И аз воздам - Надежда Попова

— Сейчас они осознают, что ты все это время говорил то, что они уже не раз слышали, и их не убедил, — тихо и напряженно произнесла Нессель; он кивнул, вновь зашагав вперед:

— Да. Но к тому времени нас там уже не будет.

— Как ты это делаешь? — все так же негромко спросила она, пытаясь не отставать и явно преодолевая желание оборачиваться через каждые два шага. — Ты говоришь… Говоришь то, что говорят другие, или то, что и так известно, говоришь какие-то… заурядные вещи, а тебя слушаешь — и веришь тебе. Потом отпускает, и понимаешь, что это было какое-то наваждение, но пока ты говоришь — тебе хочется верить и доверять.

— Нас так учили, — отозвался Курт просто; она качнула головой:

— Нет, это другое. Может, у тебя есть дар внушения…

— Который не заметили наши expertus’ы? Это вряд ли.

— Почему? Они непогрешимы?

— Но ты ведь во мне не ощущаешь никаких умений подобного рода? Да и прежде множество малефиков разного пошиба, что встречались на моем пути, говорили не раз, что я в этом смысле пустышка… Так стало быть, когда я говорю, ты мне веришь, а после считаешь это наваждением? То есть, ложью? — переспросил он, и Нессель поджала губы, коря себя за оговорку. — И когда такое было? Когда я сказал, что не перестану искать твою дочь?

— Нет, — отозвалась она неохотно, обходя внушительную лужу помоев, недавно выплеснутых какой-то хозяйкой, и почти прижалась к стене дома, чтобы не наступить в смердящую грязь. — Это было в моем охотничьем домике, когда ты вложил нож в мою руку и встал, безоружный, напротив меня.

— Неужто после пожалела, что не вспорола живот собственному пациенту? — хмыкнул Курт, и ведьма серьезно кивнула:

— Бывали такие минуты. Сказать правдиво, первые пару месяцев я все ждала, что за мною явятся ваши. Я была уверена, что ты лгал, и все, что ты мне говорил, ты говорил лишь для того, чтобы я указала тебе дорогу из лесу, а потом натравишь на меня своих собратьев и…

— Но я не солгал, — заметил он многозначительно, — а стало быть, никакое это не наваждение и не помутнение рассудка из-за недуга, что с тобой тогда приключился, и даже не душевная слабость после близости, как ты, помнится, заподозрила. Просто все дело в том, что я говорил правду. А ты сама сказала: ты видишь, когда я лгу.

Нессель нахмурилась, остановившись и обернувшись к нему, явно намереваясь возразить, но произнести не успела ни слова, а Курт не успел понять, не успел осмыслить, что происходит и отчего вдруг тело отпрянуло назад, а рука рванула ведьму за собою, ухватив ее за рукав. Как это бывало и прежде, лишь спустя миг осознались те незримые и неслышимые мелочи, которые рассматривать и в которые вслушиваться, осмысливать которые разум отказался еще мгновение назад: громкий шорох над головой, сменившийся нарастающим скрежетом, смутная тень, шевельнувшаяся на крыше дома… И лишь когда все кончилось, когда Нессель, взвизгнув, испуганно вжалась в его грудь, вцепившись обеими руками в плечо — лишь тогда все эти разрозненные детальности соотнеслись с грудой разбитой черепицы, что узким тяжелым потоком низринулась сверху и теперь лежала на земле там, где миг назад стояли они оба. Падая, глиняные изогнутые пластины оборвали часть дождевого карниза, и покоробленный грязный слом прошел в какой-то ладони от головы Нессель.

Еще доля мгновения пронеслась-проползла мимо — тоже, как всегда бывало и прежде, разом стремительная и невероятно неспешная, тягучая, точно старый мед — и Курт оттолкнул ведьму в сторону, выдернув из заплечного чехла арбалет, разложив его одним движением и направив, заряженный, на крышу дома. В неподвижности и тишине миновало с полминуты — бледная Нессель, точно бы вжавшись сама в себя, застыла рядом, боясь пошевелиться, Курт стоял на месте, высматривая на крыше, крутой, точно снежная горка, хоть какой-то призрак движения, пытаясь услышать хоть звук, и оба вздрогнули, когда дверь дома распахнулась настежь.

Курт рывком опустил руки, уставясь острием стрелы на стоящую на пороге женщину, занимавшую собою проем целиком, та охнула, подавшись назад, и он отвел арбалет, лишь теперь переведя замершее дыхание.

— Матерь Божья… — пробормотала хозяйка дома, прижав ладони к необъятной груди, опасливо шагнула вперед снова, выглянув на улицу, и при виде черепков и обломка карниза весь ее испуг внезапно испарился без остатка. — Вот же свинья-то ленивая, а! — возгласила она с усталой злостью. — Я ж говорила. Ну, я ж ему говорила, скотине такой, что рухнет же! Вот кто был прав, а?..

Нессель осторожно отступила подальше от разгневанной матроны, переглянувшись с Куртом, и он, вздохнув, медленно разрядил и сложил арбалет.

— У вас была повреждена кровля? — спросил он, убирая оружие в чехол, и женщина, обернувшись, энергично закивала:

— И еще как! Град был этой весной, много чего побило, у кой-кого так и вовсе черепицу посбивало, а он на крышу, значит, залез — и говорит: ничего, постоит еще. А я ж вижу: ну, косая же! Два ряда скособочились, прямо вот видно было — штырьки под черепицей потрескались, скосились… Вы целые? Не задело никого?

— Мимо, — отмахнулся Курт. — То есть, ты говоришь — знала, что однажды рухнет?

— Еще как знала… — с каким-то нездоровым самодовольством подтвердила хозяйка и, скользнув взглядом по Сигнуму на его груди, добавила: — майстер инквизитор. А я ему и говорю: рухнет! Вижу же, что рухнет. Вон там, говорю, и там заменить надо. А он что? «Молчи, женщина». Вот хоть сама бери лестницу да лезь крышу чинить… Ну вот он вернется вечером — вот я ему покажу, я его носом, рожей его бесстыжей ткну! А как скажу, что он своей ленью да безалаберностью чуть инквизитора не убил!.. — женщина закатила глаза в нарочитом ужасе, однако судя по ее тону, сия мысль доставила ей некое особое удовольствие. — Вот будет знать теперь, как матери-то не слушать!

— Я думала — вы о муже… — тихо проговорила Нессель, и хозяйка с печальной злобой отозвалась:

— И-и, что ты, деточка, муж мой был человек работящий и хозяин домовитый. А этот только и знает, что на отцовом добре штаны просиживать… Ну ничего, он у меня попляшет сегодня. Вы точно не ранены? Не зацепило где?

— В порядке, — кивнул Курт, взял ведьму за локоть и, потянув за собою, двинулся по улице дальше, на ходу бросив: — Сына не прибей теперь, смотри.

— Что ему сделается, бугаю… — пробормотала хозяйка тоскливо и уже в спину спросила, повысив голос: — Но если чего — я ж могу сказать, что вы тут чуть голову себе не проломили, майстер инквизитор? Вы ж подтвердите, если что?

— Всенепременно, — отозвался он, не оборачиваясь, и ускорил шаг, слыша позади причитания и усталую негромкую ругань.