Крушение пьедестала. Штрихи к портрету М.С. Горбачева - Валерий Болдин

ЦК КПСС было доложено о реакции свердловчан на решение Секретариата ЦК. Не знаю уж всех деталей, но было поручено провести с Б. Н. Ельциным серьезный разговор в ЦК. Видимо, беседу эту проводил Е. К. Лигачев. В то время он возглавлял организационно-партийный отдел. Разговор такой состоялся. Б. Н. Ельцин понравился Е. К. Лигачеву, о чем он говорил и Горбачеву. И скоро последовало предложение пригласить его в Москву, где он возглавил отдел в аппарате ЦК КПСС, занимавшийся строительными делами. Б. Н. Ельцин приехал в столицу, быстро включился в работу. А когда М. С. Горбачев стал генсеком и Е. К. Лигачев получил большую свободу действий в кадровых вопросах, Б. Н. Ельцину предложили должность первого секретаря Московского горкома партии. К тому времени В. В. Гришин уже завершал работу. В Москве складывалось тяжелое положение с социальными делами, продовольственным снабжением, с жилищным строительством. Нужен был «свежий» человек, а главное, близкий по духу Горбачеву и, что еще важнее, как считал он, лично преданный ему.

В общем, замена назрела, а энергичный Б. Н. Ельцин как нельзя лучше подходил для такого дела. Он не был связан с московской коррумпированной верхушкой, чему тогда придавалось очень большое значение. Правда, были и сомнения, которые шли от москвичей: как это так, свердловчанин будет руководить Москвой. Что же, столица совсем обезлюдела, раз потребовался варяг? Но этим мнением пренебрегли, и Б. Н. Ельцина избрали первым секретарем горкома КПСС, кандидатом в члены Политбюро ЦК.

Приход Б. Н. Ельцина в Москву был ознаменован многими новациями. Начались кадровые замены. И это надо было делать, ибо аппарат всех структур руководства не просто состарился, а еще привык к тому, что творилось. Но были и объективные трудности. Снабжение города не улучшалось, назревали многие другие социальные проблемы, и Б. Н. Ельцин чувствовал тупиковое положение. А в это время Е. К. Лигачев уже вел Секретариат ЦК и жестко спрашивал за дела, а может быть, и переходил какие-то грани. Во всяком случае, Б. Н. Ельцин на Секретариат приходил довольно редко. Между ними появилась натянутость в отношениях. Для этого появился еще один повод. Смена кадров в Москве не дала результата, пошли замены по второму кругу, а это уже вызывало стоны со стороны москвичей, вселяло беспокойство в умы начальства. И оно начинало размышлять, все ли было сделано правильно с приходом нового секретаря. Трения обострялись, Б. Н. Ельцин чувствовал свою изолированность, вокруг него словно образовался вакуум, что заставляло его действовать порой не лучшим образом. На заседаниях Политбюро ЦК он часто отмалчивался, видимо не согласный с многословием, бесплодностью длительных сидений, которые продолжались порой по 8 — 10 часов подряд, часто без перерывов.

Летом 1987 года Б. Н. Ельцин обратился с письмом к М. С. Горбачеву по поводу сложившегося положения с перестройкой, нечеткостью работы Секретариата ЦК и невозможностью своей дальнейшей работы в Политбюро ЦК. И тогда и сейчас считаю, что это было письмо от безысходности. Привыкший к маневрированию М. С. Горбачев действительно делал часто два шага вперед, три в сторону и шаг назад, и это обескураживало. У него была манера — говорить твердокаменным марксистам, что он борется за светлое будущее — коммунизм и никогда не свернет с этого пути; приверженцам рынка — что только на пути расцвета рыночных отношений, демократии и свобод по типу Австрии и Швеции можно достичь успеха. " Плюрализм " мнений генсека приводил к тому, что люди сбивались с толку. Двойственный подход к будущему вызывал сомнения и у тех, и у других.

