На высотах твоих - Артур Хейли

Весь его неприступный вид выдавал непреклонную решимость.

В офисе его ждали Ричардсон, Милли, только что вошедшая Маргарет Хауден и Эллиот Прауз. Последний с тревогой и беспокойством поминутно поглядывал на часы.

– Время еще есть, – бросил ему Хауден, – правда, только-только.

Он обратился к Маргарет:

– Подожди меня в кабинете, дорогая. Когда она вышла из приемной, он нашел в своих бумагах обрывок телетайпной ленты, переданный ему Ричардсоном. Это было сообщение о вынесенном в Ванкувере приговоре: освобождение Анри Дюваля, выговор судьи Эдгару Крамеру. Хауден сумел прочитать его всего минуту назад, когда возвратился в зал палаты общин.

– Дело плохо, – начал было Ричардсон, – но мы еще можем спасти…

– Знаю, – перебил его Хауден. – Как раз это я и собираюсь сделать.

Он сознавал, что располагает теперь свободой действий, которой прежде был лишен. То, что случилось с Харви Уоррендером, безусловно, трагедия, но личной угрозы ему, Хаудену, больше не существует. Заявление Уоррендера об отставке, коряво написанное, но не утратившее от этого силы, было у него в руках.

Обращаясь к Ричардсону, премьер-министр распорядился:

– Подготовьте и распространите заявление для печати о том, что Дювалю будет немедленно выдана временная виза на въезд. Можете со ссылкой на меня указать, что мы не намерены оспаривать решение ванкуверского суда и не станем предпринимать дальнейших попыток его депортировать. Сообщите также, что по моей личной рекомендации кабинет рассмотрит вопрос о скорейшем предоставлении Дювалю в порядке исключения полного статуса иммигранта. Добавьте что-нибудь о неизменном уважении правительства к прерогативам судебной власти и к правам личности. Вам все ясно?

– Яснее не скажешь, – одобрительно заявил Ричардсон. – Вот теперь вы дело говорите.

– И вот еще что, – слова торопились, обгоняя одно другое, в голосе слышались приказные нотки. – По этому поводу прямо на меня ссылаться не надо, но я хочу, чтобы стало известно, что этот тип Крамер освобождается от своих обязанностей и отзывается в Оттаву, где в отношении него будут приняты дисциплинарные меры. Более того, если вам удастся заронить мысль о том, что этот самый Крамер с самого начала ввел правительство в заблуждение и не правильно информировал нас о деле Дюваля, будет еще лучше.

– Хорошо, – констатировал Ричардсон. – Просто отлично.

Резко повернувшись к помощнику, премьер-министр приказал:

– И проследите, чтобы это было исполнено. Позвоните заместителю министра и скажите, что я так распорядился. Можете добавить, что я считаю Крамера недостойным впредь занимать ответственный пост.

– Да, сэр, – ответил Прауз. Премьер-министр умолк, переводя дыхание.

– Взгляните на это, – вмешалась Милли. Не отходя от телефона, она передала Хаудену телеграмму, поступившую минуту назад от канадского верховного комиссара в Лондоне. Начиналась она словами: “Ее величество любезно изъявила согласие принять приглашение…"

Значит, королева посетит Канаду.

Это им поможет, сразу понял Хауден, и очень здорово поможет. Он быстро прикинул и заявил:

– Палате сообщу об этом завтра. Сегодня такая новость была бы преждевременной. А вот обнародованная завтра, на следующий день после заявления о союзном акте, она будет таить в себе намек на монаршее одобрение. К тому же завтра, даже если сообщения о союзном акте и достигнут Лондона, у Букингемского дворца уже не будет времени передумать…

– Заявления об отставке. Шесть, как вы ожидали, – суховато доложила Милли. В руке она держала стопку скрепленных вместе листов.

На верхнем Хауден разглядел подпись Адриана Несбитсона.

– Возьму с собой и внесу на рассмотрение палаты. – решил он. – Тянуть с этим нечего. Есть еще одно заявление об отставке, но вы оставьте его пока у себя. – Он нашел заявление Уоррендера и распорядился:

– Придержим на несколько дней.

Рекламировать еще одно проявление разногласий в кабинете не имело смысла. К тому же отставка Уоррендера никак не была связана с союзным актом. “С недельку подождем, – размышлял Хауден, – а потом сообщим об отставке, а в качестве причины назовем неудовлетворительное состояние здоровья. Что в данном случае для разнообразия будет правдой”.

