могут отделаться даже самые порядочные дамы, когда судьба сталкивает их с публичными девками. Она, обычно такая терпимая, негодовала, отчаивалась, возмущалась; вечерами на нее находил страх — смутное предчувствие грядущей беды, как будто ей сообщили, что из зоологического сада вырвался хищный зверь и рыщет по всей округе. Поэтому она придиралась к гостям, обвиняя их всех, что они бродят вокруг Миньоты, — недаром видели, как граф Вандевр на шоссе пересмеивался с какой-то простоволосой дамой; но он мужественно защищался, уверял, что вовсе это не Нана, ибо это действительно была Люси, которая пошла его проводить, чтобы рассказать, как она выставила за дверь своего третьего по счету принца. Маркиз де Шуар тоже целыми днями пропадал из дома, но в оправдание ссылался на предписания врача. А упреки хозяйки дома, адресованные Дагне и Фошри, были вообще несправедливы, Особенно в отношении Дагне, который, оставив все надежды помириться с Нана, не выходил из Фондета и держал себя с Эстеллой как самый почтительный ее кавалер. Фошри тоже проводил все время с дамами Мюффа. Только раз он встретил на глухой тропинке Миньона, который, неся целую охапку цветов, знакомил своих сыновей с начатками ботаники. Мужчины обменялись рукопожатием и осведомились друг у друга о Розе; каждый получил нынче утром по письмецу, где она сообщала, что чувствует себя прекрасно, и просила их как можно дольше пользоваться пребыванием на чистом воздухе. Таким образом, среди всех присутствующих мужчин старушка щадила лишь графа Мюффа и своего Жоржа; не станет же граф, который объяснял свои отлучки важными делами в Орлеане, бегать за какой-то потаскушкой, а. Жорж, бедный мальчик, ужасно ее беспокоил, — каждый вечер у него начинался жестокий приступ мигрени, и он вынужден был ложиться в постель еще засветло.