Шпионы XX века - Филлип Найтли

Руководители разведки, и в частности Дик Уайт, утверждали, что в мутных водах спецслужб к поискам истины нельзя подходить упрощенно. Во внимание следует принимать множество факторов. При анализе секретной деятельности, исходя из одного и того же набора фактов, можно прийти к диаметрально противоположным выводам: совершенно невинным или же наполненным зловещим смыслом. В делах о шпионаже практически невозможно полностью доказать вину обвиняемого без его признания. Но даже в случае признания передача дела для судебного слушания может указать врагу на ваши слабые места и скомпрометировать вашу организацию в глазах общественности. Риск такого рода не оправдывает себя, особенно в случае незначительных проступков. Публично названное имя подозреваемого мешает вам в дальнейшем использовать этого человека, например убедить его начать двойную игру. Такая практика существовала во время войны. По предложению Уайта пойманных иностранных шпионов перестали автоматически приговаривать к смертной казни (как в 1914 – 1918 гг.) и давали им возможность принести пользу тем, кто их захватил.

Но подобные аргументы были неспособны поколебать решимость «младотурок». Они утверждали, что это тот же набор доводов, который должен привести агент КГБ, стремящийся предотвратить свое возможное разоблачение. А может быть, это и доказывает то, что такой агент проник в число руководителей секретной службы? «Младотурки» предложили провести тщательное расследование. Они хотели, чтобы был составлен перечень всех неудачных операций МИ-5 начиная с 1950 года, и намеревались проанализировать каждый такой провал, исходя из предпосылки, что в его основе лежало предательство. Холлис отверг эту идею. По его мнению, успех и неуспех операций зависели от целого ряда причин, в том числе и от чисто человеческих ошибок. Внутренняя проверка, построенная на предположении, что провал, бесспорно, указывает на виновность, уничтожит нормальную моральную атмосферу в организации. Ни один сотрудник не сможет эффективно работать, чувствуя, что за каждым его шагом следят, потому что он в прошлом сыграл какую-то роль в провале некоей операции. Говорят, что Холлис произнес: «У меня здесь не гестапо»(12).

Холлис настолько горячо выступил против «младотурок», что их антипатия к нему (Холлис всегда держался высокомерно и отстраненно, он терпеть не мог неформальною общения в стенах своего департамента) переросла в подозрение. Они задавали вопрос, а не является ли сам Холлис тем тайным агентом КГБ, которого они так стараются отыскать? «Младотурки» начали составлять на своего руководителя секретное досье. А когда теории Голицына о тотальном советском проникновении в западные спецслужбы пересекли Атлантику, поиски компромата на Холлиса превратились в идею фикс. Голицын в своих теориях делал упор на «группу пяти» – советских агентов, захвативших высокие посты в Англии[59]. Филби, Берджесс, Маклин и Блант составляли четверку. Кто был пятым? На его поиски и направили «младотурки» всю энергию.

Возникает вопрос, каким образом группа сотрудников разведки и службы безопасности могла проводить расследование, которое не только не одобрялось их руководителями, но фактически запрещалось ими, расследование, которое практически свелось к изучению личности генерального директора МИ-5 его подчиненными. Вялая реакция со стороны начальства на эту затею объяснялась, во-первых, тем, что оно не хотело терять талантливых и преданных делу сотрудников, которыми были «младотурки», и, во-вторых, полагало, что процесс удастся удержать под контролем. Но в мире разведки существует тенденция, в силу которой любая операция приобретает собственный динамизм и перестает подчиняться контролю сверху. Так произошло и с операцией, получившей впоследствии название «Дело Холлиса» и являющейся типичным примером «невроза секретности». Этот невроз в Англии, возможно, развивался не так остро, как в случае с Энглтоном – Голицыным, но зато тянулся дольше и до настоящего времени делит как бывших, так и действующих сотрудников разведки и службы безопасности на сторонников и противников Холлиса. Если генеральный директор МИ-5 действительно в течение долгого времени являлся советским агентом, то ущерб, нанесенный им, просто не поддается калькуляции. Урон был бы точно таким же, как если бы Эдгар Гувер вдруг оказался полковником КГБ.

«Младотурки» игнорировали то, что за время пребывания Холлиса на посту генерального директора МИ-5 удалось схватить по меньшей мере восьмерых советских шпионов, и сосредоточили все свои усилия на поисках доказательств его вины. Они собрали массу косвенных улик, причем некоторые были столь бездоказательны, что даже не заслуживают упоминания. Главным упор «младотурки» делали на следующие обстоятельства. (Ниже в скобках автор дает свои пояснения. – Ред .)

