Грезы президента. Из личных дневников академика С. И. Вавилова - Андрей Васильевич Андреев

прочесть одни конец своим страхам, другие – конец своим надеждам». 21 апреля 1946 г. Вавилов признает путаность своего представления о связи сознания с квантовой механикой: «Сознание, конечно, никакого прямого отношения к Ungenau[i]gkeit’s Relation не имеет. Сознающим может быть и камень, падающий по самым строгим механическим законам. С другой стороны, U. R. не может быть само по себе прототипом „свободы воли“. Факты, связанные со свободой воли, приводят к нарушению статистической беспорядочности, а U. R. полностью с нею связан. // Значит, какая-то связь Сознания с U. R. Это – элементарные факты, т. е. сознание и U. R. // Выход пока такой – неизвестно пока что-то самое главное и фундаментальное. Физическая попытка перенести основы сознания и U. R. на сам атом – электрон, протон, фотон и т. д., по-видимому, ошибочна принципиально». Но в январе 1950 г. Вавилов опять ставит в один ряд «…все эти чудеса – Ungenauigkeitsrelation, элементарную статистику, сознание» (15 января 1950).

Квантовые флуктуации – «свобода воли электрона» – не были для С. И. Вавилова философской абстракцией. Все тридцатые годы он регулярно в них всматривался, часами сидя в темной комнате. Первая Сталинская премия (1943) была присуждена Вавилову, помимо работ по флуоресценции, как раз за «Визуальные измерения квантовых флуктуаций». Слово «флуктуация» вошло в активный философский лексикон Вавилова. «…не случайная ли флуктуация – эволюция?» (31 июля 1939). Он часто использует этот термин для обозначения непредсказуемости окружающей реальности. «Никчемные флуктуации бытия. ‹…› Солнечная система. Тоже случайная флуктуация. Может быть, то же самое и вся галактика u. s. w.[420] И все и вся слепая случайная флуктуационная игра» (12 июня 1941). «Фатализм флуктуаций!» (24 сентября 1941). «Философия сплошной ненужной случайности, флуктуационности. „Плесень на планете“ или „плевок в луже“» (12 октября 1941). «Флуктуационизм и материализм» (16 января 1942). «Боюсь, что и весь род человеческий в совокупности – никчемная флуктуация» (2 апреля 1944). «По-прежнему восприятие „истории“ как случайного плевка вселенной. ‹…› Флуктуационность безо всякой надежды за что-нибудь зацепиться. Безжалостные расчеты „Природы“, вероятно, статистические: миллиарды миллиардов таких плевков, раскиданных по „Землям“ бесконечной вселенной. Где-нибудь случится, что в результате эволюции, гениальной флуктуации, мир сам себя перестроит…» (11 июня 1944). «На свете все смертно, даже электроны и протоны. Временная флуктуация» (5 декабря 1945). «Идиотический флуктуационизм. Случай» (12 февраля 1946).

Такое активное использование термина «флуктуация» – прямое указание общего направления, по которому Вавилов-физик пытался подступиться к загадке жизни и свободы воли.

Флуктуации в физике не обязательно квантовые, чаще они «обычные», родом из статистической физики и термодинамики. Вавилов прекрасно это понимал: «…для философских выводов [из „соотношения неопределенностей“] о принципиальном индетерминизме до сих пор имеется столько же оснований, сколько их можно получить, например, из нерегулярности погоды или другого беспорядочного явления статистического характера» ([Вавилов, 1944], с. 126). Вторая – помимо круга понятий квантовой механики – группа физических понятий, которая имела для Вавилова особый философский смысл: броуновское движение, энтропия, второе начало термодинамики, статистика («статистичность»).

