КГБ и тайна смерти Кеннеди - Олег Нечипоренко

Из привычного состояния «ловца душ» я попал в положение зверя, обложенного неизвестным числом охотников, причем далеко от родного спасительного логова. Необходимо было погасить раздраженность, взвесить и оценить обстановку.

Писаные и неписаные инструкции определяли линию поведения на случай вербовочных подходов к нашим разведчикам примерно так: занимать твердую позицию, в продолжительные разговоры не вступать, категорически отрицать принадлежность к КГБ, заявлять решительный протест по поводу провокации. Если предложение о сотрудничестве делалось при захвате с поличным, например при получении материалов от подставы или агента, то настоятельно рекомендовалось дополнительно не подписывать никаких протоколов или других бумаг и требовать немедленной связи с официальными советскими представителями. Конечно, в жизни не всегда происходило все полностью так, как расписано в инструкциях. Но в отчетах в Центр все выглядело тип-топ, начальство в Москве оставалось довольно, а умный и смелый резидент, правильно оценивший обстановку, взяв на себя ответственность и прикрыв оперработника, сохранял для резидентуры активную боевую единицу. К счастью, к моменту описываемых событий в Центре шел пересмотр действий разведчиков во время вербовочных подходов. Уже рекомендовалось не уходить от разговора, постараться получить максимум информации о том, какими сведениями о разведчике располагает противная сторона, что взято за основу вербовки, выяснить по возможности установочные данные на вербовщиков. Оперработнику разрешалось делать, в зависимости от ситуации, встречное предложение вербовщикам о сотрудничестве с советской разведкой.

Положение, в котором я оказался, было непростым: большая удаленность и полная изолированность от посольства — ни связи, ни собственного транспорта. Еще накануне, когда мы приехали, я узнал, что позвонить отсюда в столицу нельзя. Очевидно, разработчики операции уделяли серьезное внимание этому, подбирая «поле боя» для сражения. Было неясно, какие силы и где сосредоточил противник и кто противостоит мне, кроме трусливого Пса. Конечно, все это замышлялось, чтобы подавить меня психологически еще до встречи и беседы с вербовщиками. Поэтому следовало ожидать, что, несмотря на «изысканность» выражений во врученном письме с целью размягчить меня, американские «коллеги» преподнесут какой-то другой контрастный сюрприз из своего арсенала, который, как мне было хорошо известно, весьма богат и разнообразен.

Прикинув все это, я подумал: в таких условиях главное для меня — не дать противоположной стороне считать, что я шокирован, растерян, не уверен в своих силах. Поэтому решил не отсиживаться в номере, а пойти в примыкавший к гостинице ресторанчик, чтобы позавтракать и осмотреться. Ну а дальше поступать в зависимости от окружающей обстановки и возможных действий «рыбаков». Ведь теперь я сам превратился в «рыбку», хотя, наверное, моя кличка в ЦРУ была совершенно другой.

По старой, еще армейской привычке при выезде на природу я обычно брал с собой какое-либо оружие, ну а нож — непременно. В этот раз захватил небольшой револьвер 22-го калибра и, естественно, как любой рыбак, имел хороший рабочий нож. Когда открыл сумку, стоявшую у изголовья кровати, то обнаружил, что барабан револьвера, который я заполнил перед отъездом, пуст. Сукин сын «дружок» исхитрился опустошить его. Пришлось подпоясаться ремнем, на котором в ножнах покоился кучильо — кинжал внушительных размеров. В таком виде и отправился на завтрак.

Ресторанчик, расположенный поблизости, был также невелик, как и наш «отель»: всего несколько столиков на веранде под навесом. За одним из них я увидел Пса в компании двух незнакомых мне мужчин, судя по всему американцев. В стороне сидели еще двое посетителей, явно не из местных. Когда я вступил под навес, люди из компании Пса повернулись ко мне.

— Добрый день, присаживайтесь, Павел Антонович, — произнес один из сидевших по-русски с небольшим акцентом и отодвинул свободный стул. Я принял приглашение и сел к столу. Говоривший был среднего роста, нормального телосложения, с бледным круглым лицом, с редкими светлыми волосами. Характерной приметой являлись искривленные передние зубы нижней челюсти. Второй — высокого роста, наверное не меньше метра восьмидесяти пяти, атлетического телосложения, смуглый, с правильными чертами лица. Я начал разговор с вопроса, с кем имею дело. Блондин, очевидно шеф команды, оживился и торопливо ответил:

— Меня зовут Ник Бенц, я из ЦРУ. А это мой коллега Джон Келли, — он указал на высокого американца, тот согласно кивнул головой. — Мы специально прибыли из Вашингтона для встречи с вами…

Тогда я прервал его и заметил:

— Если вы автор письма, то, значит, плохо меня знаете, раз решились делать такие гнусные предложения.

— Да, письмо писал я, но не вижу ничего оскорбительного для вас, — возразил шеф и заявил: — Я уполномочен провести переговоры по изложенным в письме вопросам и предлагаю вам начать деловой разговор.

— Боюсь, что, судя по содержанию письма, мне не о чем вести переговоры, — довольно резко произнес я.

— Не удивлен вашим ответом, Павел Антонович. Но знаете ли вы, что такую крупную сумму ЦРУ никому еще не предлагало? Перед вами откроются большие возможности распорядиться такими деньгами как вам захочется. Кроме того, разве вы не хотели бы владеть уютным охотничьим домиком на каком-то уединенном живописном озере в США или, например, в Канаде? Такая возможность вам тоже могла бы быть предоставлена при вашем согласии.

Ник Бенц явно приступил к реализации плана вербовочной беседы, составленного в штаб-квартире или в резидентуре ЦРУ. Первое напряжение у меня как-то спало, я позволил себе улыбнуться, хотя, вероятно, моим собеседникам (думаю, не менее напряженным) она могла показаться кислой и не очень располагающей к общению.

— Но для меня все это не предмет торговли, так что переговоры, господин Бенц, не состоятся.

Неожиданно после моих слов шеф, то ли в соответствии с планом, то ли импровизируя, спросил:

— А как вы относитесь к поступку Светланы Аллилуевой, ее решению остаться на Западе?

— Об этой… которая бросила своих детей, я вообще не желаю разговаривать.

Затем, опережая очередной вопрос или выступление шефа, я в свою очередь обратился к нему:

— Вы знаете, я был лучшего мнения об американских «коллегах», которые должны понимать, что такие серьезные вещи, как вербовка, обсуждаются тет-а-тет, а не в присутствии целой оравы свидетелей. Вы что, боитесь остаться со мной наедине? Вот если бы мы были одни, разговор шел бы иначе.