Однажды в моем присутствии состоялся телефонный разговор Горбачева и Ельцина. Борис Николаевич, видимо, напомнил о письме, необходимости встретиться.

— Подожди, Борис, встретимся, обсудим твои болячки, — отвечал генсек.  — Дай только праздник Октября отметить. Дата юбилейная, и мне и тебе надо много поработать, сейчас не до разбирательств.

На этом разговор кончился, и Горбачев, уже обращаясь ко мне, спросил:

— Ты знаешь, что Ельцин мне во время отпуска письмо прислал? Недоволен ходом перестройки, работой Секретариата и многим другим. Ставит вопрос об его освобождении от работы в Политбюро. Наворочал дров в Москве и теперь ищет, на кого свалить.

О письме я тогда еще ничего не знал, но и не удивился, поскольку с генсеком многие хотели встретиться, получить поддержку или совет. Но, занятый значительную часть времени литературным творчеством, Горбачев от встреч и конкретных дел старался держаться подальше.

На этом история с письмом вроде и заглохла. Зная характер Горбачева, я считал, что дело не в предстоящем празднике Октября, а в том, что генсек хочет помарино-вать Ельцина в связи с такого рода письмом, сбить эмоции и принять секретаря горкома не тогда, когда он просит, а когда захочет сам.

И вот в октябре 1987 года собирается Пленум ЦК, на котором рассматриваются тезисы юбилейного доклада М. С. Горбачева. Все шло спокойно, я бы сказал, рутинно. М. С. Горбачев сделал сообщение. Председательствующий Е. К. Лигачев спросил:

— Товарищи, есть ли желающие выступить?

В зале молчали, желающих не нашлось. Уже готовились зачитать резолюцию. Е. К. Лигачев еще раз оглядел зал и сказал:

— Если нет желающих, будем переходить к следующему вопросу.

Как это нередко в жизни бывает, все последующие события в какой-то мере зависели от случая. М. С. Горбачев взглянул на первый ряд, где сидели кандидаты в члены Политбюро и секретари ЦК, и перебил Лигачева:

— Вот, кажется, Борис Николаевич что-то хочет сказать.

Не знаю, действительно ли Ельцин хотел что-то добавить или нет. Видно это было только членам президиума. Б. Н. Ельцин сидел в первом ряду, и многие, глядя в зал, могли не заметить его поднятую руку.

Тем не менее Б. Н. Ельцин встал и вышел на трибуну. Выступление его было коротким. Он в целом одобрил концепцию доклада, но дальше повел речь о перестройке. Стенограмма его выступления опубликована. Она соответствует тому, что говорилось, и учитывает небольшую правку Б. Н. Ельцина. Смысл выступления состоял в том, что перестройка захлебывается, идет непоследовательно, Секретариат ЦК не справляется со своими обязанностями, а порой мешает делу, плохо помогает парторганизации Москвы, решения его отдают нафталином и в этом духе дальше. В каком-то контексте прозвучала и фраза, которую можно было трактовать как возрождение у нас культа личности. Все сказанное развеяло сонливое состояние участников Пленума, завело многих. Они начали подавать реплики. Обстановка накалялась.

М. С. Горбачев объявил перерыв. Я видел его разъяренное, багровое лицо, желание скрыть досаду. Он старался подавить эмоции, но упоминание о его стремлении к величию попало в цель. Не будь этого, наверное, не потребовалось бы выпускать на трибуну всю королевскую рать. К отпору начали готовиться все — и члены Политбюро ЦК, и члены Пленума. А в это время М. С. Горбачев уже примерял маску миротворца. Наверное, ему и впрямь не очень хотелось лично участвовать в разжигании конфликта, но машина была уже запущена. Члены ЦК спешно набрасывали тезисы своих выступлений. Я увидел, что М. С. Горбачев намечает порядок выступлений членов Политбюро ЦК.