«Статистический» подход к философским загадкам – как и «квантовомеханический» – тема многочисленных дневниковых записей. «Смотришь на хаос каменных глыб, разбросанность и вычурные формы можжевельников, беспорядочность звезд, бестолковщину погоды и морских движений – и статистичность явлений выступает необычайно резко и навязчиво. ‹…› Можно ли свести эту статистику к одному основному (Ungenauigkeit’s relation?) или факторов много? Например, статистичность начальных условий, особенности живого» (27 июля 1937). «Острое сознание случайности, флуктуационности происходящего. Как в броуновском движении, отдельные прыжки, выскоки – это и есть реальность» (25 октября 1942). В дневнике постоянно встречаются яркие эмоциональные «околостатистические» высказывания («Искать спасения в статистике! ‹…› считать все нелепости ‹…› флуктуациями» – 1 августа 1940 г.; «…чувство случайности и флуктуационности стало таким отчетливым…» – 20 сентября 1942 г.). Но в контексте разгадывания загадки сознания особо примечательны рациональные рассуждения Вавилова-физика о втором начале термодинамики и его нарушении.

Вавилов многократно удивляется чуду существования жизни, якобы противоречащему закону о вселенском возрастании энтропии (второму началу термодинамики).

Вообще слово «энтропия» в дневнике Вавилов употребляет не в строго научном смысле, а в расхожем – просто как синоним хаоса и беспорядка, с негативным эмоциональным оттенком, иногда даже в совершенно нефизическом контексте: «энтропийность психики» (1 мая 1947), искусство противостоит «социальной энтропии» (18 апреля 1948) и т. п. Пример того, как «человек должен бороться с энтропией» (23 мая 1948), – удачно прошедшая большая конференция. Но есть и более физические по форме утверждения Вавилова на эту тему. 17 июля 1939 г. он делает запись, полностью посвященную противопоставлению «двух потоков»: эволюции и увеличения энтропии. Через два дня возвращается к этой теме: «Энтропия – наиболее вероятный путь, эволюция – маловероятный, но фактический, осуществляемый путь. В этом физику следует очень и очень разобраться. Путь Европы, накопившей за века энергетические богатства, путь не энтропийный. // Изучить направленность эволюции. Какое же направление превалирует. Почему? В принципах естествознания чего-то не хватает, или все построение разваливается на кусочки». Через два года, 12 июня 1941 г., вновь похожие раздумья: «Разговоры и философствования об эволюции (включая и дарвинизм) только слова. Вместо эволюции пока только увеличение энтропии, просто и однозначно изо всего вытекающее и охватывающее всякие флуктуации. // Всамделишняя эволюция, ее механика и смысл, а затем сознание – все даже и не затронуто, и на этих путях будущее естествознание, вероятно, более радостное, чем теперешнее» (12 июня 1941).

Констатируя факт необъяснимости жизни с термодинамической точки зрения – как раз и приводивший его к панпсихизму, – Вавилов и в этой области – в статистической физике – искал лазейки, через которые сознание связано с материей, то есть могло бы проявить себя как «физический фактор». Эти лазейки по своей сути похожи на квантовомеханические: где нарушается строгий детерминизм, там источник свободы воли. Но если квантовая механика запрещает думать о самых глубоких, первых причинах случайностей, так как согласно принципу неопределенностей вычислить их невозможно даже теоретически, «по определению», то классическая статистическая физика таких пугающих запретов вроде бы не ставит. Наоборот: так называемый «демон Лапласа» при желании мог бы вычислить и предсказать все что угодно. Однако на то он и демон (вымышленное существо), что в реальности, на практике вычислить вновь мало что удается и «первопричины» случайных событий остаются непостижимыми. Эта случайность, пусть она и менее «фундаментальна», чем в квантовой механике, также может, подобно свободной воле человека, нарушать размеренный, предвычисленный, механический ход природных процессов. И вмешательство сознания напрямую в физические процессы тут иное: это не квантовомеханический взгляд наблюдателя, убивающий (или оставляющий живым) кота Шредингера, а всего лишь возможность «поработать демоном Максвелла».

Идея Вавилова такова: имеющая место прогрессивная (в итоге увенчанная сознанием) эволюция живого явно противоречит второму началу термодинамики, значит, живое, сознание может влиять на законы термодинамики. 25