MCM - Алессандро Надзари

— Удержание позиций соотносится с их возможным планом. И траты собственных запасов, должно быть, жёстко нормируются и контролируются. Теперь это позиционная война. Что с обычными гражданами?

— А что с ними? Они ни сном, ни духом. Подумаешь, тридцать с чем-то улиц перекрыли под благовидным предлогом. Зафиксировано повышение общего уровня социальной агрессии, преимущественно в дальних округах, хотя, казалось бы, им должно дышаться вольготнее. И придётся пока пустить это на самотёк, незачем растрачивать ресурсы, если не избавимся от источника жары.

— А избавимся мы от него, если…

— Когда.

— … Когда ликвидируем обосновывающее необходимость его существования неведомо что. И в верное ли место нас переместило зеркало, раз уж мы даже появились в различное время и сутки спустя.

— Раз это станция метрополитена, то — в верное. Но совершенно не понимаю, как эти игры со временем работают, а ведь благодаря им и удаются фокусы Игнациуса.

— У меня два вопроса. Первый. Я что-то характерного блеска нигде здесь не увидел. Так как же таскавшие оборудование эхоматы возвращались отсюда? Второй. Если бы отсюда существовал обратный путь в Нотр-Дам-де-Консоласьон, то мы бы попали в восемнадцатое или обратно в семнадцатое июля? Так, интуитивно предположите.

— На первый вопрос ответ простой: обратите внимание на то крошево в углу, со спичкой вы могли его и не заметить. А вот ответ на второй… Я правда не знаю, не пытайте. Мартин, то, что мы на сутки вперёд перенеслись, уже ничего хорошего не означает, а если это ещё и двусторонний канал… Вы сами-то осознаёте перспективу? Закинуть объект в будущее и оставить дожидаться там. Имитировать бездействие в настоящем, чтобы позже… Что-то как-то мне надо присесть.

— Есть и другой вариант: это не мостик из прошлого в будущее и обратно, а из будущего в прошлое и так же обратно. Более того, то будущее также не является, хм, текущим будущим, а представляет ступень прошлого, более близкую по временной шкале к пределу, который достигнуть никак нельзя, поскольку время непрестанно течёт. Или же это подпространства единого…

— Мартин.

— Я к тому, что, возможно, от этого проистекает уверенность Игнациуса в сценарии. Время суть череда метаморфоз материи. Я не представляю, как должен выглядеть математический аппарат, способный предсказывать глобальное будущее. Но что, если смотреть на серию уже свершившихся метаморфоз, видеть генеалогическое древо момента? Конечно, каждое вносимое им изменение в прошлом влияет на будущее, что для Игнациуса означает уже собственное ограничение в возврате к некоему предельному моменту за счёт иссечения невозможных вариаций или в просмотре горизонта временных событий…

— Ма-арти-ин… — схватилась за голову Селестина.

— Но что в таком случае означает «другой порядок времени» применительно к моменту эксперимента? И не произошло ли сдвига временных фаз урбматерии и тела-скриптора, что восстановило себя по состоянию на какой-то предшествовавший день, в то время как скачков метаморфоз у урбматерии не было? То есть таковое сосуществование возможно? А поглощённые за тот период желания — что же они? Как произошла ресинхронизация? И для кого или чего она важнее?

— Мартин! — приказным тоном шепнула она.

— Ох, извините…

— Да не в том дело. Смотрите: какое-то свечение дальше по туннелю.

— Идём туда. Хотя нет, секунду… Да, так и есть: Михаил или кто-то из комедийного дуэта под его началом скрал у меня одну из колб. Никак не могли обойтись без сувенира на память. Хорошо, у меня осталось три. И если до них дойдёт, то держитесь как минимум метрах в десяти от области взрыва. Пожалуйста.

— Ладно-ладно. А вы постарайтесь не прижиматься к стенам. Или токопроводящим рельсам. Или эхоматам. Пожалуйста.

— Что там? — метров через сто спросил Мартин.

— В двадцати метрах к северо-востоку от нас — ль’Оратуар-дю-Лувр. Барочная?! А к югу через реку — библиотека Мазарини… Знаю я, знаю, что вы о штуке, на которую наткнулись перед собой. Но, признайте, место для неё и впрямь интересное.

— Весьма. Она перегораживает проезд вагонеток и упирается в стену. По отзвуку похоже на сосуд Дьюара. Хм, зато топологически напоминает муфту. Имею в виду аксессуар.

— Ловушка Фабриса! Так вот, как она выглядит.

— Или то, что на её основе создал уже Игнациус в своих целях.

— Да, я чувствую, что она изменяет динамику движения умрбэнергии. Такой её организации я ещё не встречала. О, и ис-дис капризничает рядом с ней. Нужно двигаться дальше.

— Ещё одна, — попалась метров через двести. — Не понимаю, почему не Марбёф?

— В каком смысле?

