На высотах твоих - Артур Хейли

– Даже не верится, – заметил Хауден. Слишком все это было нелепо, невероятно. Хауден поймал себя на том, что у него дрожат руки. – Просто не верится.

– Ничего, поверите, – угрюмо ответил Бонар Дейтц. – Сразу поверите, если увидите Харви сами.

– А где он сейчас?

– В больнице “Иствью”. В изоляции, так это у них, по-моему, называется. После того как нам удалось с ним справиться, жена Харви сразу туда позвонила. Знала, кому звонить.

– Это откуда же? – быстро и резко спросил премьер-министр.

– Судя по всему, для нее это не явилось полной неожиданностью, – объяснил Дейтц. – Харви уже давно лечился. У психиатров. Вы разве не знали?

– Понятия не имел, – признался Хауден, ошеломленный и пораженный ужасом.

– Как и все остальные, мне думается. Его жена рассказала, что у Харви это наследственное, у них в семье по линии Харви уже были случаи сумасшествия. Как я понял, она сама узнала об этом лишь после того, как они поженились. В свое время, когда Харви еще преподавал, с ним уже случалось нечто подобное, но тогда все удалось замять…

– О Боже, – выдохнул Хауден. – Боже милостивый! Едва справляясь с нахлынувшим приступом слабости, он осторожно опустился в кресло. Дейтц сел против него.

– А странно, правда, как мало мы знаем друг друга, пока не обрушится что-то вроде этого, – тихо и задумчиво произнес Дейтц.

В мыслях у Джеймса Хаудена царило полное смятение. Они с Харви Уоррендером никогда не были близкими друзьями, но вот уже столько лет работали вместе…

– А как жена Харви все это перенесла? Бонар Дейтц старательно протер очки и вновь водрузил их на нос.

– Теперь, когда все кончилось, она на удивление спокойна. Отчасти, похоже, чувствует даже облегчение. Думаю, ей непросто жилось в такой обстановке.

– Да, наверное, – протянул Хауден. С Харви Уоррендером все было непросто, мелькнуло у него в голове. Он вспомнил слова Маргарет: “Мне иногда приходит в голову, что Харви Уоррендер слегка тронулся умом”. Тогда он с ней согласился, но у него и в мыслях не было…

– Вне всяких сомнений, – вполголоса произнес Бонар Дейтц, – Харви признают душевнобольным. Врачи обычно не спешат с подобным диагнозом, но в данном случае это представляется простой формальностью.

Хауден уныло кивнул. По давней привычке он машинально потирал переносицу.

Дейтц продолжал:

– Мы предпримем все необходимое, чтобы облегчить вашу задачу в палате общин. Я дам знать нашим людям, и вам почти ничего не придется объяснять. И газеты, конечно, сообщать об этом случае не станут.

Да, согласился про себя Хауден, какие-то определенные приличия газеты пока соблюдали.

Тут его посетила внезапная мысль. Облизав сразу пересохшие губы, он нерешительно, запинаясь, спросил;

– А когда Харви.., бредил.., он ничего не говорил.., такого особенного?

Лидер оппозиции покачал головой:

– В основном какие-то бессмысленные фразы. Бессвязные слова, что-то нечленораздельное на латыни. Я так и не понял.

– И все.., ничего больше?

– Если вы имеете в виду вот это, – ровным и спокойным голосом ответил Бонар Дейтц, – возьмите, пожалуйста.

Из внутреннего кармана пиджака он достал конверт. Адресован он был “Достопочтенному Джеймсу М. Хаудену”. В коряво нацарапанных расползающихся буквах узнавался почерк Харви Уоррендера.

Трясущимися руками Хауден вскрыл конверт.

В нем оказалось два вложения. Лист писчей бумаги, на котором той же неуверенной рукой было написано заявление об отставке Харви Уоррендера. И выцветшая программа съезда с текстом их соглашения девятилетней давности на обороте.

Бонар Дейтц пристально следил за выражением лица Хаудена.

– Конверт лежал открытым на столе Харви, – объяснил он. – Я решил запечатать его. Подумал, что так будет лучше, Хауден медленно поднял глаза на лидера оппозиции. Лицо его судорожно дергалось. Все тело била неукротимая дрожь. Он прошептал:

– Вы.., посмотрели.., что в нем было?

– Я бы хотел сказать “нет”, но это было бы ложью, – ответил Бонар Дейтц. Запнувшись, он продолжал:

– Да, я посмотрел. Не могу сказать, что этим поступком можно гордиться, но, боюсь, любопытство оказалось сильнее.

Страх, леденящий страх холодной ладонью сжал сердце Хаудена. Потом на смену ему пришло отрешенное смирение.

