Бегство от одиночества - Евгений Панов

В то время как основные принципы семейного устройства не регламентированы сколько-нибудь жесткими правилами и допускают широкую свободу выбора, сравнительно малозначимые, на наш взгляд, детали поведения женщины находятся под строжайшим контролем традиций и обычаев. В основном речь здесь идет о предписаниях негативного характера. Например, у папуасов Новой Гвинеи женщина не имеет права входить в мужской дом, играющий роль деревенского клуба, участвовать в праздничных трапезах, прикасаться к возбуждающему напитку кеу. Ей не только не разрешено присутствовать при игре мужчин на музыкальных инструментах, но и настоятельно рекомендуется стремглав убегать прочь при одних только звуках музыки. Жена не может есть из той же посуды, что и ее муж, а во время еды ей, как и детям, обычно достается то, что похуже. В обязанности женщины входит доставлять овощи и плоды с огорода, чистить их, приносить дрова и воду, разводить огонь. Что касается мужа, то он готовит пищу и делит ее между присутствующими, забирая лучшие куски себе и предлагая их гостям.

Неравенство партнеров по семейной жизни не должно слишком удивлять нас, коль скоро его отголоски и по сей день не дают покоя борцам за равноправие женщины. Но что действительно плохо укладывается в голове, когда знакомишься с жизнью сегментарных обществ, — это отсутствие каких-либо элементарных моральных запретов во взаимоотношениях с себе подобными, принадлежащими к общинам «чужаков». Когда читаешь воспоминания Елены Валеро (в записи известного итальянского этнографа Этторе Биокка) о ее жизни среди яномамо, просто диву даешься, какой гремучий сплав непредсказуемости, наивного коварства и бессмысленной жестокости представляет собой поведение этих индейцев. Одна община приглашает на пиршество другую и ничтоже сумняшеся истребляет мужчин-гостей по одному подозрению в каком-то их злом умысле. Или же мужская часть общины внезапно решает настичь гостей, только что покинувших их деревню, и уводит к себе всех женщин своих недавних друзей. Женщине, пытающейся спастись бегством, посылают вслед отравленную стрелу, а в момент нападения на соседей расстреливают из луков детей, попавших под горячую руку.

Яномамо, как я уже упоминал, заслужили репутацию «свирепых людей», но, к сожалению, вопиющее пренебрежение ценностью человеческой жизни ни в какой мере не ограничивается рамками их культуры или, скажем, обычаями «охотников за головами». Фактически все то же самое мы видим и у гордых скотоводов-нуэров, обладающих, по словам Эванс-Причарда, сильно развитыми представлениями о справедливости, когда речь идет о взаимоотношениях с членами своей общины. Но во время похода на родственных им динка воины нуэров рассматривают женщин брачного возраста, девочек и мальчиков в качестве военных трофеев наравне со скотом, Что же касается старух и младенцев, то их до недавнего времени забивали дубинами, а тела убитых бросали в пламя подожженых агрессорами деревенских построек. Все это, на мой взгляд, сильно подрывает позицию тех, кто верит, что фундаментальные нормы морали изначально свойственны человеческой природе. Очевидно, мораль и нравственность должны были пройти столь же долгий путь эволюции, как и сами социальные системы человека, чтобы идеи добра, гуманизма и справедливости стали хотя и недостижимым в полной мере, но, по крайней мере, провозглашенным во всеуслышание идеалом жизни общества.

Неравенство, стратификация, касты

Трудно остаться равнодушным при виде необычайно пестрой и многокрасочной картины разнообразия архаических обществ, лишь малой толики которых мне удалось коснуться на предыдущих страницах, Однако, сколь бы уникальны ни были быт, нравы и обычаи каждого из них, в этом бесконечном многообразии нам все же удалось разграничить, быть может, грубо и условно три основных типа социокультурных образований. Я имею в виду, во-первых, общества охотников и собирателей, во-вторых — земледельцев тропического леса и, наконец, общества, практикующие простейшие способы отгонного скотоводства. Важнейшие особенности каждого из этих трех типов обществ определяются, в первую очередь, способами их жизнеобеспечения и производства. Вся сумма производственных навыков, обоюдно связанных с господствующей в том или ином обществе материальной культурой (куда входят орудия труда, жилища, предметы быта и т. д.), может быть названа цивилизацией[14]. Именно в этом смысле известный уже нам этнограф Ж. Маке говорит применительно к трем названным типам обществ о «цивилизации лука», «цивилизации леса» и «цивилизации копья».

