Птицы небесные или странствия души в объятиях Бога. Книга 1 - Монах Симеон Афонский

Геннадий присоединились ко мне в большом походе в верховья этой удивительной реки. К этому времени между нами, особенно между архитектором и мной, происходило все более тесное сближение. Он мне нравился своей нравственной чистотой и художественной одаренностью, как талантливый художник и прекрасный фотограф, который тонко чувствовал красоту природы. Инженер тоже подружился со мной, будучи добрым и отзывчивым парнем, но шел своими путями, закрытыми для других людей. Ценя мое тактичное отношение к его жизни и к его спортивным увлечениям, он не посягал, в свою очередь, на свободу других самим определять свою жизнь.

Мои восторги о Памирском тракте увлекли их обоих в наше совместное путешествие. Радостные и счастливые мы выехали на двух ЗИЛах, везущих груз на далекий Памир. Первая ночевка состоялась у нас возле небольшого кишлака, где дорога на Памир уходила на Хабуробадский перевал. Рядом с чьим-то плетеным забором мы устроили ночлег и только поставили на огонь котелок, как нас окружили местные ребятишки, держа поднос с миской кислого молока, лепешками и сладостями: «Это папа и мама вам прислали!» – прокричали они хором и убежали. Я сильно подосадовал на самого себя, что не догадался захватить небольшие подарки для детей. Потом мы всегда брали в любой поход «про запас» школьные авторучки, резинки, цветные карандаши и, конечно, конфеты.

К вечеру мы подошли к кишлаку, расположенному возле красивых полей, ярко выделяющихся среди долины своими желтыми цветами рапса. На них зелеными шатрами раскинулись деревья грецкого ореха. Сидя под орехом у небольшого костра, на котором закипала вода в котелке для чая, мы готовили себе в кружках детскую кашу, которую, для экономии времени, просто заливали горячей водой. Только мы приготовились к нашему горному ужину, как снова увидели бегущих к нам ребятишек с угощениями. Запыхавшись, они протянули нам поднос с кислым молоком, лепешками и медом: «Мама и папа увидели вас и просят прийти ночевать к нам домой!» Эти дети совсем смутили нас. Такое гостеприимство к незнакомым людям запоминается на всю жизнь! В другой раз, когда мы снова оказались в этом месте, мы отблагодарили подарками этих простых безхитростных людей.

Начинало темнеть. Геннадий и я легли под этим же огромным деревом, среди переплетения его корней, решив терпеть неудобства, а Виктор все ходил и искал для ночлега место получше. Наконец, он нашел подходящий участок земли, лег на него для пробы и порадовался тому, как удобно было лежать. Это было дно небольшого сухого арыка. Там он и устроился. Наступила теплая ночь с мерцающими огромными звездами и ярким Млечным путем, пересекающим небо, от которого на поля лился мягкий рассеянный свет. Среди ночи Виктор вдруг издал возглас: «Да что же это делается? Специально что ли?» Он вскочил с мокрой спиной: по дну арыка шумела вода для полива рапса. Вскоре наш друг, кряхтя, улегся между ореховых корней, рядом с нами. Мы еще немного посмеялись над этим забавным приключением, но усталость взяла свое, и все уснули.

Чем больше привыкаешь к весу рюкзака, тем меньше ощущаешь его тяжесть. Попутных машин не было, но мы бодро уходили все дальше и дальше в верховья реки. Там, где Оби-Хингоу, разделяясь, уходила влево, мы перешли клокочущую реку по длинному раскачивающемуся подвесному мосту и пошли вверх по притоку, берущему свое начало в ледниках Дарвазского хребта. Ущелье стало уже, а горные пики – более высокими, удивляя своими остроконечными вершинами, похожими на небесные золотистые знамена, стоящие на постаментах могучих горных кряжей.

На каждом привале мы доставали четки и молились, наслаждаясь горным безмолвием, нарушаемым лишь посвистом синиц. Река сделалась тихой, словно ручной, и перекатывалась по камням с ласковым плеском. Вдоль песчаных берегов, по колено в воде, стояли кусты бледно-зеленого ивняка, окуная свои длинные спутанные пряди в светлые волны реки. Я сидел с четками, прислонившись спиной к большому камню. Мои друзья сидели рядом, тихо молясь. Солнце светило из-за спины. Перед глазами огненными языками каменного пламени сияли вершины. Постепенно это прекрасное зрелище начало как будто отодвигаться и меркнуть, словно не осталось ни одного предмета, который бы привлек взор. Не было ни света, ни темноты, но только непередаваемый покой источался откуда-то из глубины души, все превращая в живое и дышащее покоем безбрежное пространство невыразимого счастья. Но даже оно отошло, и осталось нечто неведомое, не имеющее ни конца, ни начала, но в этом несказанном «нечто» была жизнь и оно само было истинной жизнью, безусловной, не требующей ничего, что могло бы дополнить ее или умалить. Теперь уже ум не желал возвращаться из этой безграничной жизни в маленькое скорчившееся у камня существо, в котором ему нужно было снова жить, двигаться и говорить.

Меня привели в чувство попытки друзей расшевелить мое тело. Они дергали меня за руки, дули в лицо, а Виктор щекотал мне нос травинкой, надеясь щекотаньем вернуть меня к действительности. Еле разомкнув губы, я с усилием произнес: «Подождите…», пытаясь сказать, что скоро я поднимусь, и мы пойдем дальше, но ум снова начал входить в безбрежность, наполненную Богом. Мои доброжелатели пытались поднять меня с земли за руки и тормошили за плечи. В конце концов их усилия увенчались успехом. Я с трудом открыл глаза и попытался встать. Они помогли подняться, и я пошел, слегка пошатываясь, следом за своими спутниками. Мы прожили на высокогорных полянах у реки два или три дня. Все это время я лежал в палатке и молился. Мои друзья молились тоже, пока наша еда не подошла к концу. Тогда мы поспешили в обратный путь.

В этом походе мы крепко сдружились с Виктором. Он сделал много отличных фотографий и было видно, что красота горной природы и величие Памирских вершин тронули его душу. Киевлянин был более сдержан, но доволен своими впечатлениями. Они спешили вернуться на свою метеостанцию, которую оставили на попечение редактора. Но этот поход с молитвой по горным тропам и ущельям настолько впечатлил Виктора, что он тут же уволился с метеостанции, чтобы иметь свободное время на путешествия