Во время своего пребывания в Китае в 20 – 30-е годы Холлис познакомился с Агнес Смедли, американской коммунисткой. По всей вероятности, он был также знаком и с Рут Кучински – советской разведчицей, работавшей первоначально в Китае, а затем в Швейцарии. (Все европейцы, жившие в то время в Шанхае, знали Агнес Смедли. И даже если Холлис был знаком с Рут Кучински, то это вовсе не означает, что он был осведомлен о её разведывательной работе.)

Холлис, утверждали «младотурки», не мог объяснить, почему он так рвался в 1938 году на службу в МИ-5. (Холлису просто была нужна работа. В то время безработица была на уровне трёх миллионов человек. МИ-5, со своей стороны, нуждалась в услугах Холлиса, так как её дальневосточный отдел существенно расширялся и опыт Холлиса мог пригодиться.)

Холлису ставилось в вину то, что, будучи генеральным директором МИ-5, он часто задерживался по вечерам в своем офисе, ходил домой пешком, вместо того чтобы пользоваться служебным автомобилем, и таким образом получал возможность встречаться со своим советским шефом. Ему также вменялось в вину знакомство с писателями – бывшими коммунистами Клодом Кокберном и Морисом Ричардсоном, а также с Томом Дрибергом – активистом левого движения в Оксфорде, ставшим позже депутатом парламента от лейбористской партии. (Во-первых, Холлис всегда отличался трудолюбием и работал много. Во-вторых, он ходил пешком, чтобы поддержать физическую форму. В-третьих, у упомянутых лиц было множество знакомых, лояльность которых никогда не ставилась под сомнение, и лишь для Холлиса было сделано исключение.)

КГБ вовсе не настаивал на том, чтобы после войны Блант оставался на работе в МИ-5, заявляли «младотурки», а это могло означать лишь то, что русские уже имели там своего агента, то есть Холлиса. (Перед Блантом открывалась блестящая и весьма привлекательная карьера в мире искусства. Если бы Блант вдруг остался в МИ-5 со своим мизерным окладом, то это выглядело бы безусловно подозрительно.)

«Младотурки» обращали внимание на то, что Холлис задал Гузенко всего несколько незначительных вопросов, очень мало сообщил о результатах допроса и поставил под сомнение надежность Гузенко как источника информации. (Канадское правительство должно было передать англичанам полную стенограмму всех официальных допросов Гузенко. Холлис знал об этом и, видимо, не хотел тратить время, беседуя с Гузенко о том, что им уже было сказано. В обязанности Холлиса входила оценка надежности источников информации. Ничто не указывает на наличие злого умысла в оценке, данной Холлисом. Здесь могла иметь место обычная человеческая ошибка.)

У «младотурок» вызывало подозрение то обстоятельство, что не сохранилось никаких документальных сведений о попытках склонить пойманных шпионов к сотрудничеству ценой предоставления им юридического иммунитета. Кроме того, утверждали обвинители, исчезли пленки, на которых было записано 200 часов допросов Бланта. Наверняка, говорили «младотурки», документы и записи были уничтожены Холлисом перед его отставкой в 1965 году. (На это есть более простое и совершенно невинное объяснение. До 1964 года генеральный директор МИ-5 и высокопоставленные юристы проводили неофициальные встречи по вопросам, связанным с ведением судебных дел о шпионаже. На этих встречах, с одной стороны, взвешивались шансы обвинения на успех, а с другой – возможности получения от обвиняемых информации в случае предоставления им иммунитета или обещания легкого приговора. Никаких протоколов этих неофициальных бесед не велось. Лишь в отношении Бланта, исходя из его положения в обществе, было решено вести протоколы. Что касается пленок с записью его допросов, то они никуда не пропадали, напротив, они хранились весьма тщательно.)(13)

Защищать Холлиса от обвинений подобного рода было весьма сложно. Дело в том, что его хулители истолковывали все сомнения против него, напрочь отказывались признавать возможность других объяснений, отличавшихся от тех, которые приводили они, отрицали возможность простой человеческой ошибки. Смешивая в кучу простые совпадения, необоснованные обобщения и допущения, нагромождая их одно на другое, противники Холлиса ухитрились состряпать против бывшего шефа МИ-5 настолько внешне убедительную обвинительную версию, что неискушенный читатель мог решить: «Да, здесь все-таки что-то есть».