Крушение пьедестала. Штрихи к портрету М.С. Горбачева - Валерий Болдин

И вот теперь на партийной конференции разворачивалось дело о коррупции. Нельзя, конечно, сомневаться в том, что какие-то руководители брали взятки или подарки в самых разнообразных формах, нельзя не видеть нуворишей, использующих свое положение для обогащения. Но нельзя распространять это на всех руководителей, на весь народ. Слишком хваткие парни занялись работой, стараясь на Узбекистане приобрести большой моральный и политический капитал. Святое дело очищения не творится сомнительными методами и нечистыми руками.

Поняв, что ошибки по обвинению народа могут дорого стоить, огонь перенесли на различные этажи центральной власти. Не только заподозрили, но и обвинили, не имея доказательств, и тех, кто был непричастен к махинациям. Как говорили следователи, «замелькали» тогда имена ряда членов Политбюро. Но главный удар был сконцентрирован на Е. К. Лигачеве.

Горбачев, как мне казалось, не слишком тяжело переживал обвинения своих соратников, пока это не касалось его самого. Он принимал Гдляна и внимательно слушал его. Но, как я уже отмечал, генсека беспокоили не узбекские дела, а то, что Гдляну и кому-то еще понадобилось покопаться в ставропольском прошлом Горбачева. Что касается «узбекского дела», то оно часто обсуждалось на закрытых заседаниях Политбюро, давались соответствующие поручения, и не без согласия М. С. Горбачева были привлечены к ответственности некоторые члены ЦК, правда, затем освобожденные за недоказанностью нарушений законов. Как выяснилось, применялись к ним запрещенные методы допросов.

Поездка моя в Узбекистан завершилась тогда довольно своеобразно. Когда я вернулся, то не успел еще закрыть за собой дверь, как раздался звонок из Ташкента. Звонил Рашидов. Он спрашивал, как я долетел, как самочувствие. Сообщил, что нового в республике произошло за сутки. Я понял, что Рашидов предпочитает иметь друзей, а не устранять, используя свой вес кандидата в члены Политбюро, кого-то со своего пути. Затем он еще несколько раз звонил без всякого повода и говорил о положении дел в республике, что ставило меня в несколько щекотливое положение, и все же газета продолжала публикации критических материалов, и едва ли кто-то мог подумать, что я после поездки стал ручным. Однако больше обид в республике не было. Во всяком случае, на меня никто не жаловался, а все статьи из «Правды», в том числе критические, аккуратно перепечатывались в местной печати.

Из Узбекистана продолжали поступать десятки и сотни писем о нарушении сдачи и приема хлопка, комбинациях, происходивших вокруг этого. Что нельзя было опубликовать из-за сложности проверки, я направлял в ЦК КПСС или КГБ СССР, тогда еще Ю. В. Андропову. Правда, ответов я никогда не получал, хотя очевидно, что Андропов все знал и, когда пришел в ЦК, начал усиленно проверять все дела, что привело в конечном счете к инфаркту и смерти Рашидова.

Размышляя сегодня о том времени и о Рашидове, я прихожу к выводу, что это был, несомненно, незаурядный человек, достаточно мудрый, чтобы не дать волне национализма разгуляться в такой республике, где проживали сотни тысяч русских, украинцев, представителей других народов, но властный и жесткий. Сам журналист и писатель, Рашидов ценил пишущих людей, издавна имел друзей в газетах и часто, уже будучи кандидатом в члены Политбюро, приходил к редактору отдела науки «Правды», своему старому товарищу и, как он говорил «учителю». Рашидов пользовался популярностью среди лидеров Азии, Африки и Южной Америки. Он много сделал для республики. Строительство каналов и сети орошения, увеличение производства хлопка, развитие науки, литературы и искусства в республике, широкое строительство, в том числе возрождение Ташкента после разрушительного землетрясения, — это и его заслуга. Но он не мог не быть детищем своего времени, тех нравов, что царили тогда в стране. Как и Брежневу, ему были присущи многие пороки, он закрывал глаза на чудовищные негативные процессы, о которых не мог не знать. Именно при нем в республике процветали все формы чинопочитания, мздоимство, приписки, коррупция. Думаю, он многое знал, многое делалось с его явного или молчаливого согласия. И оправданием этому не может служить то, что он вынужден был действовать по сложившимся в ту пору в стране правилам игры. Московское начальство во многом способствовало созданию условий для различных злоупотреблений уже тем, что не проверяло положение дел на местах и пресекало сигналы о нарушениях в республике или направляло их для проверки тем, на кого жаловались люди.

Наверное, это будет не полный портрет лидера, и только время покажет, кто и насколько ошибался в оценке этого крупного партийного и государственного деятеля.

И вот теперь на XIX партконференции вопросы «узбекского дела» стали постепенно заслонять конструктивные обсуждения проблем современной жизни партии и общества. И вылазка В. Коротича, как считали, была не случайна. Кому-то очень хотелось доказать, что руководство партии преступно и коррумпированно, а сама партия по своей сути антинародна и кровожадна. Ну, если не доказывать, то хотя бы бросить тень, поставить под сомнение все сделанное в стране за семь десятилетий, опорочить имеющиеся достижения. Конечно, для этого было изыскано немало всяких «доказательств». Каждый факт о привилегиях аппарата взрывал аудиторию. Делегаты выступали с требованиями разобраться, куда идут их деньги, на что «жирует» партийное начальство.

Взвинченность делегатов объяснялась не в последнюю очередь и теми фактами, которые стали известны новому поколению коммунистов о сталинских преступлениях в 30—40-х и в начале 50-х годов. Для старшего поколения партийцев это не было новостью. Либо они пережили все это сами, либо знали из материалов XX и XXII съездов КПСС, писем ЦК КПСС в партийные организации. После XX съезда партии Президиум ЦК направил закрытое письмо, в котором рассказал о беззакониях, творимых тогда руководством, возглавляемым Сталиным. Теперь эти факты появились в печати снова. Начало этому было положено М. С. Горбачевым.

В конце 1986 года ему доложили материалы комиссий по реабилитации репрессированных в сталинский период, о нарушениях законности прокуратурой, НКВД — МВД — МГБ и другими правоохранительными службами. Это были доклады комиссий, которые Н. С. Хрущев создал после избрания его первым секретарем ЦК КПСС.

Первую комиссию возглавлял В. М. Молотов. Все эти материалы хранились в архиве Политбюро ЦК, представляли и представляют несомненную ценность, так как по свежим следам обобщают материалы страшной обличительной силы. Однако Хрущева не удовлетворили данные, обобщенные В. М. Молотовым, а может быть, вскрылись новые факты, поскольку само расследование привело в действие цепную реакцию свидетельских показаний. Сегодня уже трудно говорить об этом с полной уверенностью. Нельзя сбрасывать со счетов и тот факт, что Н. С. Хрущев не доверял В. М. Молотову, причастному в той или иной мере к нарушениям законности. В свою очередь и Молотов отлично знал, что Хрущев сам «по уши» запачкан грязными делами истребительной машины прошлого. Во всяком случае, создавались новые комиссии, возглавляемые «людьми Хрущева», накапливался и обобщался обширный дополнительный материал.