Лейтенант Хорнблауэр. Рука судьбы - Сесил Скотт Форестер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Буш услышал свист дудок и навострил уши, чтобы расслышать приказ:
— Команда гички! Гичку спускать!
Ясное дело, Бакленд отправляется доложить адмиралу. Как раз в тот миг, когда Буш пришел к этому заключению, Бакленд вошел в каюту. Естественно, одет он был крайне тщательно, в безупречно-белые штаны и лучший форменный сюртук. Лицо было гладко выбрито, аккуратность, с какой был завязан шейный платок, лишний раз свидетельствовала, что он отнесся к своему туалету весьма серьезно. Однако заговорил он не сразу, просто стоял и смотрел на Буша. Его и без того втянутые щеки ввалились от переживаний, остекленелые глаза смотрели в одну точку, губы дрожали. Так может выглядеть человек, идущий на виселицу.
— Вы собираетесь на берег, сэр? — спросил Буш, подождав, чтобы старший заговорил первым.
— Да, — ответил Бакленд.
Кроме треуголки, он держал в руке запечатанные донесения, над которыми немало потрудился. Он попросил Буша помочь ему составить первое, касавшееся отстранения капитана Сойера от командования; второе донесение включало часть, написанную самим Бушем. Оно дышало сознанием своих заслуг и описывало капитуляцию испанцев на Санто-Доминго. Третье донесение, касавшееся восстания пленных на борту и содержавшее признание, что Бакленда захватили в постели спящим, было составлено уже без Буша.
— Лучше б меня убили, — сказал Бакленд.
— Не говорите так, сэр, — ответил Буш настолько бодро, насколько позволяли его собственные тревоги и слабость.
— Это было бы лучше, — повторил Бакленд.
— Ваша гичка у борта, сэр, — послышался голос Хорнблауэра. — А призы только что стали на якорь у нас за кормой.
Бакленд обратил на него остекленелый взгляд. Хорнблауэр выглядел совсем не так аккуратно, хотя и он, очевидно, потрудился над своим нарядом.
— Спасибо, — ответил Бакленд; потом, после паузы, спросил со страстью: — Скажите мне, мистер Хорнблауэр, — это последняя возможность, — как случилось, что капитан упал в люк?
— Я решительно ничего не могу вам ответить, сэр, — произнес Хорнблауэр.
Ни в его словах, ни на его бесстрастном лице нельзя было прочесть ни малейшего намека.
— Мистер Хорнблауэр, — взмолился Бакленд, постукивая пальцами по донесениям, — я хорошо обращался с вами. Вы увидите, что в донесениях я отдал вам должное. Я хвалю вас, как только можно, за то, что вы сделали на Санто-Доминго, и за то, как вы взяли на абордаж «Славу», когда взбунтовались пленные. Как только можно, мистер Хорнблауэр. И вы… вы не…
— Я действительно ничего не могу добавить к тому, что вы уже знаете, сэр, — сказал Хорнблауэр.
— Но что мне говорить, когда меня начнут спрашивать?
— Правду, сэр. Что капитана нашли под люком и что в ходе расследования не было получено никаких свидетельств, что он упал не случайно.
— Хотел бы я знать… — начал Бакленд.
— Вы знаете все, что можно узнать, сэр. Простите, сэр. — Хорнблауэр протянул руку и снял кусочек пеньки с отворота его мундира. Затем продолжил: — Адмирал будет вне себя от радости, когда узнает, что мы выбили донов с Саманы, сэр. Он небось поседел, переживая за конвои, идущие проливом Мона. И мы привели три приза. Он получит одну восьмую их стоимости. Не думаете же вы, сэр, что это его возмутит?
— Не думаю, — сказал Бакленд.
— Он видел, как призы вошли вместе с нами, — сейчас все на флагмане смотрят на них и говорят о них. Адмирал ждет хороших вестей. Сегодня утром он будет не склонен задавать вопросы. Разве что спросит, хотите вы мадеры или хереса.
Ни за что в жизни Буш не мог догадаться, искренне Хорнблауэр улыбается или нет, однако Бакленд явно приободрился.
— Но потом… — снова начал Бакленд.
— Потом будет потом. В одном мы можем не сомневаться: адмиралы не любят, когда их заставляют ждать, сэр.
— Наверно, мне надо идти, — сдался Бакленд.
Проследив за отправлением гички, Хорнблауэр вернулся к Бушу. На сей раз его улыбка точно была искренней: она игриво плясала в уголках рта.
— Не вижу ничего смешного, — сказал Буш. Он поудобнее устроился под простыней.
Теперь, когда «Слава» стояла на якоре, а берег закрывал ее от ветра, в каюте стало гораздо жарче. Солнце палило безжалостно, и его лучи почти вертикально падали на палубу, расположенную в ярде над лицом Буша.
— Вы совершенно правы, сэр, — ответил Хорнблауэр, подходя и поправляя простыню. — Ничего смешного.
— Тогда уберите свою дурацкую усмешку, — раздраженно произнес Буш. От жары и волнения голова у него снова закружилась.
— Есть, сэр. Могу я что-нибудь еще для вас сделать?
— Нет, — сказал Буш.
— Очень хорошо, сэр. Тогда я займусь делами.
Оставшись в каюте один, Буш пожалел, что Хорнблауэра с ним нет. Он хотел бы, насколько позволяла слабость, обсудить ближайшее будущее. Он лежал и гадал, а пот пропитывал его бинты. Бушу никак не удавалось привести мысли в порядок. Он слабо выругался про себя и прислушался, пытаясь понять, что происходит на корабле, однако преуспел не больше, чем в прорицании будущего. Закрыл было глаза, пытаясь заснуть, и тут же открыл их — он начал гадать, о чем говорят сейчас Бакленд с адмиралом Ламбертом.
Вошел санитар с подносом, на котором стояли кувшин и стакан. Наполнив стакан, он одной рукой приподнял Бушу голову и поднес стакан к его губам. Почувствовав во рту прохладную влагу, уловив освежающий запах, Буш вдруг понял, что ужасно хочет пить. Он жадно осушил стакан.
— Что это? — спросил он.
— Лимонад, сэр, с почтением от мистера Хорнблауэра.
— От мистера Хорнблауэра?
— Да, сэр. К нам подошла маркитантская лодка, мистер Хорнблауэр купил лимонов и велел мне выжать их для вас.
— Передайте мистеру Хорнблауэру мою благодарность.
— Есть, сэр. Еще стакан, сэр?
— Да.
Ему стало лучше. Через некоторое время он услышал целую серию необъяснимых звуков: топот башмаков по палубе, приказы, плеск весел рядом с кораблем. Потом у дверей его каюты послышались шаги. Вошел доктор Клайв и с ним незнакомец — тощий седой человечек с прищуренными голубыми глазками.
— Меня зовут Сэнки, я врач флотского берегового госпиталя, — объявил он. — Я отвезу вас туда, где вам будет гораздо удобнее.
— Я не хочу покидать корабль, — сказал Буш.
— Служа на флоте, — произнес Сэнки с профессиональной жизнерадостностью, — вы должны были привыкнуть, что, как правило, приходится поступать против своих желаний.
Он снял простыню и оценивающе разглядывал замотанное бинтами тело Буша.
— Простите некоторую бесцеремонность, — сказал он
