Не вернувшийся с холода - Михаил Григорьевич Бобров

Смерть Верховного поменяла главную цель западной армии. Наплевав на захваченные территории, все высшие командиры Запада рванулись в родные края, к дележке Золотого Трона. Им некогда стало чистить дороги; никто из них не желал отрывать от личного войска ни копья, ни солдата — ради чего? Ради того, чтобы очистить проход по Долине? Мы как-нибудь пролезем, и ладно! Напротив, чем больше герцогов, графов, князей и баронов не вернутся с завоеванного Востока, тем проще политическая картина дома.

Сквозь бутылочное горлышко Долины западники с хрипом, оставляя клочья одежды и мяса, протискивались в свои королевства. А осмелевшие остатки войск Новой Республики преследовали их, доходя порой до самого Алмазного Брода, мимо Горелой Крепости Вилли.

В стенах Пыльного западных войск было чересчур много для дневной атаки прямой военной силой; но, когда у тебя в “Ночном Рейде” сама Эсдес… Как-то даже неинтересно.

Однажды, зачерпнув силу особенно холодного дня, Эсдес смогла разделить маршевую колонну на клетушки ледяными стенками толщиной в шаг и высотой в три; в каждой такой соте замкнулись от десяти до тридцати конных. Носхорн предложил запустить к десятку Енота — авось великая опасность пробудит в его клинке что-нибудь еще? Владелец Третьего Проклятого Меча только хмыкнул: “Из нас троих, барон, вы единственный остались без тейгу. По смыслу, запускать в подобную клетку надо именно вас.” Пока они смеялись, разделенные походники с бессильной руганью скребли ледяные стены боевым оружием. Без кирок и ледорубов долбить проходы им предстояло несколько часов — как раз до исхода короткого зимнего дня. Диверсанты же осторожно удалились по засаженными виноградом склонам, затирая следы хворостяными вениками.

В другой день Енот, применив “тайные знания бывшей родины”, вычислил положение главного тоннеля канализации. Сдерживая непристойное хихиканье, Эсдес ударила холодом под землю в указанном переулке; после чего “Рейд” собрал нажитые непосильным трудом запасы и переехал из собора в холмистые предгорья. А в городе началась “Ночь коричневого хрусталя”. Горожане разбежались к родичам в сельскую часть Долины. Гарнизону Пыльного бежать было некуда: не отдавать же стены и крепость! Поневоле задумавшись, западники вскипятили тонны воды, которую и вылили в тоннели. Город окутался коричневым же паром полусотни оттенков; после третьего-пятого раза пробка, наконец, растаяла. Но возвращаться по домам жители не спешили, морща носы еще пару недель.

Все вместе взятое привело к тому, что после середины зимы западники предпочитали возвращаться к себе домой кружным северным путем, далеко за Стальными Скалами. Войск в Долине поубавилось; поубавилось и порядка.

А тогда, наконец, восстали рабы, за одну ночь вырезав почти все население между стенами Пыльного и крепостью Алмазный Брод. Непроглядный дым колыхался вонючей черной периной, речки со склонов текли багровым. Упорядочить бунт получилось только через неделю, когда большую часть деревень успели спалить, и грелись уже плодовыми деревьями да виноградными лозами. Немногие горожане, уцелевшие в Пыльном после всех передряг, предпочли бы сдаться — все равно кому. Лишь бы их, наконец, перестали бить. Но рыцарский гарнизон крепко держал и старый форт и новую крепость, а посредством их держал стены и ворота Пыльного. Покойный Верховный Король больно уж хорошо вышколил армию: даже после того, как она превратилась в разрезанного лопатой червяка, каждый кусок червяка оставался опасен.

Восстание продержалось до тепла, когда Империя начала перебрасывать на скатах первые десятки обученной новой армии. Тогда как-то сразу сдались и Громкий Камень, и Алмазный Брод, и сам город Пыльные Ворота. На смену отряду Эсдес прибыли Мейн и Тацуми; тут зима нанесла свой последний удар. Глядя на спрыгнувшую со ската пару, генерал просто не почувствовала ничего. Более того, и не удивилась собственному равнодушию. В тот момент и в тот день ее больше беспокоили посты; удобное размещение прибывающего гарнизона; его величина — явно недостаточная для контроля почти пятиста пленников, из-за чего их придется держать под замком; следовательно, восстановительные работы начать все еще некому. А тогда как бы не прозевать время для сева, погоду подождать не попросишь…

Из девяти ветеранов, сопровождавших Эсдес зимой, до тепла дожили трое. После битвы с Королем маленький отряд старался в открытый бой не вступать. Обнажать мечи пришлось только при обуздании бунта, но там ветераны подтвердили свою грозную славу и убить себя не позволили.

По прибытию смены все три ветерана попросили вполне заслуженной отставки, которую и получили. Двое присмотрели себе кусок земли с полуразрушенными домами, а третий вместе с бывшим настоятелем остался в соборе Пыльного. В храме остался и Хорус. Поначалу радуя настоятеля успехами в постижении веры, через несколько лет Хорус осмелился трактовать веру по-своему, что и привело к самой знаменитой ереси за все существование Империи.

С одним из обратных скатов Эсдес возвратилась в Столицу, и теперь сидела на подоконнике собственного дома; мысли двигались медленно и плавно, как нежные белые облака в чисто-синем небе. Под облаками в Столицу вбежала девочка-весна, равно небрежно разбрызгивая лужицы, смех и солнце.

“Вот и вернулась, а все никак не согреюсь… Тацуми как перелистнутая страница в книге: хорошо, приятно вспомнить, но — прошло! Надежда упорно разводит нас подальше друг от друга, а мне и все равно…”

Эсдес поглядела на редкую зелень столичных улиц. Вспомнила густые заросли Долины; потом некстати вспомнила горелую щетину, оставленную вместо них восстанием рабов. Помотала головой, стряхивая неприятное воспоминание. Опустила взгляд: под окном Носхорн в стильном черном кителе с алыми аксельбантами Генерального Штаба говорил Еноту, одетому в хороший, новый, но все-таки гражданский кафтан:

— Не пора ли нам прояснить одно дело, что я обещал на походе? Мы вернулись с холода…

Енот поежился, не спеша соглашаться с последним. Ответил, тем не менее, согласием:

— Разумеется. Вы же про вызов?

“Эти-то чего не поделили?”

Двигаться не хотелось, но и вмешаться бы надо… Эсдес прошла в комнату, перед зеркалом оправила собственный китель, прихватила фуражку, и заторопилась вниз по лестнице. На ступенях перед выходом во двор она остановилась и прислушалась: клинки пока не скрежетали. Носхорн повторил:

— Енот, осталось одно дело к вам. Помните про поединок?

— Разумеется, — ровным голосом ответил Енот.

На лестнице позади Эсдес затопал еще кто-то; генерал, не оборачиваясь, условным жестом приказала ему молчать. Носхорн же сказал:

— Я беру свой вызов обратно. Вы, разумеется, можете назвать меня трусом или подлецом, если желаете.

— Трусом? — изумился Енот. — После того, как вы были со мной в соборе Пыльного? Подлецом, после того, как я сам оставил Вилли с лесными братьями