Грезы президента. Из личных дневников академика С. И. Вавилова - Андрей Васильевич Андреев

сентября 1945 г., разбирая в самом общем виде варианты взаимодействия сознания и мира, Вавилов рассмотрел возможность «…вмешательства сознания, нарушающего законы природы. К этим законам относятся и статистические законы, вроде второго начала». Испугавшись как физик такой «крамолы»[421], он немедленно дописал: «Поправка. В результате деятельности людей, хотя бы самой умной и эволюционной, второе начало нарушиться никак не может (Gedanken Experiment[422] с ящиком, в котором заперты самые умные инженеры). Демоны Максвелла должны быть молекулярных размеров, а кроме того, заниматься сортировкой молекул без затраты энергии» – но, кажется, самого себя все-таки не убедил, потому что впоследствии вновь и вновь размышлял о нарушении второго начала. «В каких-то небольших пределах „свобода воли“ нарушает второе начало ‹…› В этом очень много таинственного и для человека самого интересного» (14 апреля 1946). «Факты, связанные со свободой воли, приводят к нарушению статистической беспорядочности» (21 апреля 1946). «Утверждение, что, несмотря на психику и сознание, жизнь в среднем, статистически движется вполне закономерно, по законам естествознания, – неверно. А самолеты, атомная бомба, радио? Это совсем не укладывается во второе начало. Психика, человеческое сознание – великий двигатель» (18 декабря 1950). «Сознание человеческое – могущественно. Если заключить в адиабатную оболочку Землю, то благодаря сознательной деятельности человека обнаружатся нарушения второго начала (одна атомная бомба чего стоит, таковы и железные дороги и пр.). Думаю, что я не ошибаюсь» (НЗ, 18 декабря 1950). В «Научной заметке» от 19 декабря 1950 г., озаглавленной «Еще о „физической“ роли сознания», он вновь повторяет, что запрещаемые термодинамикой состояния системы достижимы только при помощи «человеческого сознания, направляющего, отбирающего[,] „максвелловского демона“. Все это к тому, что сознание не просто „свидетель физики“, а физический фактор».

Богоискательство и богостроительство

Вавилов признает в записи от 18 февраля 1941 г., что идея о сознании, которое «имеется везде и неразделимо свойственно существующему, как энергия и масса» – «это ведь та же мысль Ньютона о вездесущии сознания-божества в каждом элементарном объеме». Он касается этой темы в философских статьях: в статье 1938 г., разбирая мнение И. Ньютона, что «бог присутствует в каждой вещи» (с. 30), в статье 1941 г., цитируя его слова о «пространстве, наполненном божеством» (с. 101). Вавилов уделяет этой идее внимание и в биографии Ньютона ([Вавилов, 1943], с. 140): приводит свидетельство Дж. Грегори (1638–1675), что Ньютон «верит в вездесущее божество в буквальном смысле. Так же, как мы чувствуем предметы, когда изображения их доходят до мозга, так и бог должен чувствовать всякую вещь, всегда присутствуя при ней. Он полагает, что бог присутствует в пространстве, как свободном от тел, так и там, где тела присутствуют»; это представление Ньютона делает возможным буквально понимать его прежде считавшиеся «темными» фразы – «бог присутствует всегда в самих вещах» (в «Оптике») и «движущиеся тела не испытывают сопротивления от вездесущия божия» (во втором издании «Начал»).

Слившийся с природой, пронизывающий ее бог – это типичный пантеизм[423]. Вавилов сам отлично это понимал: «Это гетевский пантеизм, обоснованный самым современным материализмом» (18 февраля 1941). Но в дальнейшем, впрочем, он все-таки предпочел более нейтральный термин «панпсихизм». Как правильнее называть такую концепцию – скорее вопрос терминологии, запутанный и сложный. Но отношение Вавилова к богу – и к религии – еще сложнее.

В детстве это отношение было типичным для купеческой семьи. Вавилов часто вспоминал (в дневнике – см. запись от 2 апреля 1940 г.), как мальчиком мама на именины водила его в церковь. Об этом же он писал в «Воспоминаниях»: «В день ангела (20 марта по старому стилю) вместе со мной именинницей были и матушка и сестра Саша. Подымались рано утром и шли к ранней великопостной обедне, после которой служился заздравный молебен отцом Евгением. ‹…› Говели, приглашали на дом Иверскую икону, принимали „попов“, постились в первую неделю Великого поста, ели грузди и рыжики с грибного рынка» ([Франк, 1991], с. 103). Об этом же пишет жена Вавилова: «В дни своего рождения С.Ив. всегда вспоминал, как в детстве матушка будила его к ранней обедне, вела в церковь. Стояли обедню. Только после этого матушка поздравляла его и дарила чудесные игрушки и книжки» ([Вавилова, 2004], с. 46).

В дневниковой записи от 4 января 1915 г. Вавилов упоминает некие свои «детские „заветы“ с Богом». 19 февраля 1950 г. вспоминает: «Веровал как в каменную стену, как в Солнце, зиму и лето, в Бога, чертей, ангелов, в масленицу и в Пасху. Все было твердо и прочно». Описывает в «Воспоминаниях» «…церковь Николы Ваганькова с одним из престолов в честь Живоносного Источника. Церковь эта стояла против окна нашего домика в Никольском переулке. Это был пресненский центр. Храм богатый, безвкусно раззолоченный и подновленный еще на моей памяти, был, как мне казалось, огромным, я знал в нем все иконы и внимательно их рассмотрел, выстаивая по родительскому наказу длинные обедни и всенощные ‹…› До сих пор помню сон, видел ад с чертями» ([Франк, 1991], с. 99). «Мир для меня был божественным. Я твердо и полностью верил всему, что говорила мать и няня Аксинья, и в рай, и в ад и думал, что за облаками живет седовласый бог» ([Франк, 1991], с. 103).

В возрасте 13–14 лет все изменилось. 31 мая 1910 г. 19-летний Вавилов записал: «Нашел в одном старом дневнике, кажется, 1905 года, даже что-то в таком роде: „вот уж четыре месяца, как я не верю в Бога“». Одной из причин этого стала смерть младшего брата: «…смерть Илюши, которая потрясла меня необычайно. Горе – и детская доверчивая религиозность улетела» (5 апреля 1940). Период с 14 до 22 лет Вавилов описывал как «„научное мировоззрение“ без бога» (10 июля 1947) – «доказывал небытие Бога арифметической прогрессией» (31 мая 1910).

Тем не менее даже в этот период он активно размышлял на религиозные и сходные философские темы: сравнивал истину научную и религиозную, усматривал приметы божественного в любом творчестве и т. п. «Трудно жить без религии – связи с кем-то. Я в науке ищу только этой связи» (9 апреля 1916). Иногда Вавилов называл себя верующим – 13 сентября 1913 г., например, записал: «…я безусловно склонен к религии. Это я точно знаю, и я в прямом смысле, а не просто эстетически „православный“». 24 декабря 1913 г., в сочельник: «Сегодня ночью самые несчастные люди всякие атеисты, эстеты и прочие, люди, оставшиеся без праздника. ‹…› В лаборатории я должен быть атеистом, там это „conditio sine qua non est“[424], хотя и очевидно, что многие подобно мне далеко не атеисты. Я каждую минуту могу сделаться самым религиозным человеком, ханжой – и именно