Тьма наступает - Лиза Смит

В первую секунду Елене показалось, что сейчас он швырнет ее с крыши и будет смотреть, как она падает на землю. Но потом он отвернулся, и они с Мисао посмотрели друг на друга.

А потом он рассмеялся.

— Извини, извини, — сказал он. — Быть душой компании тяжкий крест. Итак — чего хотела бы ты, Кэролин... тьфу. Кэролайн.

Кэролайн уставилась на него во все глаза.

— Хочу знать, чего это она в тебя так вцепилась?

— Ну, у нас в Ши-но-Ши сестры — драгоценность, — сказал Шиничи. — А кроме того.... Мы с ней долго не виделись. Можно сказать, что разлученные снова встретились.

Но поцелуй, которым он поцеловал ладонь Мисао, вряд ли можно было назвать братским.

— К делу, — коротко сказал он, обращаясь к Кэролайн. — Ты выбираешь, каким будет первый акт фестиваля Высокой Луны! Что мы с ней сделаем?

Кэролайн, явно подражая Мисао, поцеловала Шиничи в щеку, потом в ухо.

— Я здесь в первый раз, — сказала она кокетливо. — Я пока не очень поняла, что именно мне нужно выбрать.

— Глупышка. Выбрать, каким способом мы ее уб... — Шиничи не смог договорить — его крепко обняла и поцеловала сестра.

Кэролайн, которая явно хотела, чтобы выбирать предоставили именно ей, даже если она сама не понимает, что должна выбрать, обиженно сказала:

— Как же я смогу выбрать, если ты мне не объяснил. И кстати, а где Елена? Я нигде ее не вижу! — Она была готова говорить и говорить, но тут к ней подплыл Дамон и стал что-то шептать ей на ухо. Она улыбнулась, и оба они внимательно посмотрели на сосны, окружающие общежитие.

Тут Елена почувствовала второй укол беспокойства. Но Мисао уже начала говорить, и ей пришлось сосредоточить все свое внимание на ней.

— Отлично! Тогда выбирать буду я.

Мисао, наклонившись, посмотрела через край крыши на стоящих внизу людей. Ее темные глаза расширились. Она оценивала, что можно сделать с пленниками на этой пустынной поляне. Когда же она поднялась и стала туда-сюда шагать по крыше, то выглядела такой тоненькой, такой изящной, а ее кожа — такой гладкой, а волосы — такими переливчатыми и темными, что даже Елена не могла отвести от нее взгляда.

Потом ее лицо засияло, и она сказала:

— Растянуть ее на алтаре. Ты же прихватил с собой своих полукровок?

Эта фраза была похожа не на вопрос, а на радостное восклицание.

— Результаты экспериментов? Конечно, милая. Я ведь сказал, — ответил Шиничи и добавил, глядя в лес: — Двоих из... кхм... мужчин сюда. И Преданного.

Он щелкнул пальцами. Несколько минут длилась потасовка — людей вокруг Бонни, пытавшихся сопротивляться непонятным теням, били, пинали, бросали на землю, топтали и обездвиживали. А потом существа, которые перед этим еле волочили ноги, шатаясь, выдвинулись вперед. Между ними, схваченная за тонкие руки, висело обмякшее тело Бонни.

Полукровки были наполовину людьми и наполовину деревьями, только без единого листочка. Если их действительно кто-то вывел искусственно, то это словно бы специально было сделано, чтобы они выглядели как можно нелепее и асимметричнее. У одного, к примеру, была длинная левая рука — корявая, узловатая и достававшая почти до земли; а его толстая и круглая правая рука заканчивалась у пояса.

Они были отвратительны. Их кожа была похожа на хитин насекомых, но только гораздо более бугристая, с дуплами и наростами, а на ветках у них было что-то очень похожее на кору. Кое-где они были шершавыми и недоделанными.

Они внушали ужас. То, как были вывернуты их конечности, то, как они передвигались — волоча ноги, подобно обезьянам, то, как их тела венчались дерево-подобными карикатурами на человеческие лица, окруженные спутанными веточками, торчащими в разные стороны под немыслимыми углами, — все это специально было рассчитано на то, чтобы они выглядели существами из ночных кошмаров.

И они были обнаженными. Никакая одежда не прикрывала зловещее уродство их тел.

А потом Елена поняла, что значит настоящий ужас. Два неуклюжих малаха положили обмякшую Бонни на подобие алтаря, устроенного на свежесрубленном пне, и стали срывать с нее одежду, раздирая ее своими похожими на палочки пальцами, которые отламывались с легким треском даже тогда, когда рвалась ткань. Похоже, их совершенно не волновало, что у них отламываются пальцы, — главным для них было выполнить поставленную задачу.

Потом они взяли обрывки одежды и еще более неуклюже начали привязывать руки и ноги распростертой Бонни к четырем сучковатым столбикам, сделанным из отколовшихся кусков их собственных тел и вбитых в землю вокруг пня четырьмя мощными ударами длиннорукого.

А тем временем откуда-то издалека, из тени, показался третий человек-дерево. Елена увидела, что это совершенно явно и очевидно особь мужского пола.

На мгновение Елена испугалась, что Дамон сейчас потеряет самообладание, рассвирепеет, развернется, набросится на обоих лисиц-оборотней и тем самым выдаст себя. Но, с другой стороны, его чувства к Бонни очевидно переменились с того момента, когда он спас ей жизнь в доме Кэролайн. Он явно чувствовал себя совершенно спокойно, сидя рядом с Шиничи и Мисао — откинувшись, улыбаясь и даже что-то говоря, отчего те смеялись.

И вдруг что-то внутри Елены обвалилось. Это был уже не укол беспокойства. Это был панический ужас. Никогда еще Дамон не выглядел настолько естественным, настолько в своей тарелке, настолько довольным, как здесь, вместе с Шиничи и Мисао. Ну не могли же они снова его заразить, внушала она себе. Это не могло произойти так быстро, да еще так, чтобы она, Елена, ничего не заметила.

«А ты вспомни, какой у него был несчастный вид, когда ты раскрыла ему глаза», — прошептал ее внутренний голос. Безнадежно несчастный. Несчастливо безнадежный. Он мог потянуться к возможности заразиться, как алкоголик тянется к бутылке, желая только одного — забвения. Насколько она знала Дамона, он должен был с радостью опять впустить в себя темноту.

Он не выдержал света, думала она. И теперь он может смеяться, наблюдая за тем, как пытают Бонни.

И что ей теперь остается делать? Теперь, когда Дамон перекинулся на другую сторону, когда он уже не союзник, а враг? Елена стала думать о своей текущей позиции и задрожала от злости и ненависти — да и от страха тоже.

Итак, она одна, и ей предстоит сражаться против трех врагов, которые настолько сильны, насколько вообще можно вообразить, — и их армией уродливых убийц, не знающих, что такое муки совести. Это если забыть о Кэролайн, этой злобной чирлидерше.