Желтый дом. Том 1 - Александр Зиновьев

— Зачем же вы в ЦК послали? — спросил МНС. — Надо было в «самиздат» или «тамиздат» пустить.

— Это сейчас легко так советовать. А тогда мы были честными коммунистами, посты занимали, надеялись внутри партии обсудить важнейшие проблемы нашей жизни. Я и сейчас не считаю себя диссидентом и не хочу быть им. И если бы мне дали хоть малейшую возможность работать в том направлении, как я хотел, в рамках партийного руководства, я бы снова с головой окунулся в это дело.

— Не дадут.

— Конечно не дадут. А другого пути все равно нет. Я на сто процентов убежден в том, что прогресс нашего общества возможен только как прогресс руководства общества. До тех пор, пока в высшее руководство не будут выходить более молодые (от сорока до пятидесяти), образованные, способные и инициативные люди, никаких серьезных перемен к лучшему у нас не будет.

— В таком случае их вообще не будет.

— Похоже на то. Но не хочется так думать.

— Почему все-таки Хрущева скинули?

— То, что его скинули в зените власти, тоже говорит в его пользу: его не боялись. А попробуй, скинь «добренького» Брежнева, который уже пять лет в состоянии маразма пребывает! Те, кто скинул Хрущева, оправдываются тем, что он их измотал нелепыми и неожиданными проектами, дорогостоящими авантюрами. А назови-ка хотя бы один его авантюрный проект, который они сами не взяли бы на вооружение! Дело не в этом. К концу он начал все более склоняться к решительной перестройке аппарата управления и всего хозяйства. На нашу группку накинулись так зверски еще и потому, что это напоминало хрущевские проекты. Они, кто скидывал Хрущева, испугались за свою шкуру, за свои места и перспективы. А когда Хрущев стал поговаривать о перестройке КГБ, он сам подписал себе приговор.

— Странно, такой опытный политикан, а попался на пустяках.

— Это не пустяки. Он, конечно, был прожженный интриган. Но это у него сочеталось с поразительной наивностью. Потом, он не сумел аппарат своей личной власти заложить на аппарат партийной бюрократии так, чтобы подчинить себе последний. Впрочем, это и не могло произойти. Почему? А ты можешь представить меня, допустим, в роли Секретаря ЦК КПСС? Мы (а я входил в аппарат личной власти Хрущева) были слишком интеллигентными и даже слишком светскими для этого.

Мечта Добронравова

Будь я помоложе, сказал Добронравов, я бы непременно сколотил тайную группку. Зачем? Да хотя бы нервы попортить нашим высокопоставленным подонкам. Пара хороших подготовленных и успешных покушений, и Они там даже туалет будут ходить с мощной охраной. И ночи спать не будут. Дело это стоящее. Но нужны молодые отчаянные ребя та. На твоем месте я бы...

Из доноса в КГБ

МНС установил контакт с Глебом Степинским. Знакомство состоялось в ДЖ тогда-то. Присутствовали такие-то сотрудники Института идеологии и редакции «Вопросы идеологии». МНС интересовался антипартийной группой, организованной в свое время Степинским. Расспрашивал о целях «длясебяиздата», о содержании подготовленного группе сборника, о судьбе членов группы. Степинский обещал све сти его с ними. Потом МНС провожал Степинского домой. Содержание их разговора при этом мне неизвестно.

О советском империализме

— Советский империализм — явление весьма своеобразное, — говорит Глеб. — Территории у нас своей в избытке, освоить не можем. Захваты территорий, как таковые, нам не нужны.

— А зачем же мы пол-Европы захватили, в Африку залезли, в Южную Америку лезем?

— Причин тому много. Вот некоторые из них. Мы стремимся сделать все наше окружение подобным нам, чтобы уничтожить базу для невыгодных для нас сравнений, исключить вредные влияния, исключить критику наших по рядков и поддержку диссидентов. Мы очень боимся разоблачений и критики. И вся наша идеологическая демагогия будет прочнее, если не будет капиталистического мира. Затем, мы хотим, чтобы на нас смотрели как на образец, чтобы восторгались нами. Наши вожди жаждут быть вождями в мировом масштабе. Они чуют, что где-то над ними смеются, а это — непорядок. Наш империализм особый — идеологический.

— Не думаю, что наши претензии ограничиваются идеологией.