Ему в голову пришла еще одна мысль. Он обернулся к Брайану Ричардсону:

– Добудьте мне кое-какую информацию. Тут на днях лидер оппозиции принимал неофициальную американскую делегацию. Двух сенаторов и конгрессмена. Нужны имена, даты, места, где встречались, кто присутствовал, все, что сможете разузнать.

Ричардсон кивнул:

– Попробую. Затруднений, думаю, не будет. Эту информацию он сможет использовать во время дебатов как оружие против Бонара Дейтца, решил Хауден. Его встреча с президентом широко освещалась, в то же время встречу Бонара Дейтца можно будет представить как тайное совещание. А если искусно приукрасить, то потянет душком заговора. Людям это не понравится, а разоблачение – из уст премьер-министра – станет сильным ударом. Он прогнал прочь укол совести. Это Бонар Дейтц может позволить себе такую роскошь, как снисходительное великодушие. Ему же, лидеру, борющемуся за политическое существование, такое не по карману.

Эллиот Прауз нервно напомнил:

– Время…

Хауден молча кивнул. Прошел в свой кабинет, плотно прикрыв за собой дверь.

Маргарет стояла у окна. Она обернулась на звук его шагов и улыбнулась. Когда Маргарет попросили покинуть приемную, острая обида, что ее исключили из числа посвященных, что существуют вещи, предназначенные для ушей других, но не ее собственных, на мгновение кольнула ей сердце. В каком-то смысле, подумала Маргарет, это типично для всей ее жизни – в отличие от Милли Фридмэн ей всегда ставили пределы, которые не разрешалось пересекать. Возможно, это ее собственная вина – она никогда не проявляла особого интереса к политике, но как бы то ни было, время протестовать давно упущено. Маргарет тихо произнесла:

– Пришла пожелать тебе удачи, Джейми.

Он приблизился к ней вплотную и поцеловал поднятое лицо.

– Спасибо, дорогая. Похоже, удача нам всем не помешает.

– Что, действительно все так плохо? – спросила она.

– Скоро пройдут выборы, – объяснил Хауден. – И честно говоря, существует сильная вероятность, что партия может их проиграть.

– Я знаю, что ты этого очень не хочешь, – сказала Маргарет, – но даже если так и произойдет, мы-то с тобой все равно останемся вместе.

– Порой мне кажется, что только это и помогает мне сдержаться и жить, – сказал он и серьезно добавил:

– Хотя, возможно, нам осталось не так уж и долго. Русские не дадут. – Хауден чувствовал, как стремительно убегают драгоценные минуты. – Если случится так, что я потерплю поражение, тебе должно быть известно, что у нас осталось совсем мало денег.

Маргарет печально подтвердила:

– Я знаю.

– Мне, конечно, предложат в дар деньги, может быть, даже очень большие суммы. Я решил их не принимать.

Хауден засомневался, поймет ли его Маргарет. Поймет ли она, что в конце своей жизни – этого долгого многотрудного восхождения вверх от сиротского приюта до высшей в стране государственной должности – он просто не может вновь впасть в зависимость от благотворительности.

Маргарет с нежностью сжала его руку.

– Это не имеет никакого значения, Джейми, – в голосе ее звучало душевное волнение. – Да, я считаю позором, что премьер-министры должны жить в бедности, особенно когда ты отдал все и столько сделал совершенно бескорыстно. Может быть, когда-нибудь кто-нибудь все это изменит, но для нас с тобой это ровно ничего не значит.

На него нахлынуло чувство благодарности и любви. Есть ли предел великодушию и благородству, верности и преданности? Волнуясь, он произнес:

– Есть еще кое-что, о чем я давным-давно должен был тебе рассказать.

Хауден протянул ей пожелтевшую программу – обратной стороной с написанным от руки текстом, – которую ему отдал Бонар Дейтц.

Внимательно прочитав, Маргарет сказала:

– Где бы ты ни достал эту бумагу, по-моему, ее нужно сейчас же сжечь.

– И это тебя совсем не трогает? – удивленно спросил он.

– Почему же. Но только в том смысле, что ты должен был довериться мне.

– Думаю, мне было стыдно.

– Это-то мне понятно, – сказала Маргарет. Увидев, что Хауден колеблется, она добавила:

– Чтобы тебе стало легче, могу заверить тебя, что это ничего не меняет. Я всегда верила, что тебе предназначено стать тем, кто ты есть, уготовано сделать то, что ты сделал. – Вернув ему программу, она вполголоса произнесла:

– В жизни всякое случается. И каждый творит в ней не одно только добро. Сожги, Джейми. Ты давно стер это пятно своими делами.