Можно задать вопрос, каковы дальнейшие перспективы этих архаических цивилизаций. Скорее всего первые две из них, остающиеся до наших дней во власти навыков и обычаев позднего каменного века, едва ли способны порвать со своими традиционными способами существования и, таким образом, рано или поздно обречены на исчезновение. Многие общества, относящиеся к цивилизациям лука и леса, уже погибли под натиском агрессивной экспансии современного индустриального общества, другие, как это ни трагично, находятся буквально на грани вымирания. Иными словами, эти цивилизации, говоря языком биологии, представляют собой своеобразный эволюционный тупик. Что же касается скотоводов, исповедующих воинственные заповеди цивилизации копья, то, как свидетельствуют исторические факты, они в состоянии перейти на новый уровень поступательного развития. Впрочем, такое случалось на памяти людей лишь в ситуациях, когда некий скотоводческий этнос подминал под себя так называемую цивилизацию зернохранилищ, к которой, как принято считать, относятся самые перспективные из всех архаических обществ. С этими последними нам необходимо познакомиться поближе, прежде чем перейти к рассказу о том, что может получиться при объединении цивилизации копья с цивилизацией зернохранилищ.

Говоря о цивилизации зернохранилищ, Ж. Маке имеет в виду совершенно определенный круг африканских этнических культур, хотя в принципе это понятие применимо в той или иной степени ко всем тем архаическим земледельческим обществам, где возможны уже излишки производства, пригодные для запасания их впрок в отличие от того, что мы видели, скажем, у земледельцев тропического леса.

Возможность накопления излишков с роковой неизбежностью порождает имущественное неравенство людей, на питательной почве которого в обществе взрастает реальная власть вместе с обслуживающей ее бюрократией. Эгалитарное общество первобытного коммунизма шаг за шагом перерастает сначала в некое предгосударственное образование, а затем при определенном стечении обстоятельств — в централизованное государство с более или менее развитой административной системой управления всеми его подразделениями. Сегментарное общество, состоявшее из равноценных друг другу общин, превращается в иерархически организованную пирамиду, где привилегированная верхушка господствует над обширной периферией. Все стадии этого процесса зарождения государства этнографы могли воочию наблюдать на примере земледельческих обществ южной половины Африки, к которым мы и обратимся вслед за Ж, Маке.

Речь пойдет о бантуязычных негроидных этносах, живущих в области африканских саванн к югу от экватора. Сюда относятся, в частности, такие народы, как лунда, луба, бемба, лози и ряд других, составляющих значительную часть населения Южного Заира, Анголы и Замбии. Техника земледелия здесь не слишком далеко шагнула вперед по сравнению с тем, что мы видели, знакомясь с цивилизацией леса. Как и там, участки, предназначенные под посев, должны быть сначала освобождены от деревьев, для чего люди прибегают к выжиганию редколесья и к корчеванию оставшихся после пожара пней. Почву, которую в саванне никак не назовешь плодородной, рыхлят вручную с помощью мотыги. Возделанные земли быстро истощаются, и это требует постоянного освоения новых территорий. Но тем не менее продуктивность земледелия в этих местах выше, чем в тропическом лесу, хотя бы потому, что корчевание деревьев здесь не столь трудоемко, так что под посев могут быть использованы значительно большие площади.

Однако самое главное различие между особенностями земледелия в цивилизации леса, с одной стороны, и в цивилизации зернохранилищ — с другой, определяется составом сельскохозяйственных культур. Лесные земледельцы специализируются главным образом на выращивание клубневых культур (батата, ямса, маниока), урожай которых плохо поддается хранению. Что касается жителей саванны, то они, не отказавшись полностью от культивирования клубневых, сосредоточились в основном на посевах злаков, таких, в частности, как сорго и просо. А коль скоро урожаю зерна самой природой гарантировано длительное хранение, у людей появилась возможность запасать его впрок. По словам Ж. Маке, при переходе от лесного земледелия к земледелию в саванне был взят рубеж, обеспечивший накопление излишков. Немаловажным оказалось и то, что порции зерна в силу его сыпучести и однородности удобно измерять, передавать из рук в руки в строго сопоставимых количествах и перевозить на большие расстояния. Понятно, что это обстоятельство увеличивает возможности обмена и установления связей между удаленными друг от друга общинами.