— Ближайшая станция к той церкви. А нас перенесло в первый. Если они занимаются установкой этих ловушек, то почему не начать с ближайшей и двигаться дальше от неё?

— Вы же видите, что ловушки мешают движению. Может, они их не таскают, а катят? Можно даже не по рельсам, асфальтовое покрытие само по себе это позволяет, найдись тележка. То есть приходится катить в дальний конец, — в смысле, ближний к Марбёф, — там выгружать, возвращаться за новой, ставить её ближе к порталу и так далее, пока никуда ходить и не придётся. И вообще, Марбёф тут может быть совершенно ни при чём.

— Но ведь линия тянется от фортифа до фортифа, перерезает город пополам практически полностью. Слишком уж символично. Стали бы анархитекторы пренебрегать её протяжённостью?

— Покорнейше прошу извинить, теорию разъединения урбматерии и тела-скриптора я прогуливала, и потому не могу утверждать или опровергнуть, что такая географическая полнота и впрямь необходима. Зато… Ох, шлёпни меня Луг! Зато Лувр — в смысле, станция — находится в центре относительно прямого отрезка «Площадь Согласия — Сент-Поль». Они таскали в обе стороны от него.

— А вы не могли бы переместить нас поближе, чтобы не проходить весь путь так? Скажем, к Тюи…

— Тюильри? Пожалуйста.

— О-ох, что ж так резко, Селестина? — Всего на мгновение его вырвало из реальности туннеля, но носу вновь пришлось адаптироваться к рейхенбахским водопадом обрушившегося на него запаху креозота.

— Но вы же сами, кажется, торопитесь?

— Да. В частности потому, что удивлён скоростью Бэзи. Ему как заводной механизм перекрутили. Вот так: опасны бывают не только раненые звери, но и сломанные игрушки.

— Сломанная игрушка? — зловеще, избегая света ис-диспозитифа Селестины, подкрался Бэзи и с разбегу повалил Мартина на пол. — Не больше, чем ты! О, да, я чую! Да, ты тоже поломанная игрушка! — и кулаком ударил под диафрагму, освежив воспоминания об операции, а затем ещё раз. Зря: не прикрыл челюсть, которую Мартин пригрел металлом арбалета. С Бэзи слетела маска, но лица — или его отвратных остатков — было не увидеть. Бэзи с ожидаемым безумным хохотом отступил во тьму туннеля. Интуитивно Мартин решил взять маску с собой. «А почему Селестина бездействовала?»

— Селестина? Селестина! Ох! — нашёл он её у станционного киоска. Пришлось вновь взять её за руку, чтобы осмотреть. Ударилась головой, но без кровоподтёков. Ткань платья на животе была пропорота наискось, а из-под неё что-то краснело. «Нет. Нет-нет-нет. Не кровь». Он подрастянул края разодранной белой ткани и увидел под ними медью блестевшие цветы. Целые.

— Бу! Нет? Эх, надо было «Бэзи!» — вполне себе страшилка наших дней.

— Очень вовремя, — сердце колотилось с такой скоростью, с таким ритмом, будто переживало несколько жизней одновременно, в каждой из которых было подвергнуто непохожим эмоциям и аффектам.

— Это вам за то, что завели нас в засаду. Ох, помогите встать. Там был эхомат, я не заметила. За это мне — испорченный наряд. Припечатал он меня будь здоров, но Ангерона и слуги её Фабрис и Агнесса хранят меня. А теперь прошу довериться мне. Придётся идти без подсветки: я уже чувствую, как впереди выстраивают оборону. Впервые попробую локацию по умбрэнергии. Возьмите меня за плечо и не отпускайте. Да, вот так.

Почти через двести пятьдесят метров на пути попалась ещё одна модифицированная ловушка. Селестина чертыхнулась, припомнив Вандомскую площадь и штаб-квартиру Ордена Почётного легиона, но не стала разъяснять, что ей не нравится, хотя, как для Мартина, они даже не были на одной линии. Ещё метров через тридцать замерла и медленно присела, рукой дотронулась по асфальтового покрытия. Очень тихо попросила Мартина пустить болт так далеко, как позволял арбалет. Мартин мог бы уточнить, что «так далеко, как позволяла высота туннеля, ограничивавшая использование навесных траекторий», но не стал, а просто выполнил указание, надеясь, что колба в полёте не царапнет свод раньше времени. Он в кого-то попал; жаль, что на Олимпийских играх нет стрельбы из арбалета — совершенно пропагандистское перетягивание каната, видите ли, есть, равно как и стрельба из луков и огнестрельного оружия, в том числе по голубям, а арбалет не у дел! — золотую медаль забрал бы он. Можно было различить три силуэта. Пока Селестина вновь не коснулась покрытия и не послала им навстречу волну, только усиливавшуюся по мере приближения и в конце разразившуюся отнюдь не влажным бризом — градом, камнепадом, залпом мортиры. Остался только расфасованный в металлические сеточки фарш.