Ветвления судьбы Жоржа Коваля. Том III. Книга I - Юрий Александрович Лебедев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ю. Л. Представьтесь, пожалуйста!
Э. Ю. Эльга Юделевна Силина, кандидат химических наук, на пенсии. Окончила МХТИ в 1954 году.
Ю. Л. Первый вопрос: где, когда и при каких обстоятельствах вы узнали о существовании такого человека – Жорж Абрамович Коваль?
Э. Ю. В институте, когда он читал нам лекции… Это был 51 или 52 год…
Ю. Л. И какие были первые человеческие впечатления от знакомства с ним?
Э. Ю. Я уже старый человек, мне 83 года, и я многого не помню… Не исключено, что он читал нам не весь курс, а какие-то отдельные лекции… И на те впечатления наложились уже и последующие, когда я, будучи доцентом инженерно-экономического института, общалась по работе с кафедрой ОХТ… У меня звучит в ушах его необыкновенная речь, с необыкновенным акцентом, неповторимая, ни с кем не спутаешь… У меня осталось ощущение – необыкновенно тёплый человек, которому мы интересны не как единицы, а как личности… Но когда всё это сложилось, я не помню ☺…
Ю. Л. Но основа этих впечатлений – 51 или 52 год – это редкий случай… В это время Жорж Абрамович был аспирантом!
Э. Ю. И, значит, он, как аспирант, проходил «педагогическую практику»! Я не исключаю этого.
Ю. Л. А вот любопытно, за все те годы, когда Вы общались с ним как студентка, аспирантка, когда «гостили» на кафедре ОХТ, какая-нибудь «разведческая аура» у него была?
Э. Ю. Нет, об этом я не знала и не думала никогда. Это я узнала, только когда брат <А.Ю. Закгейм> рассказал, что обнаружилось, когда его наградили…
Ю. А. Спасибо. Теперь перейдём к оценочным вопросам. Вы можете помочь мне понять некоторые моменты биографии Жоржа Абрамовича как современник событий. Меня прежде всего интересует Ваша оценка событий конца 52 – начала 53 года, всплеск антисемитизма на фоне дела врачей. Насколько, по Вашему мнению, это действительно могло волновать Жоржа Абрамовича?
Э. Ю. Ну, мы-то чувствовали эту гнетущую атмосферу напрямую – нас воспитывала тётя, врач-еврейка! И именно в это время мне говорили – шёпотом и тайно! – что готовится переселение всех евреев… Что идут огромные стройки бараков для этого переселения, и так далее… И, думаю, она была гнетущей для всех евреев…
Ю. Л. А вот по этому же вопросу… Как говорят, «есть мнение», что Менделеевка в это время была наименее антисемитским и наиболее либеральным институтом…
Э. Ю. Да. При поступлении – да… Жаворонков когда нас принимал, то перед ним сидели тридцать золотых медалистов, выброшенных из других институтов. (В педагогическом институте, куда я поступала, вывесили списки: принято – 30 русских фамилий, не принято – 30 еврейских…). Это было в 1949 году. И Жаворонков на собеседовании призвал нас поступать на силикатный факультет… Тогда силикатный факультет стал самым блестящим в институте…
Ю. Л. Вы сказали, что узнали о присвоении звания Героя Жоржу Абрамовичу от своего брата. И какие чувства вызвало у Вас это сообщение?
Э. Ю. Безусловно – восторг, но, безусловно, и досаду, что это сделано так поздно… Но и счастье за него – ведь открылось такое, за что люди будут ему благодарны!
Завершающие слова Эльги Юделевны можно было бы поставить в качестве эпиграфа к этой главе: «Открылось такое, за что люди будут ему благодарны».
Эта глава в первом издании книги заканчивалась призывом:
Мне же очень хочется, чтобы эта глава книги пополнилась новыми материалами от читателей, которым Судьба подарила встречи и личные контакты с Жоржем Абрамовичем. Пишите мне по адресу [email protected].
Призыв оказался действенным, и ниже я публикую материалы новых встреч и свидетельств тех или иных обстоятельств судьбы Жоржа Абрамовича, полученные мною после выхода первого издания книги.
27.03.19
Из письма Анатолия Петровича Кролевецкого, пенсионера
16.98. А. П. Кролевецкий[345]
А.П. Кролевецкий – коллега по работе на Воскресенском химкомбинате и многолетний друг Г. И. Коваля. В его воспоминаниях приведены яркие свидетельства общности морального императива рода Ковалей.
«Наши семьи начали дружить (по имеющимся фото), когда Майе было годик с небольшим, когда мы начали собираться у кого-то на квартире в неформальной обстановке или, как сейчас говорят, «без галстуков», когда дети могли носиться по комнатам, а родители могли пропустить «по рюмке чаю»… В книге у всех интервьюированных звучит тема, что с Жоржем Абрамовичем было легко общаться, так как не чувствовалось разницы в возрасте. По-моему, это родовая черта Ковалей.
Пример.
В августе 1999 года мне отняли выше колена ногу. Тоска: жена на работе, дети учатся и с утра до вечера дома один. Периодически заглядывают друзья, но это после работы, вечером. Чаще всего, конечно, это были Гена, Вера и, иногда с ними была Майя. И однажды днём – звонок… Открываю дверь – стоит Майка с парнем, с которым она встречалась в то время.
– Проходите.
– Дядь Толь, мы тут проходили рядом и решили зайти…
У ребёнка было заложено в душу что-то такое, что позволило ей считать своим долгом зайти к больному, пусть в два раза старше её по возрасту, найти тему для разговора, выпить чашку чая (рюмку не посмел предложить). Зная Майку – её упрямство, настырность в достижении цели, если бы она не хотела этого, её бы и палкой не загнали.
Из этого периода о Жорже Абрамовиче и его упрямстве.
В сентябре 2000 года Гена собирается в Москву за «дядькой», как он обычно говорил. После смерти «тёти Милы» (опять же терминология Гены) Жорж Абрамович хандрил, неважно себя чувствовал, и они старались почаще быть с ним и вывозить подальше от Москвы. А мы с семьёй собирались копать картошку.
И вот в воскресенье залаяла собака: в калитку заходит Вера Ивановна, Майка, за ними Жорж Абрамович, следом идет Гена уже с сигаретой во рту. Пока поздоровались и не успели переброситься парой слов, как Жорж Абрамович подхватил воткнутую в землю лопату и уже вывернул первый куст картошки. Шесть глоток пытающихся увещевать оказались слабы, попытка
