Греховные радости - Пенни Винченци

Чтобы как-то оправдать ранние утренние визиты к Энджи, Малыш занялся бегом. Он накупил себе тренировочных костюмов и кроссовок, стал вставать по утрам очень рано и резвой трусцой устремлялся от дома в направлении Центрального парка. Отбежав достаточно далеко, чтобы его уже невозможно было увидеть из окон их квартиры, он переходил на неторопливый прогулочный шаг, выпивал чашечку кофе в одном из тех небольших кафе, что открываются спозаранку, и, если погода была хорошей, действительно шел в парк и сидел там на скамейке, с удовольствием разглядывая пейзаж, выгуливаемых собак и женщин, что пробегали мимо него спортивной трусцой. Этот ставший уже привычным распорядок нарушался только тогда, когда в городе была Энджи; тогда Малыш ловил такси, ехал в Гринвич-Виллидж, сбрасывал с себя тренировочный костюм и забирался к ней в постель. Мэри Роуз, всегда уходившая на свои занятия не позже чем в половине восьмого, естественно, не видела его возвращений (когда он снимал с себя чистый, отнюдь не пропотевший тренировочный костюм и без всякой необходимости принимал душ), однако крайне одобрительно относилась к этому новому режиму, потому что на протяжении вот уже многих лет постоянно твердила мужу, чтобы он занялся какими-нибудь упражнениями. И когда Малыш в очередной раз лежал в объятиях Энджи, то получал особое удовлетворение при мысли, что физические упражнения, которыми он тут занимается, имеют мало общего с тем, что самодовольно рисует в своем воображении Мэри Роуз.

Он был очарован новой Энджи, пленен ею; все эти годы он не забывал ее красоты, ее особого, немного резкого обаяния, той радости и тех удовольствий, что испытал с ней, ее врожденной сексуальности; и все эти ее качества, которыми она по-прежнему владела в избытке, он воспринимал сейчас острее и сильнее после их многолетней разлуки. Но теперь в ней появилось и нечто новое, нечто абсолютно неожиданное, но столь же важное и ценное для него, как и прежние ее достоинства, — то, что каким-то непостижимым образом она была теперь равной ему, стала для него как бы деловым партнером, с которым он мог свободно обсуждать любые вопросы. Она и раньше всегда внимательно его слушала, высказывала любопытные наблюдения, обладала здравым смыслом; теперь же она способна была посмотреть на любую проблему или ситуацию с разных точек зрения, рассмотреть различные аргументы, сформулировать собственные подходы и предложения. Те часы, что они проводили за обсуждением финансовых вопросов, тактики в делах, опасностей и потенциальных успехов, связанных с тем или другим проектом, начинанием, стали значить для Малыша так же много, как и то время, что непосредственно предшествовало у них занятиям любовью; они почему-то и действовали на него так же возбуждающе. Обсуждение с Энджи какой-либо деловой операции или сделки — их общей концепции, последующего хода дел, связанных с ними трудностей и неудач и, наконец, их завершения — доставляло Малышу странное, но очень сильное удовольствие.

Он, однако, никогда не обсуждал с ней — пока не оказалось уже слишком поздно — то, что стал впоследствии называть про себя «делом Чака Дрю».

Самым первым, кто обратил его внимание на махинации Чака Дрю, был Пит Хоффман, сказавший, что, по его мнению, Чак как-то слишком глубоко влезает в те сделки, что проходят через отдел слияний и новых приобретений, и, кроме того, слишком много об этих сделках болтает. И к тому же он стал на очень короткой ноге с Генри Кирсом. «Он вращается в кругу весьма известных людей, Малыш. Мне кажется, тебе надо бы поговорить с ним о том, чтобы он проявлял осмотрительность. Один неверный шаг, и можно оказаться замешанным в утечке информации».

Малыш вежливо улыбнулся и проигнорировал этот совет. Он также ухитрился не обратить внимания и на то обстоятельство, что Чак явно жил не по средствам: за очень непродолжительное время он приобрел себе «мазерати», закончил постройку собственного дома во Флориде, а его нью-йоркскую квартиру отделал сам Роберт Метцгер. Даже Джереми Фостер, ужиная как-то вместе с Малышом, обратил его внимание на все это; в целом же на протяжении почти всего ужина Фостер плакался по поводу ужасного состояния своего брака: Изабелла грозила начать процедуру развода, если Фостер не будет наконец, по ее выражению, вести себя как подобает взрослому человеку. Малыш посоветовал ему принять совет Изабеллы. Джереми ответил, что он честно и искренне пытается это сделать, что он любит Изабеллу больше всего на свете, и, проглотив еще несколько порций бурбона, снова вернулся к разговору о Чаке Дрю.

— Услуги Метцгера очень недешевы; говорят, он берет сотню тысяч только за то, что переступает порог квартиры. «Мазерати» тоже немало стоит. Пойми меня правильно, я рад за него. Но ты ему, наверное, платишь дикие деньги.

Все еще не испытывая особого беспокойства, Малыш на следующий день позвонил в отдел зарплаты.

Никаких диких денег Чаку Дрю не платили: того, что он получал в «Прэгерсе», было явно недостаточно для покупки «мазерати» и особняков во Флориде. И тут в памяти Малыша всплыли вдруг слова Пита Хоффмана насчет утечки информации.

Он крупно поговорил с Чаком; напрямую спросил его, откуда тот берет деньги. Чак — впрочем, достаточно вежливо — посоветовал ему не совать нос не в свое дело, на что Малыш возразил, что считает это как раз своим делом: он должен быть абсолютно уверен в том, что под эгидой «Прэгерса» не происходит ничего неуместного, и если Чак не расскажет ему всей правды, он все равно сам все выяснит. Малыш расспросил Чака во всех подробностях о состоянии его финансовых дел, в частности есть ли у него личные счета в Цюрихе или на Багамах. Чак поклялся, что никаких счетов у него нет; на протяжении всего разговора он оставался почтительно-самодоволен и почти спокоен, по контрасту с возбужденным состоянием самого Малыша. Эта его реакция сбила Малыша с толку, и он принялся убеждать самого себя, что если бы Чак действительно занимался чем-то неподобающим, то не проявил бы такого безмятежного спокойствия. К тому же проверка его кредитоспособности и банковских счетов вроде бы показала, что он говорил правду. Но Малыш не верил ему. Он заявил, что если Чак не расскажет все честно, без утайки, то дело будет передано в комиссию по контролю за банковской деятельностью. Чак все так же спокойно и самодовольно посмотрел на него и ничего не ответил.

Спустя два дня Малышу позвонил Джереми Фостер: не могли бы они встретиться, чтобы поговорить о Чаке?

Джереми, по его словам, был потрясен, потрясен просто насмерть: Чак признался ему, что пользовался внутренней информацией банка и проводил на ее основе собственные сделки, что заработал огромные деньги на нескольких последних контрактах, которые проходили через «Прэгерс», купив акции на имя двух своих теток — одна из них живет в Айове, а другая в Висконсине, и фамилии обеих тоже Дрю, что, конечно же, в высшей степени удобно, — и переведя полученную таким образом прибыль на их счета. Малыш, потрясенный не меньше Фостера, решительно объявил, что сообщит о Чаке в комиссию, поскольку в данном случае может оказаться затронутой репутация «Прэгерса».