Дети Бога - Мэри Расселл

Собравшись вокруг них едва не в полном составе, ван'джарри тоже слушали; дети цеплялись за родителей, и каждый понимал, что время подходит. Открыв глаза, Эмилио Сандос увидел, как грудь Ха'аналы опустилась в последний раз, и, отбросив одеяла, оглядел живот; заметил слабое шевеление и подумал: «Еще живой, еще живой». Выпучив глаза, Нико протянул ему нож.

Словно издали Сандос наблюдал за своими лишенными чувствительности руками, резавшими быстро и решительно. На протяжении часов он страшился этого момента, боялся, что станет резать слишком глубоко или слишком поспешно. Но на него снизошла некая бессловесная благодать. Сандос ощущал себя очищенным, лишенным всех иных целей — пока это тело раскрывалось перед ним, слой за слоем, распускаясь, блестя точно красная роза, чьи лепестки умыты рассветной росой.

— Вот, — тихо сказал он, вспарывая пленку, — Нико, вынимай младенца.

Гигант сделал, что ему велели, и его смуглое лицо побледнело при жутковатом звуке — хлюпающем и мокром, раздавшемся, когда он извлекал ребенка. На секунду Нико застыл, держа на огромных ладонях хрупкое тельце младенца, словно оно было сделано из стекла.

Джон ждал сразу за дверью, готовый вытереть малыша и передать отцу, но увидев то, что вынес Нико, — пар поднимался клубами от тонкой влажной шерсти — он, вскидывая голову, воскликнул:

— Мертворожденный!

Нико залился слезами, а остальные подняли громкий вой, который разом стих, когда сквозь проем метнулся, точно безумный, Сандос и прошептал по прямому адресу — с протестом и вызовом: — Боже, нет! Не в этот раз.

Внезапно выхватив у Нико ребенка, он опустился с ним на грунт, поддерживая коленями и предплечьями; крошечное тело было к нему так близко» что Сандос ощущал тепло его матери, еще не успевшей остыть. Припав ртом, он высосал из ноздрей младенца слизистую пленку, вместе с жидкостью, и сплюнул — разъяренный, решительный. Одной искалеченной кистью отклонив назад его влажную голову, а второй поддерживая ее под подбородок, Эмилио опять накрыл нос малыша своим ртом. Осторожно дунул и подождал, дунул и подождал — снова и снова. В конце концов он ощутил на своих плечах руки, потянувшие его назад, но, вывернувшись из их хватки, вернулся к своему делу, пока Джон не оторвал его от маленького тела и не приказал голосом, прерывающимся от плача: — Перестань, Эмилио! Хватит!

Побежденный, он откинулся на пятки, испустив единственный отчаянный крик. И только когда звук, вырвавшийся из его горла, соединился с тонким, слабым плачем новорожденного, Эмилио Наконец понял.

Писк младенца заглушили возгласы изумления и радости. Малыша подняли изящные рунские руки, и взгляд Эмилио следовал за младенцем, пока его вытирали и обертывали, виток за витком, домотканой материей и передавали из объятия в объятие. Довольно долго Эмилио — забрызганный кровью, измученный — не двигался. Затем, оттолкнувшись от земли, поднялся на ноги и некоторое время стоял, чуть покачиваясь и высматривая Шетри Лаакса.

Он боялся, что отец станет оплакивать жену и проклинать ребенка. Но Шетри уже прижимал малыша к груди, не отрывая от него глаз и не замечая никого, кроме сына, которого он нежно баюкал в своих руках, пытаясь успокоить.

Отвернувшись, Эмилио Сандос вновь вступил в каменную хижину, где лежали останки женщины, о которой, как и о нем, забыли во всеобщем ликовании. Мы сжигаем наших мертвых, сказал Рукуэи… Когда? Двое суток назад? Трое? Итак, его святейшество был прав, равнодушно подумал Сандос. Не нужно рыть никаких могил… Уже ничего не чувствуя, он тяжело опустился рядом с тем, что недавно было Ха'аналой. Если что-то и может доказать существование души, подумал Сандос, то это абсолютная пустота трупа.

Непрошеное, незваное, на него снизошло спокойствие: разбуженное музыкой, смертью и незамутненной любовью, которую можно ощутить лишь при рождении. Снова он ощутил тягу прибоя, но в этот раз поплыл против нее, как борется с течением человек, которого уносит в океан. Опустив на руки голову, Эмилио надавил ею на механизмы скреп, чтобы физической болью, с которой он умел справляться, блокировать то, что ему не по силам.

