Сердце степи. Полёт над степью - Ася Иолич

- Мать Даыл, помоги, - прошептала Сэгил в одном из переходов. - Алай, прости меня за всё, что я говорила тебе. У всех уже прощения просила, но Тан Дан будто наказывает за что-то. На этом месте я в последний раз с Салпатом говорила… Тура заперли, Салпата убили… Мать Даыл, милостива будь, дай дитя выносить до срока… Клянусь не грешить больше, не завидовать и язык за зубами держать!

- Ты ни в чём не виновата, - вздохнула Алай. - Салпата, говорят, за золото убили.

- Не знаю я, за что его убили, только, боюсь, из-за меня. Он как увидел меня с той ссадиной, весь покраснел. Сказал, не допустит такого… На всё пойдёт ради меня. А я возьми да и скажи в сердцах, что, мол, и сама после того, что Тур сделал, на что угодно согласна, только вот муж он мне. Как развестись, чтобы не опозориться? Он подошёл и за руки взял. Сказал, что если это указ Ул-хаса или кого из Артай будет, никакого позора для меня в том нет, а вовсе наоборот. Я испугалась и сказала, что глупость ляпнула, и чтобы он не приходил больше. Он сказал, чтобы я не тревожилась, и ушёл. Я будто проклята…

Сэгил тихо плакала и гладила живот. Алай обняла её за плечи, умоляя про себя Мать Даыл даровать наконец им обеим спокойствие.

- А ну с дороги!

Будто оплеухой этот голос ударил Алай. Она метнулась прочь, давая дорогу Бакану и его слугам, и втащила Сэгил за рукав в ближайший из бесчисленных закутков, который, по счастью, оказался совсем рядом, надеясь, что Бакан не узнал её. Но Мать Даыл, видно, просьбы её не слышала. Он остановился и повернулся к ней, вглядываясь в полумрак, и глаза были красными, почти как у Тура в ту ночь, когда он вломился в шатёр и схватил её за плечи.

- Не попадайся мне на глаза, паршивка, - прошипел он, и Алай зажмурилась. - Из-за тебя одни неприятности! Уничтожу!

- Господин! - Слуга похлопал его по плечу, Бакан резко развернулся, пытаясь ударить, но парень ловко уклонился. - Господин, прошу, пойдём! Тебе надо отдохнуть.

Бакан исчез за углом, а слуга поклонился Алай.

- Прошу прощения, хасум. Господин расстроен проигрышем в дэйрто. Господин Нада несколько раз обыграл его, - еле слышно прошептал он перед тем, как последовать за Баканом.

Прижимая руки к груди, Алай кивнула. Зря она пошла бродить по дворцу, ой, зря! Её же предупреждали, что Бакан зол! Она повернулась к Сэгил и ахнула: девушка вжалась в стену и стояла, дрожа, прикрывая живот.

- Опять он срывается на меня, - прошептала она в ответ на суматошные восклицания Алай. - Не понимаю, почему… Я ничего ему не делала! Это уже третий раз…

- На тебя-то что ему злиться? - изумилась Алай. - Я думала, он на меня, из-за Харана…

- Не знаю… Давай к девушкам вернёмся, а?

Весёлая беседа немного отвлекала от печальных мыслей. Оол почему-то горчил, и Алай запивала водой орешки, которые доставала из кармана, а потом пришли девушки из Оладэ и из гарема Бакана, и одна, родом из Озёрного края, рассказывала байки про духов, которые населяют болота и леса и утаскивают неосторожных путников, а ещё про ведуний, что живут в Вечном лесу и владеют ворожбой. В шатры Руана Алай возвращалась уже в сумерках, слушая крики какой-то компании пьянчуг, один из которых порывался громко петь непристойную песню, и поспешила пройти мимо тёмного переулка, откуда раздавались их голоса.

В их с Хараном шатре было одиноко и холодно, а из соседнего, в который поселили Рикада с женой, раздавался тихий нежный шёпот. Алай лежала, глядя в потолок, слёзы чертили дорожки по вискам, Келим рассказывала Рику про змея Вука и волка Уртду, хитрую лисицу Мунг и глупую куропатку Айшут, а он смеялся, называя её сокровищем, и одинокая февральская ночь несла хоровод звёзд над куполом.

Очаг погас, и утро было зябким. Алай села на толстенном войлоке, слушая звуки умтана, что доносились из соседней ограды. Судя по шуму стойбища, рассвело уже давно.

Она встала и расправила верхний халат, поёживаясь, но неожиданно перед глазами встала чернота, а ноги подкосились. Опорный столб будто сам скользнул под ладонь, Алай схватилась за него, чувствуя, как нутро неукротимо стремится наружу. Что-то легонько коснулось ноги, она в ужасе зажала рот рукой: несколько орешков выпали из кармана халата, и ей внезапно стало очень, очень страшно.

Тёплые носки не желали натягиваться на ноги. Алай зарыдала, дёргая их, потом суетливо сунула ноги в меховые сапожки и кинулась наружу, на ходу запахивая стёганый халат с лисой. В шатре Аулун было пусто, нутро снова подскочило к горлу, и она бросилась за ограду под восклицания Ермоса, чувствуя, как нестерпимо почему-то чешутся руки и шея. Она бежала к воротам, потом по улице, в ужасе отдёргивая рукава халата, и красные пятна, проступающие на коже, погружали её в безотчётный ужас.

Она влетела в лекарский домик, ничего не видя перед собой, чуть не сбив с ног слугу, выделенного Аслэгом в помощь Аулун, и бросилась той на шею, рыдая.

- Что… Что случилось, милая?!

- Отравили… - шептала, задыхаясь, Алай. - Вчера… За Харана отравили! Туруд прислала мясо… Орешки ела во дворце… Странные были на вкус… И оол горький… Предупреждали меня… Смотри!

Она скинула халат и сунула под нос Аулун разгорающиеся на руках красные пятна. Аулун ахнула и закрыла рот ладонью, потом торопливо схватила Алай за руку.

- Иди, иди сюда… Раздевайся… Не рыдай! Омрыс, каприфоль… Воду чистую! Мыло!