— Конечно. Конечно, идеологические претензии легко перерастают в обычный захват и насилие. Но и в этом есть одна особенность. В наших захватах занято большое число людей. Им такой образ жизни нравится. Они имеют влияние в системе нашей власти и сами стимулируют наш империализм.

— А что же в этом нового? Обычное стремление населения колониальной державы превратиться в расу господ.

— Это все в перспективе. Я говорю о том, что сейчас и что лежит в основе.

Дома

— Где ты пропадал? Я заждалась.

— Гулял с очень интересным человеком. При Хрущеве и в первые годы при Брежневе был крупной шишкой. Потом ударился в реформаторство и покатился вниз. Живой пример тому, что реформаторство свыше заранее обречено на провал.

— А что не обречено?

— Пока не знаю. Но диссидентство само по себе тоже обречено. Скорее всего, эффект может дать только все вместе, в совокупности. Пока не стрясется какая-то крупная катастрофа в масштабах всей страны, которая затронет ощутимым образом все слои населения, до тех пор никаких существенных перемен не будет.

— Избави Боже от этого.

— Вот в этом-то все дело. Мы панически боимся того, что единство может способствовать улучшениям.

— А зачем еще улучшения? И так живем неплохо. Лишь бы хуже не было.

— Очень интересный мужик. Знает уйму всего. И рассказывает здорово. Жаль, все это пропадает впустую.

— Пусть пишет.

— Говорит, стимулов нет. К тому же для этого надо сти трезвый образ жизни и иметь некоторое материала обеспечение. А он должен где попало халтурить. И в пьянство основательно втянулся, уже не может из него выкарабкаться.

— Все вы пьяницы.

— Но я пока еще не совсем.

— Все равно туда же скатишься.

— Смешно!

— Что смешно?

— Вспомнил, Глеб рассказывал о диалектике нашей жизни. Примеры смешные приводил. Вот, допустим, проблема преступлений. Возьмем два параметра: раскрываемость преступлений и снижение преступности. Согласно всем нашим идеологическим установкам, преступность у нас снижается. Но милиция, считается, с каждым годом лучше работает. А это значит, что растет раскрываемость преступлений. Но если растет раскрываемость, то не растет снижаемость самой преступности. Вот парадокс! Глеб говорит, что проводятся десятки и сотни всяких совещаний на всех уровнях, пока согласуют соответствующие цифры. Не пойму, как Они все-таки выходят из таких затруднений?!

Из доноса в КГБ

МНС все чаще стал встречаться со Степинским. О чем они разговаривают, мне неизвестно. Я сделал попытку присоединиться к ним, но Степинский грубо отшил меня и при всех обозвал стукачом. Как это понимать? Шляются они по глухим окраинам, заходят в самые низкопробные забегаловки, пьют и ведут компании со всяким сбродом.

Из распоряжении КГБ

Установить точно, где бывают МНС и Степинский и какими маршрутами передвигаются. Внедрить в эти точки оперативных работников под видом рабочих и пьяниц, снабдив их соответствующей аппаратурой. Поднять и изучить заново все материалы по делу группы Степинского. Установить наблюдение за всеми бывшими членами группы.

Беседа с Тваржинской

Тваржинская имела конфиденциальную беседу с МНС в своем кабинете. Она сказала, что заканчивает новую книгу и хотела бы дать особый раздел о роли современной логики в борьбе с антикоммунизмом. В духе того доклада. Она рассчитывает и т.д. МНС сказал, что он с удовольствием, но что ему нужно для этого недели две, а тут в институте работать невозможно. Тваржинская сказала, что она понимает, что она договорится в дирекции, чтобы МНС на это время разрешили работать «в библиотеке».

Чего хотят они и мы

— Никита считал себя великим специалистом в сельском хозяйстве, — говорит Глеб. — Он искренне хотел создать изобилие. Но чтобы сразу. Захотел, и готово. Отсюда — авантюризм и сумасбродство.

— Слишком дорого нам обходятся их добрые намерения. И что-то мне не верится в то, что это идет от доброты душевной. Это все то же насилование, но насилование заботой и добротой.

— Верно. Но сами-то они воспринимают это как проявление лучших качеств души.

Они все хотят, чтоб мы жили от пуза.

При коммунизме чтоб жили уж дети.

Решает один: нас спасет кукуруза!

Нет, соя! — решает другой благодетель.

А сами Они, нацепив побрякушки,

Хвастливые речи читают натужно.

Ракеты куют, самолеты и пушки

И лезут повсюду, где нужно — не нужно.

О гуманизме вопят до хрипоты