Это оказалось ошибкой. Слезы, брызнувшие от боли его тела, начали истекать из ран его души. Долгое время Эмилио ощущал себя сломанным, искалеченным. Это не его тело подвергли насилию, не его кровь пролили, не его любовь разбили вдребезги, но он плакал по мертвым, по необратимым ошибкам и ужасным мукам. По Ха'анале. По утратам Шетри, а также своим: по Джине, Селестине и той жизни, которая могла бы у них быть втроем. По Софии, по Джимми. По Марку и Д. У., по Энн и Джорджу. По своим родителям и брату. По себе.

Когда всхлипывания затихли, он лег рядом с Ха'аналой, чувствуя себя таким же выпотрошенным, как ее труп. «Господи, — шептал он раз за разом, пока им завладевала смертельная усталость, — Господи».

— Сандос?

Дэнни помедлил, затем снова потряс его за плечо.

— Извини, — сказал он, когда Эмилио сел. — Мы ждали, сколько могли, но это важно.

Сандос огляделся из-под набрякших век. Ночью тело Ха'аналы унесли; теперь в хижине толпились священники.

— Как самочувствие? — спросил Джон и заморгал, осознав глупость вопроса, когда Эмилио неопределенно пожал плечами.

— Ты должен кое-что посмотреть, — сказал Джон, передавая ему свой блокнот.

В корневую его директорию — чтобы Джон не смог этого пропустить — Франц Вандерхелст сбросил набор файлов с данными. «Случай поделенной лояльности», — предположил Джон, с нарастающим страхом взирая на снимки и соображая, что они могут означать. Очевидно, Франц какое-то время следил за этим процессом, пытаясь решить, что делать и делать ли что-то вообще; хороший торговец должен держаться в рамках своей компетенции, он подчиняется Карло, но все-таки толстяк сделал, что мог…

— Боже, — выдохнул Эмилио, прокрутив картинки. — Прикинули численность войска?

— Думаю, только в головном отряде более тридцати тысяч — ответил Джозеба.

Все представления о размеренной, совещательной жизни руна, сформировавшиеся в его сознании, были сметены отметками времени на снимках, когда он столкнулся с реальностью армии, завоевавшей известный им мир Ракхата столь же быстро и куда более основательно, чем Александр завоевал свой.

— Вот это похоже на легкую пехоту в авангарде, — сказал Дэнни, протянув руку над плечом Сандоса, чтобы показать экран, — а на расстоянии двух дней марша за ней следуют латники. Снимок примерно четырехдневной давности. Видишь, насколько они ярче? Мы даже засекли блеск металла.

— В инфрасвете можно разглядеть позади них еще один большой отряд, — сообщил Джозеба. — Взгляни на следующий снимок.

Сандос уставился на картинку, затем вскинул глаза на обеспокоенные лица товарищей.

— Артиллерия, — подтвердил Шон. — Направляется прямо к нам.

— Но мы же летели над облачным слоем, и Джон не выходил за звуковой барьер! — сказал Эмилио, — Как они нас выследили?

Ответил ему Дэнни:

— Не могу утверждать наверняка, приятель, но предположения есть.

Подумав, Эмилио на секунду закрыл глаза.

— Карло нас предал. Это он дал им координаты.

— Похоже на то.

Нико стоял прямо за дверью.

— Выходит, синьоре не нужно ждать, пока мы приведем к ней Исаака, — сказал он. — Она идет сама, чтобы его забрать.

— Для этого не нужна армия, — мрачно заметил Шон, опускаясь на корточки рядом с Джозебой.

— Сандос, тебе следует знать кое-что еще, — сказал Дэнни Железный Конь. — Когда обнаружилось, что вы пропали, София Мендес поклялась «идти по следу этих ублюдков джанада до их логова и покончить с ними, раз и навсегда».

— Конечно, это заманчиво, — произнес Сандос. — Ее можно понять.

Прочный мир, безопасные границы, безоблачное будущее для руна… Он потерся лицом о свои руки, и все поднялись на ноги. На секунду — в каменной комнатке, в окружении огромных тел — Сандосу почудилось, будто время сдвинулось, но усилием воли он вернул себя в настоящее, которое тоже было достаточно скверным. — Нужно предупредить ван'джарри, — сказал он; — Им следует эвакуироваться. Отступить к поселку Атаанси. Сосредоточиться в одной долине, организовать оборону.

Дэнни покачал головой:

— Собьются как рыба в бочке — а тут и подойдет артиллерия.

— У маленьких рассредоточенных групп больше шансов избежать обнаружения, сказал Джозеба, — но они тоже могут погибнуть — от голода или переохлаждения.

— Что в лоб, что по лбу, — проворчал Джон, — Как ни крути, дело плохо.

— Решать не нам, верно? — заметил Шон. — Мы сообщим факты, и пусть ван'джарри делают свой ход.

А когда остальные пожали плечами, выражая согласие, он направился к выходу, кивну в Джозебе:

— Пошли, парень. Разнесем хорошие новости.