Собрание сочинений. Том 7. Страница любви. Нана - Эмиль Золя

— Ах ты, крошечка моя, да какой же он чудесный в женском виде!

Жорж недолго думая надел ночную сорочку с прошивками, вышитые панталончики и длинный батистовый пеньюар с кружевами. Еще не просохшие рыжеватые волосы, спадавшие локончиками на шею, обнаженные руки, нежная кожа, какая бывает только у очень молодых блондинов, придавали Жоржу в этом наряде сходство с юной девушкой.

— Да он тоньше меня, — удивилась Нана, обняв его за талию. — Зоя, иди скорее, посмотри, как ему мои вещи к лицу! Словно на него сшито, вот только корсаж широковат… Ну, тут, бедняжка Зизи, тебе кое-чего не хватает.

— Конечно, не хватает, — улыбаясь, подтвердил Зизи.

Все трое развеселились. Нана застегнула Жоржу пеньюар сверху донизу, — так будет приличнее. Она вертела его, как куклу, шлепала, оттягивала сзади юбку, чтобы получилось пышнее. И она его спрашивала, она у него допытывалась, хорошо ли ему, тепло ли. Еще бы не хорошо! Ничто на свете так не греет, как женская рубашка; если бы можно было, он бы не расстался с этим нарядом. Он кутался в пеньюар, наслаждаясь прикосновением тонкой, пропитанной духами ткани, и ему чудилось в ней живое тепло Нана.

Тем временем Зоя отнесла мокрую одежду на кухню и развесила перед очагом, где пылали виноградные лозы. Тут. Жорж, раскинувшись в кресле, рискнул сделать признание:

— Скажи, пожалуйста, собираешься ты сегодня ужинать?.. Дело в том, что я умираю с голоду. Я не обедал.

Нана рассердилась. Нет, он просто дурачок, убежал тайком от мамы, не поевши, да еще провалился в какую-то яму! Но у нее самой тоже кишки от голода подвело! Поужинать не мешает. Только придется закусить чем бог послал. Круглый столик подкатили к огню и наспех устроили ужин, — получилось ужасно смешно. Зоя помчалась к садовнику, который приготовил суп, на тот случай, если хозяйка не пообедает в Орлеане. Нана забыла предупредить его в письме, что именно приготовить. К счастью, в погребе нашлось достаточно припасов. Итак, у них был суп с куском сала. Затем Нана, порывшись в своих саках, обнаружила целую кучу провизии, которую сунула на всякий случай: паштет из гусиной печенки, мешочек леденцов, апельсины. Оба ели жадно, как волки, с тем здоровым аппетитом, какой бывает только в двадцать лет, когда ешь, не стесняясь своего сотрапезника, и Нана называла Жоржа «милочка» — так ей казалось нежнее и интимнее. В одном из шкафов они обнаружили банку с вареньем и, чтобы не беспокоить Зою, уплели его на десерт, орудуя поочередно одной ложечкой.

— Ух, милочка, — произнесла Нана, отталкивая столик, — лет десять я так славно не ужинала!

Однако было уже поздно, и Нана решила отправить мальчугана восвояси, чтобы его ни в чем дурном не заподозрили. А он твердил, что еще успеет. К тому же платье никак не желало сохнуть; Зоя заявила, что раньше чем через час оно не высохнет, а так как после утомительного пути горничная буквально валилась с ног, Нана послала ее спать. Они остались одни в притихшем доме.

Они провели вдвоем очаровательный вечер. Огонь медленно умирал в камине; в огромной розовой спальне, где Зоя приготовила постель, прежде чем подняться к себе в комнату, было душно. Нана стало жарко, она поднялась и пошла открыть на минутку окно. Но тут же вскрикнула от восторга:

— Боже мой, какая красота!.. Погляди, милочка.

Жорж подошел к ней, но так как оконный проем показался ему слишком узким, взял Нана за талию и положил голову ей на плечо. Погода резко изменилась, небесный свод очистился, ушел ввысь. Полная луна одела поля золотистым покровом. Над землей царила тишина; ложбина, ширясь, незаметно сливалась с бескрайними полями, где деревья среди застывшего озера света казались островками мрака. И Нана, умилившись душой, почувствовала, что вновь становится ребенком. Ведь было время — уже забытая сейчас пора ее жизни, — когда она мечтала такими ночами. Все, что произошло вслед за тем, как она вышла из вагона, необъятный край, одуряющий запах трав, дом, огород, — все это перевернуло ее душу, и сейчас ей чудилось, будто она рассталась с Парижем лет двадцать тому назад. Вчерашнее существование отошло куда-то вдаль. Она и не подозревала, что можно испытывать нечто подобное. А Жорж тем временем покрывал ее шею ласковыми поцелуями, и прикосновение его губ лишь усугубляло ее смятение. Она отталкивала его, не находя в себе достаточной твердости, отталкивала, как ребенка, который надоедает своими ласками, и твердила, что ему пора уходить. Он не возражал; он уйдет, сейчас уйдет.

