Золотой человек - Мор Йокаи

Глаза Ноэми увлажнились слезами, а поздравление сына, полученное ею впервые в жизни, дрожало в ее руке, когда она сказала Михаю:

- Почерк у него будет в точности, как твой.

- А где ты видела мой почерк? - удивленно спросил Михай.

- Во-первых, на прописях, какие ты составлял для Доди. А кроме того, на разрешительном письме на право пользования островом. Ты что, уже забыл?

- И правда, забыл. Ведь это так давно было.

- Ты теперь никому не пишешь писем?

- Никому.

- Ты уже полтора года не отлучался с острова. Разве у тебя нет никаких дел в той жизни?

- Нет и не будет.

- А что же сталось с теми делами, какие до сих пор держали тебя там?

- Хочешь знать?

- Да, хотела бы. Меня огорчает, что такой умный человек вынужден похоронить себя на пустынном острове только лишь из-за любви к нам. Если это единственная причина, которая заставляет тебя находиться здесь, то мне и любовь твоя не в радость.

- Будь по-твоему, Ноэми. Я расскажу тебе, кем я был в той, другой, жизни, что я содеял там и отчего желаю остаться здесь. Когда уложишь ребенка, выходи к скамеечке у веранды, и все узнаешь. Открою тебе всю правду, как на духу. Услышишь мою исповедь - удивишься и содрогнешься. Но в конце концов простишь мне мои прегрешения, как простил Господь, когда послал меня сюда.

После ужина Ноэми уложила Доди и вышла из дома. Они с Михаем друг подле друга расположились на березовой скамье.

Сквозь зелень беседки пробивался лунный свет, но не тревожил людские души: луна перестала быть роковым светилом, ледовым раем самоубийц - она стала добрым другом.

И Михай поведал Ноэми обо всем, что произошло с ним в той, другой, жизни. О внезапной смерти таинственного путника, о гибели "Святой Варвары", о найденный сокровищах.

Он рассказал ей, как стал баснословно богатым и влиятельным человеком, как снаряжал суда за море, приумножая свои сокровища. Рассказал, сколько кораблей и домов у него было, каким почетом и уважением он пользовался; не утаил и свою женитьбу на Тимее.

Михай живописал Ноэми тоску и страдания, выпавшие на долю Тимеи, муки совести, терзавшие его самого за эти страдания; в глазах Ноэми он представил Тимею святой. А когда он со всей откровенность передал ей сцену, тайным свидетелем которой он был, рассказал, как отстаивала Тимея доброе имя супруга, как защищала его от любимого ею человека, наперекор собственному сердцу, Ноэми разрыдалась, преисполненная сочувствия к несчастной женщине.

Когда же Михай обрисовал ей свое мучительное положение, из которого он никак не мог выкарабкаться: прикованный к одному месту своим общественным долгом, огромным состоянием, верностью Тимеи, он рвался к любви, счастью, к своему жизненному идеалу, - Ноэми утешила его нежными поцелуями.

А затем он описал ей ту страшную ночь, появление в безлюдном замке отпертого мошенника Кристяна, отчаяние, приведшее его на край могилы, рассказал все вплоть до момента, когда он заглянул в прорубь и вместо собственного отражения увидел мертвое лицо своего преследователя, и рука провидения заслонила перед ним разверстую ледяную могилу, - Ноэми в порыве чувств прижала его к груди, словно удерживая его от гибели...

- Теперь ты знаешь, что я оставил там и что обрел тут. Можешь ли ты простить мне страдания, какие я причинил тебе?

Слезы и поцелуи Ноэми сказали ему: "Могу!".

Рассказ его затянулся; короткая летняя ночь пролетела, уступив место утренней заре, когда Михай закончил свою исповедь.

Он получил отпущение грехов!

- Теперь я со всеми долгами расквитался! - сказал Михай. - Тимея получила все мое состояние и свободу впридачу. Авантюрист был одет в мое платье, в кармане у него был мой бумажник; его похоронят вместо меня, и Тимея станет вдовою. Ну, а тебе я принес свою душу, и ты приняла ее. Каждый остался при своем.

Ноэми, взяв Тимара за руку, потянула его в дом подвела к кроватке спящего ребенка.

Мальчик, разбуженный родительскими поцелуями, открыл глаза и, увидев, что настало утро, встал на колени и, благоговейно сложив ручонки, начал утреннюю молитву:

"Храни, Господь, доброго папу и добрую маму!".

Все долги выплачены, Михай!..

Ангелы - один над твоей могилою, другой у изголовья твоей постели - молят Господа о счастье для тебя...

