Три зимовки во льдах Арктики - К.С. Бадигин

Таким образом, благодаря охлаждению и осолонению поверхностный слой морской воды становится более плотным, чем нижние. Тогда начинается плотностное перемешивание; оно продолжается все время, пока образуются льды, то есть всю зиму, и приостанавливается только летом.

Особенно глубоко это перемешивание, или, как говорят гидрологи, вертикальная зимняя циркуляция, в Северном Ледовитом океане распространиться не может. Как показали наблюдения «Фрама», станции «Северный полюс» и наши, везде на глубинах под слоем вертикальной зимней циркуляции расположен слой более теплых, но более соленых, атлантических вод, вливающихся в Арктический бассейн через широкий пролив между Гренландией и Шпицбергеном. Температура этих вод в Арктическом бассейне не так уж высока, но, во всяком случае, положительная. На всем пути нашего дрейфа приблизительно на глубинах от 150 до 750 метров мы находили воды с температурой выше 0 градусов.

Как только мы спускались к югу, высота этого теплого слоя увеличивалась и температура его повышалась. Последнее вполне понятно. Всякое движение на земле подвержено влиянию отклоняющей силы вращения земного шара, так называемой силы Кориолиса. Эта сила отклоняет артиллерийские снаряды, самолеты, железнодорожные поезда, реки, ветры в северном полушарии вправо, а в южном полушарии влево от начального направления их движения. Подчиняясь силе вращения Земли, теплые атлантические воды, входящие в Арктический бассейн глубинным течением, прижимаются к материковому склону и направляются в желоба таких морей-заливов, как Карское, Лаптевых, Восточно-Сибирское. Другими словами, струя теплых атлантических вод, отличающаяся наиболее высокими температурами, проходит очень близко от северных побережий Шпицбергена, Земли Франца-Иосифа и Северной Земли.

На глубинах больше 750 метров мы, так же как «Фрам» и станция «Северный полюс», наблюдали постепенно понижающиеся температуры, а ниже 2000 метров полное их однообразие: здесь температура воды колебалась около минус 0,8 градуса. На глубине 3917 метров в расстоянии 75 метров от дна (85°45',6 северной широты и 66°41' восточной долготы) температура воды также оказалась около минус 0,8 градуса. Почти два километра воды совершенно одинаковой солености и температуры!

* * *

Любители сравнений частенько именуют Гольфстрим печью, отопляющей Арктику. Надо сказать, что мы воспользовались благодатным течением как печью не в переносном, а в самом прямом, весьма прозаическом смысле: заставили Гольфстрим отогревать... замерзшие брезентовые шланги. И надо сказать, что эта печь поработала превосходно.

Как я уже говорил, сильные морозы наступили внезапно, раньше, чем мы ожидали. Поэтому команда не успела убрать с палубы развешанные для просушки на веревках брезентовые шланги, с помощью которых мы пополняли запасы пресной воды из снежниц.

Мокрый брезент превратился в подобие камня. Покрытые льдом длинные и громоздкие шланги мы не могли ни свернуть, ни внести во внутренние помещения корабля, где их можно было бы высушить. На оттепель в Арктике зимою рассчитывать трудно. Поэтому шлангам было суждено до весны пролежать под открытым небом, - не рубить же их топором на куски!

Но шланги могли срочно понадобиться для откачки воды в случае аварии. Да и вообще было как-то неловко бросать их на всю зиму на палубе. И вот, когда данные гидрологических станций показали, что температура воды на глубинах от 200 до 750 метров положительная, было решено воспользоваться даровым теплом: на этой глубине шланги должны были оттаять. Тогда нам удалось бы их свернуть, внести во внутренние помещения корабля и там просушить.

Проверив еще раз свои расчеты, я объявил за завтраком:

- Сегодня начнем оттаивать шланги.

- Как это, Константин Сергеевич? - удивленно спросил боцман.

- Очень просто: под водой. Привяжем их к тросу, опустим на глубину, они и оттают там...

Лица моих товарищей расплылись в улыбки. Но когда было отдано приказание готовить майну и вязать шланги к тросу, веселое оживление сменилось некоторой тревогой: приказ показался людям весьма странным.

Хотя наши, моряки, активно помогавшие Андрею Георгиевичу проводить гидрологические наблюдения, хорошо знали, что на глубине 100-200 метров находится относительно теплая вода, но никому и в голову не приходило использовать эту воду, так сказать, для технических целей.