Но вдруг запела какая-то птичка и сразу замолкла. Это на кусте бузины, росшем под окном, завела было песню малиновка.

— Подожди-ка, — шепнул Жорж, — она боится лампы, я сейчас потушу свет.

И, вернувшись к окну, снова обнял Нана за талию, пообещав:

— Сейчас мы снова зажжем лампу.

Слушая пение малиновки, чувствуя, как ее талию сжимают руки юноши, Нана вдруг вспомнила. Ну конечно, все это известно ей из романсов. Раньше она всю душу бы отдала, лишь бы светила луна, пела малиновка, стоял с ней рядом юноша, млея от любви. Боже мой! Просто реветь хочется при виде всей этой красоты и прелести! Ясно, она рождена для порядочной жизни. И она отталкивала Жоржа, который становился все смелее.

— Нет, оставь меня, не хочу я… Это слишком гадко, в твои-то годы. Послушай, давай лучше я буду твоей мамой.

Ее вдруг охватила непонятная стыдливость. Даже краска бросилась в лицо. А ведь никто не мог ее видеть; спальню постепенно заполнял мрак, а за окном расстилалась пустынная равнина, застывшая в ночном безмолвии. Никогда еще Нана не было так стыдно. Она слабела, хотя все еще стеснялась, протестовала. И притом не могла без смеха глядеть на этот маскарад: дамскую рубашку, пеньюар. Будто ее поддразнивала подруга.

— Ой, как скверно! Как скверно! — пробормотала Нана, уже уступая.

И она девственницей упала в объятия этого мальчика под светлым оком прекрасной ночи. Дом спал.

Когда на следующий день колокол созвал обитателей Фондета к завтраку, стол уже не казался таким большим, как накануне. С первым поездом прибыли Фошри и Дагне; а вслед за ними, следующим поездом, приехал граф де Вандевр. Жорж сошел к завтраку последним, чуть бледный, с синевой под глазами. На расспросы он ответил, что ему много лучше, но что он еще не окончательно пришел в себя после вчерашнего жестокого приступа. Г-жа Югон с тревожной улыбкой заглянула в глаза сына и провела ладонью по его особенно всклокоченным в это утро кудрям, но он отшатнулся, как будто сконфуженный материнской лаской. Хозяйка дома весело шутила с Вандевром, которого, по ее словам, ждала целых пять лет.

— И вот наконец-то явился… Что это с вами стряслось?

Вандевр тоже взял шутливый тон. Он признался, что просадил накануне в клубе сумасшедшие деньги. Поэтому-то он и приехал, надеясь, что в провинции ему легче будет покончить с прежней жизнью.

— В самом деле, подыщите-ка мне здесь в глуши какую-нибудь богатую невесту… Должны же здесь быть очаровательные девушки.

Старушка поблагодарила также Дагне и Фошри, которые так любезно отозвались на приглашение ее сына, но как раз в эту минуту судьба послала ей новый приятный сюрприз в лице маркиза де Шуар, только что прибывшего с третьим поездом.

— Господи! — воскликнула она. — Да что это вы, договорились о встрече, что ли? Условились свидеться у нас? Что случилось? Сколько лет мне не удавалось вас залучить, и вдруг все съехались сразу… Я-то, конечно, могу только радоваться.

Поставили еще прибор. Фошри досталось за столом место возле графини Сабины, и он только дивился ее веселому оживлению; что сталось с той дамой, которая сидела в мрачной гостиной на улице Миромениль с томно-скучающим видом. Дагне, расположившись по левую руку Эстеллы, казалось, встревожен соседством этой безмолвной барышни, даже острые ее локти вызывали в нем неприятное чувство. Мюффа и Шуар исподтишка поглядывали друг на друга. А Вандевр продолжал в шутку развивать свои проекты относительно женитьбы на богатой наследнице.

— Кстати, о дамах, — произнесла г-жа Югон, — у меня теперь новая соседка, о которой вы, должно быть, слышали.

И она назвала Нана. Вандевр искусно разыграл удивление.

— Не может быть! Значит, поместье Нана совсем рядом!

Ему громко вторили Фошри и Дагне. Маркиз де Шуар, с аппетитом уписывавший куриную грудку, казалось, вообще не понял, о чем идет речь. Ни один из присутствующих мужчин даже не улыбнулся.

— Нет, правда, — продолжала старушка, — вчера эта особа, как я и предполагала, прибыла к себе в Миньоту. Мне утром садовник сообщил.

Вот тут-то господа мужчины уже не могли скрыть вполне натурального изумления. Все как по команде подняли головы. Значит, Нана приехала!.. А они-то ждали ее только послезавтра, они-то думали опередить ее! Один лишь Жорж сидел, потупив взор, с усталым видом глядя в стакан вина. С самого начала завтрака он, казалось, спал с открытыми глазами, неопределенно улыбаясь.