Неизвестный Пири - Дмитрий Игоревич Шпаро
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Через день на юг должен был уйти Бартлетт, и, как пишет Пири, «он выжимал из себя все, что мог». Ветер дул с севера, открытой воды не было.
Книга:
Последнюю половину перехода (31 марта. – Д. Ш.) Бартлетт проделал в таком быстром темпе, что, если я по какой-нибудь причине останавливался на мгновенье, мне приходилось вскакивать в сани или бежать, чтобы догнать его…
При ясной погоде мы, несомненно, могли бы покрыть за этот переход 25 миль; однако при пасмурной погоде след не прокладывается так быстро, поэтому в тот день нам удалось пройти только20 миль.
1 апреля Бартлетт определил широту – 87°47′ с. ш. Если в самом деле, как повествует Пири, люди шли вдоль одного меридиана, то расстояние между лагерем, из которого ушел Марвин, и «лагерем Бартлетта»[191] – 69 миль, пройденные за пять маршей: 26, 27, 28, 30 и 31 марта (29-го путешественники стояли на месте). Ежедневная фактическая скорость – около 14 миль в день. Но Пири привел ежедневные расстояния: 15, 12, 12, 20 и 20 миль, и всего выходит 79 миль – на 10 больше. Не будем придираться, «отдадим» излишек зигзагам. Интересно другое. Если движение началось не 26-го, а 27-го, то можно ли выбросить один день из приведенного графика? Да, можно – 29 марта. Осталось проверить, будет ли это соответствовать рассказу второго свидетеля.
Хенсон
«27 марта…
Оставив коммандера и Марвина в иглу, мой отряд начал переход на север по пути, проложенному капитаном (Бартлетт ушел, по словам Хенсона, накануне вечером. – Д. Ш.)… Через несколько минут мы подошли к молодому льду… разломанному и крепко смерзшемуся… затем мы вышли к открытой полынье, которая заставила нас сделать крюк на запад в 4 мили. Мы переходили по такому тонкому льду, что одно из полозьев саней прорезало его, а немного погодя одна из собак полностью погрузилась в воду, так что ее спасение оказалось опасным мероприятием… Собака встряхнулась, чтобы освободиться от воды, но… когда мех все-таки замерз, я как следует ее побил – не за то, что она упала в воду, а с целью раздробить на ней кусочки льда, дабы она могла стряхнуть их. Бедное животное! Это было бесполезно, и вскоре у нее появились симптомы ужасного пиблокто, так что из жалости она была убита…
…было только 5 часов вечера, когда мы подошли к иглу капитана. Ожидая прибытия коммандера, мы построили еще одно иглу, и примерно через 1,5 часа коммандер и его отряд пришли к нам.
28 марта. Было ровно 40° ниже нуля, когда мы подтолкнули сани к собакам, свернувшимся колечками, и погнали их по неровному льду, покрытому глубоким рыхлым снегом…
По прошествии 4 часов мы подошли к иглу, где в крайнем изнеможении спали капитан и его эскимосы. Чтобы не прерывать отдых капитана, мы построили еще одно иглу… Проснувшись, капитан сказал нам, что условия, в которых был пройден путь в этот день, были самыми трудными и что ему потребовалось 14 часов, чтобы совершить переход. Мы смогли показать лучшее время, поскольку следовали по проложенному им пути…
Утром 29 марта… густой, плотный и колючий туман навис над лагерем. В 4 часа утра капитан начал движение… Позднее я со своими эскимосами последовал за ним. На нашем пути мы прошли через участок очень неровного льда, чередующегося с маленькими льдинами, по молодому льду, возрастом несколько месяцев, и по одной многолетней льдине. Теперь мы оказались около полыньи шириной более 300 футов… Проследовав по следам Бартлетта до его иглу, мы получили приказ встать лагерем, поскольку продвижение вперед было невозможным…
Мы легли спать, но вскоре проснулись в необъяснимом хаосе; лед двигался во всех направлениях, иглу разрушились, и наши жизни каждое мгновение были в опасности. С глазами, скованными сном, мы пытались управлять охваченными ужасом собаками и оттолкнуть сани в безопасное место, но вдруг увидели, что отряд разделен и на фоне ломающихся льдин появляется черная вода.
К западу от нашего иглу, на острове, который, вращаясь, быстро дрейфовал на восток, стояло иглу капитана. В один момент маленькая льдина соприкоснулась с основным полем. Капитан, сосредоточенно ждавший своего шанса, быстро перешел на него вместе со своими эскимосами. Едва он ступил на новую льдину, та льдина, на которой он был в плену, отскочила и стремительно исчезла…
Совершенно измученные, мы легли и уснули…
Когда мы проснулись, было утро следующего дня, 30 марта, и мы увидели открытую воду. Мы не могли идти, пока полынья не замерзнет или пока она не закроется… Мы провели день, старательно работая в лагере, ремонтируя обувь, упряжь, одежду, осматривая собак и их постромки… В отличие от Александра Македонского, мы не осмеливались разрубать “гордиевы узлы”, но распутывали их.
Около 5 часов после полудня температура упала до 43° ниже нуля, и одновременно лед снова начал двигаться…
Мы наспех загрузились, и все три отряда покинули лагерь, пройдя то место, где недавно была открытая полынья, и дальше – более 5 миль, пока не достигли тяжелого и надежного льда больших полей… Мы вошли в лагерь, как пьяные, и построили иглу исключительно в силу привычки, а не благодаря человеческому интеллекту…
Следующий день был 1 апреля…»
Далеко не все ясно. Описания последних двух дней – 30 марта начиная с 17 часов и 31 марта – уместились в несколько строк. Но в целом понятно. Согласно Хенсону, люди шли пять дней, видно, что все были предельно измучены, и цифра 69 миль не выглядит невозможной.
Общий вывод такой. По-видимому, ради впечатляющих цифр, попавших в записку Марвина, Пири сначала скрыл день (23 марта), когда отряды не продвинулись на север, а потом вернул день (29 марта), решив, что возле полыньи можно провести не полдня, а полтора. Для такой манипуляции у коммандера был большой резон – совсем скоро средняя скорость Пири, по его словам, возрастет до 26 миль в день, и поэтому ему нестерпимо важно уже
