Черный феникс. Африканское сафари - Сергей Кулик

— В общем, предвижу с тобой одни неприятности. Лодку сдаю в аренду на два дня. Это как минимум. Утонуть не утонешь, но без приключений у мыса Мтангаванда не обойдешься — это как пить дать. Деньги вперед.

Я рассчитался и на следующее утро начал плавание на остров Пате в полном соответствии с описанием А. Моравиа. Миновали мы даже мыс, который внушал опасения бване Чуй. Однако вода действительно начинала стремительно убывать, а сильный северный ветер стал прибивать нас к берегу. Рашиди, мой лодочник, героически пытался предотвратить столкновение с торчавшими из воды корнями мангров. Вооружившись шестом, помогал ему и я. Но в итоге наша замбука села на верхушки пружинистых мангровых корней и ростков. Мы столкнули ее раз, другой, третий. Наконец поняли, что стихию не одолеть. «Да и нужно ли? — подумал я. — Когда еще выберешь время провести минимум шесть часов в мангровом лесу и познакомиться с жизнью его удивительных обитателей».

Долго ли просуществуют эти купающиеся в волне прибоя леса при огромном спросе на мангровую жердь со стороны год от года численно растущего прибрежного населения? Уже сегодня спрос этот значительно превышает возможности природы. Некогда защищавшие от прибоя все суахилийское побережье мангры сейчас сведены вплоть до Килвы. Они сохранились лишь на далеком Мадагаскаре и чудом — здесь, на находящемся рядом с Аравией архипелаге Баджун. Произошло это исключительно благодаря высокой организации традиционной социальной жизни на архипелаге. Поняв, чем грозит островам исчезновение мангров, старейшины решили прекратить заготовку жерди на экспорт там, где леса особенно оскудели. Вырубка же для собственных нужд строго регламентируется и осуществляется с разрешения совета общины. Любой местный житель, заметивший чужака, замахивающегося топором на мангры, обязательно постарается остановить его. Конечно, кое-где мудрое решение старейшин нарушается. Тех островитян, которые уличены в этом, подвергают всеобщему презрению. А судовладельцев и купцов, скупающих древесину, называют «мангровыми пиратами».

Если приглядеться и задуматься, то мангры начинают вызывать симпатии. Во-первых, многие мангровые растения — прекрасные родители. В отличие от большинства остальных деревьев, семена которых прорастают в земле, у мангров они развиваются на материнском растении и, только превратившись в небольшое деревце, отделяются от него, падают в ил, где укореняются и начинают самостоятельную жизнь. Во-вторых, мангры играют роль возведенного самой природой «зеленого забора» между сушей и вечно стремящимся ее разрушить океаном. Они укрепляют и расширяют берег, скрепляя своими корнями ил и плавающие растения. Переплетения гибких корней и стволов мангров оказывают сопротивление действию прибоя и превращают в твердую почву ил, наносимый реками. Стоит нарушить естественное воспроизводство мангров, как хозяином побережья делается абразия — разрушительное действие прибоя. Оно катастрофическим образом уже дало о себе знать вокруг Момбасы, где ради мнимого благоустройства пляжей была полностью уничтожена растительность.

А жаль, потому что во время прилива мангры могли бы доставить немало удовольствия туристам, ради которых и ведется это благоустройство. Вновь вспомнился А. Моравиа: «…растения приобретают загадочный, странно привлекательный вид. Над самой водой безлистные змеевидные ветви переплетаются самым причудливым образом, и рисунок сплетения каждый раз новый и гармоничный. Чем-то он напоминает изящные, словно бы сплетенные каменные своды готических соборов. Сплетения веток отражаются в воде, и бесконечный лес кажется затонувшим. При каждом приливе и отливе живые узоры вздрагивают, покачиваются и, чудится, вот-вот исчезнут».

Главные обитатели этих приокеанских лесов — периофтальмусы, или рыбы-прыгуны, — препотешные создания. Здесь, у берега Пате, лес перенаселен птицами, а в каждой оставленной отливом лужице кишит своя жизнь. Но все мое внимание тем не менее поглотили эти способные задохнуться в воде рыбы.

Было очень интересно «обмениваться взглядами» с периофтальмусами, сидевшими на ветвях мангров, почти на уровне кормы нашей замбуки. Забавно приподнимая свои бульдожьи «морды», прыгуны пристально вглядывались своими выпученными красными глазами прямо в мое лицо. Когда же я вышел из лодки, сидевшие поблизости рыбы с перепугу плюхались в воду, а те, что находились подальше, поворачивали шею и с любопытством наблюдали за каждым моим шагом.

Иногда, правда, наблюдение за мной поручалось лишь одному глазу, в то время как другой, уставившись в противоположную сторону, принимался выслеживать добычу. И способность рассматривать обоими глазами, и умение вертеть головой, столь несвойственное рыбам, не говоря уже о пристрастии к отдыху на ветке, опершись на нее цепкими плавниками и опустив вниз длинный хвост, заставляли принимать прыгуна скорее за птицу.

Забираясь на ветку или копаясь в иле, рыбы казались довольно неповоротливыми. Широко выбрасывая вперед сначала один, потом другой боковой плавник, периофтальмусы затем лениво подтягивали за ними свое зеленовато-коричневое пятнистое туловище длиной до четверти метра. Потревоженные мною, они предпочитали перепрыгнуть с ветки на ветку, но не падать в воду. Попав же туда, прыгуны тотчас же высовывали наружу свои физиономии, а затем вновь выбирались на илистые островки.

В общем, эта удивительная рыба явно предпочитала океану сушу. Хотя периофтальмус конечно же умеет отлично плавать, просидев долгое время в воде, он задыхается. Дыхательные органы прыгунов представляют собой своеобразное сочетание жабр и легких; к тому же некоторые части тела, особенно хвост, устроены так, что помогают рыбе дышать через кожу.

С трудом вытаскивая ноги из чавкающего черного ила, я подкрался к отвернувшемуся от меня прыгуну и схватил его за хвост. Но он в тот же момент выскользнул из моих рук и вместе со своим владельцем ушел в лужу. При следующей попытке я действовал более решительно — прыгнул сам. Но тут же поскользнулся и, не долетев до рыбки нескольких миллиметров, плюхнулся в ил. Прочистив глаза от черной жижи, я отметил про себя, что, быть может, теперь защитная окраска моего тела будет способствовать охотничьему успеху. Собравшись в комок, я направился к большому жирному периофтальмусу, который выглядел так, будто уже наполовину изжарился на солнце. И по-моему, я поймал его, но тут же споткнулся и вновь принял грязевую ванну.

Рашиди, сидя в лодке, буквально покатывался со смеху. Говорить, что именно его хохот мешает моей охоте, я не стал. Однако ее успех сделался для меня уже делом чести.