Крушение пьедестала. Штрихи к портрету М.С. Горбачева - Валерий Болдин

В конце 1986 года ему доложили материалы комиссий по реабилитации репрессированных в сталинский период, о нарушениях законности прокуратурой, НКВД — МВД — МГБ и другими правоохранительными службами. Это были доклады комиссий, которые Н. С. Хрущев создал после избрания его первым секретарем ЦК КПСС.

Первую комиссию возглавлял В. М. Молотов. Все эти материалы хранились в архиве Политбюро ЦК, представляли и представляют несомненную ценность, так как по свежим следам обобщают материалы страшной обличительной силы. Однако Хрущева не удовлетворили данные, обобщенные В. М. Молотовым, а может быть, вскрылись новые факты, поскольку само расследование привело в действие цепную реакцию свидетельских показаний. Сегодня уже трудно говорить об этом с полной уверенностью. Нельзя сбрасывать со счетов и тот факт, что Н. С. Хрущев не доверял В. М. Молотову, причастному в той или иной мере к нарушениям законности. В свою очередь и Молотов отлично знал, что Хрущев сам «по уши» запачкан грязными делами истребительной машины прошлого. Во всяком случае, создавались новые комиссии, возглавляемые «людьми Хрущева», накапливался и обобщался обширный дополнительный материал.

Хорошо помню начало 60-х годов, когда на имя XXII съезда КПСС хлынул поток писем осужденных, возвращавшихся из лагерей, сообщавших страшные факты из своей жизни и жизни своих товарищей. Шла огромная почта и от осужденных следователей МГБ и прокуратуры, которые писали о том, как их заставляли «добывать» следственные показания. Вся эта почта направлялась в комиссии. К тому времени уже были написаны или готовились к публикации книги бывших заключенных.

Писала такую книгу и Галина Серебрякова. В те годы она часто приходила к Л. Ф. Ильичеву и приносила рукопись книги о времени, проведенном в Гулаге. Скоро ее начали печатать, и эти страницы лагерной жизни потрясли своей обнаженностью и фактологической силой. Однако это были уже годы завершения разоблачений злодеяний сталинской эпохи. Воспоминания Серебряковой не были напечатаны полностью. Политбюро ЦК приняло решение создать в Институте марксизма-ленинизма специальный сектор, куда направлялись все рукописи воспоминаний, другие материалы о той поре.

Что же остановило Хрущева в его разоблачительной кампании?

Объяснить это можно рядом причин. Прежде всего тем, что период подъема экономики, оживления работы колхозов и совхозов в то время уже завершался. Н. С. Хрущев нанес смертельный удар по личному подсобному хозяйству, ввел многие ограничительные действия в работу кооперации. И это самым драматическим образом сказалось на жизни деревни и всего общества. Социально-экономическое положение народа начало ухудшаться. Возросли трудности с продовольствием. Попытки изменить систему управления экономикой, создание совнархозов также не дали должной отдачи.

К тому же периоду относится и муссирование фактов о крупных просчетах Сталина в оценке ситуации накануне нападения фашистской Германии на СССР, неоправданной гибели миллионов советских людей.

В этих условиях, по мнению Хрущева, факты о страшных преступлениях сталинского периода, неподготовленности к войне вели к потере народом уважения к руководству страны. Поэтому было решено свернуть деятельность комиссий по реабилитации, замедлить процесс восстановления истины, прекратить публиковать материалы свидетелей того периода. Но документы о репрессиях сохранились в архивах.

Особенно обстоятельной была записка комиссии, которую возглавлял Шверник. Ее наряду с другими документами и доложили Горбачеву. Новое поколение руководителей партии не было достаточно осведомлено о событиях тех дней. Факты, приведенные в записках, произвели на Михаила Сергеевича сильное впечатление.

— Есть ли в архиве еще какие-то материалы по репрессиям? — спросил он меня.  — Поищите.

— Только отчеты трех комиссий. Записка Шверника наиболее полная.

Он задумался.

— Кто знает об этих документах еще?

— В начале 60-х годов о них знало все партийное руководство, члены ЦК. На этих записках основывался доклад Хрущева, письмо ЦК членам партии, — ответил я.  — А кому они известны из членов нынешнего руководства, надо спросить у А. И. Лукьянова.

— Подержи документы у себя. А записку Шверника оставь мне, я ее еще почитаю.

Прошло недели две-три, и Горбачев вернулся к этой теме:

— Надо ознакомить с фактами членов Политбюро и Секретариата ЦК. Сделаю это сам.

Он нажал кнопку прямой связи на пульте управления и, услышав голос Рыжкова, спросил:

— Ты можешь сейчас подъехать ко мне? Отложи все дела.

Затем он позвонил А. А. Громыко, Е. К. Лигачеву и еще нескольким членам Политбюро. Когда все собрались в кабинете Горбачева, несколько обеспокоенные срочностью вызова, Михаил Сергеевич сказал:

— Все мы знали о репрессиях в годы сталинского правления, но вот есть документы, о которых мало кто знает. Выдержки из них я хочу зачитать.

Он открывал страницы объемной записки Шверника и зачитывал вслух некоторые фрагменты стенограмм допросов, выводы комиссии.

Мне казалось, что никто из собравшихся еще не понимал, к чему такая срочность созыва и громкая читка документов и куда клонит генсек. И лишь в конце встречи Горбачев с каким-то внутренним блеском глаз, быстро, проглатывая слова, заговорил о своей цели. Смысл его слов состоял в том, что партия, общество не информированы обо всех злодеяниях сталинского режима и, следуя урокам правды, надо сказать во всеуслышание правду о том времени. Но прочитать записку Шверника членам Политбюро Горбачев не дал, сказав, что будет лично знакомить с ней остальных руководителей страны.

В течение месяца-полтора он собирал у себя по три-четыре секретаря ЦК, других руководителей партии и зачитывал им выдержки из документа. После такого ознакомления генсек вынес вопрос на заседание Политбюро ЦК. Было принято решение создать новую комиссию и довести до конца то, что недоделал в свое время Н. С. Хрущев. Никто тогда из участников заседания, кроме, пожалуй, М. С. Горбачева, не предполагал, что поднятый вновь вопрос о репрессиях обернется против партии, членов ЦК, политического руководства.

Комиссию Политбюро было предложено возглавить М. С. Соломенцеву, в то время Председателю Комитета партийного контроля ЦК КПСС. В нее вошли А. Н. Яковлев, А. И. Лукьянов, Г. Л. Смирнов, директор ИМЛ, Генеральный прокурор СССР и ряд работников КГБ. Состоял в этой комиссии и я. Предстояла огромная работа по восстановлению доброго имени людей, безвинно осужденных в тот сложный период жизни страны.

Приблизительно два раза в месяц комиссия Со-ломенцева заседала и принимала принципиальные решения, которые обеспечивали реабилитацию репрессированных. Столкнувшись с огромным числом осужденных, мы пришли к выводу, что нужно считать невиновными всех, кроме тех, чья вина обоснованно доказана. Во всяком случае, я выступал за такой подход, хотя у некоторых были и сомнения. Дело в том, что вместе с невинными сидели действительно злостные враги государства, предатели Родины, уголовные элементы. Только на стороне фашистской Германии сражались с советским народом несколько сотен тысяч изменников — граждан нашей страны. И они несли справедливое наказание. К сожалению, и виновных и безвинных расстреливали и хоронили вместе. Но я исходил из известного принципа: лучше ошибиться и реабилитировать одного виновного, чем забыть одного невиновного.