Но приказ есть приказ, и Буторин вдвоем с Гетманом принялись его выполнять. На всякий случай все же бережливый боцман решил держать шланги поближе, метров за сорок от поверхности льда, - все-таки это не так глубоко.

После того как шланги около суток полоскались в воде, я сказал, чтобы их вынули, в полной уверенности, что они уже оттаяли. Боцман с готовностью принялся выполнять долгожданное распоряжение, и... вечером, зайдя в кубрик, я заметил какое-то странное оживление. Хотя люди старались сохранить самое безразличное выражение лиц, чувствовалось, что что-то неладно. Наконец Мегер произнес с деланно скучающим видом:

- А шланги-то, Константин Сергеевич, шланги-то еще хуже стали! Топором не разрубишь!..

Я в упор спросил боцмана:

- На сколько опускали?

Буторин немного замялся:

- Да куда глубже, - метров сорок будет. Все морское царство, небось, распугали...

- Ну, тогда понятно. Надо спустить на сто восемьдесят метров!

Лицо боцмана вытянулось, За все время своей службы он не слыхал, чтобы спускали вещи морского обихода в море, да еще на такую огромную глубину.

Двое суток волочились за судном в 200 метрах под водой привязанные к проволочному тросу шланги. Как и следовало ожидать, они постепенно размякли в относительно теплых атлантических водах, и пресный лед растворился в соленой влаге. Оттаявшие шланги без всякого труда свернули в бухты, перенесли в жилые помещения и там просушили.

Так слушатели наших школ получили сверхпрограммный урок океанографии.

* * *

Приближалась вторая годовщина нашего дрейфа. Эта дата была особенно памятна нам еще и потому, что в минувшем году она была ознаменована получением телеграммы от товарища Сталина и товарища Молотова. Эта телеграмма, заботливо переписанная от руки и вставленная в рамку, висела на самом видном месте в кают-компании. Она как бы символизировала собою самую тесную и непосредственную связь нашего маленького коллектива с родиной, сталинскую заботу партии и правительства об экипаже «Седова».

Подготовка к празднику началась заранее. Урывая каждую свободную минуту, я, Андреи Георгиевич и Виктор Харлампиевич щелкали на счетах, производили различные вычисления карандашом, чертили схемы, составляли таблицы, - хотелось подвести хотя бы некоторые, пусть далеко не точные, Итоги Двухлетней работы.

Путь, пройденный за эти два года кораблем, лежал на карте неровной петлистой кривой, загибающейся сначала на восток - до 153а26' восточной долготы, потом на север - за 86-ю параллель и, наконец, на юго-запад - почти до 23-го меридиана. Когда мы выпрямили эту кривую и подсчитали ее длину, Оказалось, что корабль прошел со льдами 2750 миль - более одной трети окружности земного шара по долготе и вдвое больше, чем потребовалось бы для нормального плавания (если бы оно было возможно) от Ново-Сибирских островов через Арктический бассейн до меридиана Шпицбергена.

На этом пути за два года было произведено 400 астрономических определении, 60 магнитных наблюдений, 10 суточных наблюдений над вариациями магнитного склонения, 47 гравитационных наблюдений, 35 глубоководных гидрологических станций, 26 Измерений глубины океана, 5016 метеонаблюдений. Такие цифры было не стыдно опубликовать!

И мы на несколько дней превратились в литераторов, - как и раньше, десятки газет просили прислать корреспонденции.

Выкроить время для статей было крайне трудно; писать приходилось урывками, а промежутках между вахтами, научными наблюдениями и чтением лекций в школах. Поэтому я решил ограничиться посылкой одной большой статьи в «Правду», над которой работал семь дней. Остальные члены экипажа писали корреспонденции для других газет, - начиная от «Известий» и кончая крохотной газеткой ленинградских пионеров «Ленинские искры», аккуратным «деткором» которой был Андрей Георгиевич.

Статья для «Правды» в последний раз переписана от руки и сдана радистам. Но не долее как через полчаса ко мне явился улыбающийся Александр Александрович Полянский сразу с тремя радиограммами. Одна из них звучала, как приказ:

«Срочно высылайте статью «Два года дрейфа» в газету «Московский большевике». Папанин».

Вторая была написана более пространно:

«Седов» приписан к Мурманскому порту. Выбирать в местные Советы вы будете вместе с мурманцами. Просим рассказать избирателям об итогах двухлетней работы через свою областную газету - «Полярный большевик». Обком ВКП(б)».

Третья телеграмма была из ТДСС, - тоже нужна статья...