Значит, в конце концов этот клочок бумаги прикончил его. Его убили собственные амбиции и неосмотрительность… Мимолетная неосторожность, проявленная в те давние времена. То, что Бонар Дейтц отдал ему оригинал документа, конечно, нехитрый трюк, он, безусловно, изготовил копии. И не преминет обнародовать их, передать в газеты… В точности, как это и раньше бывало с разоблачениями других.., взятки, сомнительные чеки, тайные сделки… Пресса будет ликовать, оппоненты станут упиваться своей праведностью, а ему своей политической карьеры уже не спасти. С какой-то поразительной отрешенностью Хауден спросил:

– Что вы собираетесь делать?

– Ничего.

Где-то позади них открылась и захлопнулась дверь. Они услышали звук приближавшихся шагов. Не оборачиваясь, Бонар Дейтц резко распорядился:

– Мы с премьер-министром хотим остаться одни. Шаги удалились, вновь послышался стук закрываемой двери.

– Ничего? – переспросил Хауден. В его голосе слышалось нескрываемое недоверие. – Совсем ничего?

Лидер оппозиции неторопливо проговорил, тщательно подбирая слова:

– Мне сегодня пришлось крепко пошевелить мозгами. Думается, мне следовало бы воспользоваться материалами, оставленными Харви. Если мои люди каким-то образом узнают, что я их утаил, они мне этого не простят.

"Что верно, то верно, – подумал Хауден, – найдется множество желающих уничтожить меня, не брезгуя никакими средствами”. В нем вдруг затеплилась надежда, а вдруг исполнение смертного приговора удастся оттянуть, на любых условиях, какие бы ни выдвинул сейчас Бонар Дейтц.

Дейтц почти шепотом произнес:

– Но как-то не представляю, чтобы я мог поступить таким образом. Не люблю копаться в грязи – сам замараешься так, что потом не отмоешься.

"Ну уж я бы не стал колебаться, – подумал Хауден. – Я бы на твоем месте не упустил такого случая”.

– Может быть, я и воспользовался бы тем, что попало мне в руки, если бы не одно обстоятельство. Понимаете, я и так вас одолею. – Бонар Дейтц помолчал, потом сказал со спокойной уверенностью:

– Парламент и народ никогда не примут союзного акта. Вы потерпите поражение, а я одержу победу.

– Так вы знаете?

– Уже несколько дней. – В первый раз за все время их разговора Бонар Дейтц усмехнулся. – У вашего друга из Белого дома тоже есть своя оппозиция. В Вашингтоне произошла кое-какая утечка информации. Ко мне прилетали два сенатора и конгрессмен. Они представляют тех, кому не нравится вся эта идея в целом или условия ее реализации. Наша беседа, должен вам сказать, была весьма подробной.

– Если мы не объединимся с Соединенными Штатами, для Канады это будет национальным самоубийством, полным уничтожением, – серьезно заметил Хауден.

– А по-моему, самоубийством для нас станет именно объединение, – спокойно возразил Дейтц. – В войнах мы участвовали и раньше. И я бы предпочел повоевать еще раз, но только в качестве независимого государства, а там будь что будет.

– Надеюсь, вы пересмотрите свою точку зрения, – сказал Хауден. – Подумайте, подумайте глубоко и серьезно…

– Уже думал. Свою политику мы определили. – Лидер оппозиции улыбнулся. – Вы уж меня простите, но свои аргументы я попридержу до дебатов и выборов. Вы ведь, конечно, собираетесь провести выборы?

– Да, – не стал уклоняться от ответа Хауден.

– Так я и предполагал.

Словно сговорившись, они одновременно поднялись на ноги. Хауден с некоторым смущением выдавил из себя:

– Думается, я должен поблагодарить вас за это, – он взглянул на стиснутый в руке конверт.

– Я бы предпочел, чтобы вы воздержались. Нам обоим будет неловко. – Бонар Дейтц протянул ему руку. – Вскоре нам предстоит стать воюющими сторонами, последуют взаимные оскорбления, это уж как водится. Хотелось бы думать, что в них не будет ничего личного.

Джеймс Хауден пожал протянутую руку.

– Ничего, – пообещал он, – обойдемся без этого. “Несмотря на всю свою изнеженность и хрупкость, – подумал Хауден, – Бонар Дейтц выглядит сегодня, как никогда, могучим и крепким”.

Глава 4

Премьер-министр торопливо вошел в свой парламентский офис, держа в руках пачку бумаг.

Весь его неприступный вид выдавал непреклонную решимость.

В офисе его ждали Ричардсон, Милли, только что вошедшая Маргарет Хауден и Эллиот Прауз. Последний с тревогой и беспокойством поминутно поглядывал на часы.