Ноэми помогла малышу одеться, а затем долго смотрела на Михая задумчивым взглядом. Понадобится немало времени, прежде чем она сумеет постичь все, что услышала сегодня. А ведь у женщин ум быстрый.

И вот однажды Ноэми сказала своему супругу:

- Михай! Все же за тобой остался долг в этой жизни.

- Какой и перед кем?

- Ты должен был открыть Тимее тайну, которую тебе сообщила та женщина.

- Какую тайну?

- Надо было сказать ей, что в ее комнату ведет потайной ход. Ведь когда она спит или когда совсем одна, к ней может проникнуть кто угодно.

- но ведь о тайнике никому не известно, кроме Атали.

- По-твоему, этого мало?

- К чему ты клонишь?

- Ах, Михай, Михай! Ничего-то ты в нас, женщинах, не понимаешь. Ты не знаешь, что собою представляет Атали, а я знаю. А оплакивала Тимею - потому что она страдает, потому что не любит тебя, потому что ты принадлежишь мне. Но если бы она испытывала к тебе те чувства, что питает к другому мужчине, если бы ты из любви к ней отверг меня, как поступил с Атали тот мужчина, - о, тогда не приведи Господь мне хоть раз застать ее одну спящей!

- Не пугай меня, Ноэми!

- Что поделаешь, таковы мы, женщины. А ты и не знал? Поспеши известить Тимею о тайнике. Я хочу, чтобы Тимея была счастлива.

Михай поцеловал Ноэми в лоб.

- Милое, доброе дитя! Я не могу написать Тимее, ведь она узнает мой почерк, и тогда ее вдовству конец, и я перестану быть воскресшим из мертвых и лишусь места в твоем раю.

- Тогда я напишу ей.

- Нет, нет! Так не годится. Я с ног до головы осыпал ее золотом и алмазами, но от тебя она ни единой буковки не получит: это мои сокровища. Я ничего не прихватил для Ноэми от Тимеи, но и Тимее ничего не дам от Ноэми. Нет, тебе нельзя писать ей.

- Хорошо, - с улыбкой проговорила Ноэми. - Я знаю человека, который смело может обратиться к Тимее. Письмо ей напишет Доди.

Тимар рассмеялся.

Столько веселья, радости, ребяческой наивности, невинного бахвальства, столько серьезных, меланхолических раздумий крылось за этой идеей: маленький Доди предупредит Тимею, чтобы та остерегалась!

Маленький Доди напишет... Тимее!

Тимар смеялся, а из глаз его катились слезы.

Однако Ноэми всерьез взялась осуществить свой замысел. Своей рукою написала Доди слова, какие он должен был переписать, и мальчик без единой ошибки перенес их на разлинованный листок бумаги. Содержания он так и не понял.

Ноэми достала для этого случая особые чернила красивого темно-фиолетового оттенка, сваренные из листьев черной мальвы, запечатала письмо белым воском, а за неимением в доме печатки с гербом скрепила воск красивым золотисто-зеленым жучком, которого поймал Доди.

Письмо вручили одному из торговцев фруктами, чтобы тот отправил его по почте.

Письмо маленького Доди ушло к Тимее.

"Ах, какая ты неловкая!..".

У Тимеи по календарю было и другое имя: Жужанна. Первым нарекла ее мать-гречанка, второе даровали ей при крещении; им она пользовалась при подписи официальных документов и в день святой Жужанны отмечала именины.

В венгерских провинциальных городах праздновать именины - распространенный обычай. Родственники, знакомые безо всякого приглашения считают своим долгом явиться в дом именинника, где к приему гостей уже накрыты столы. Однако в лучших домах заведен обычай рассылать на именинные торжества напечатанные приглашения. Тем самым почти на аристократический лад дается понять: те, кто не получил приглашение, могут оставить свои добрые пожелания при себе.

День Жужанны бывает два раза в году; Тимея отмечала его зимой, поскольку муж ее в эту пору находился дома. Приглашения рассылались за неделю до торжества.

Другое ее имя праздника не удостоилось. "Тимея" - такого имени нет ни в комаромском календаре, ни в общенациональном, а иных календарей в тех краях тогда и не существовало. Немало усилий потребовалось бы приложить тому, кто захотел бы узнать, на какой день года приходится это имя.

День святой Тимеи приходится на светлый месяц май, когда Михай успевал давным-давно отбыть из Комарома.

И все же Тимея каждый раз получала в этот день роскошный букет из одних белых роз. Даритель предпочитал оставаться в тени; букет, упакованный в коробку, прибывал по почте.

На празднества в день Жужанны - в ту пору, когда Тимар был "еще жив", - господин Качука, как правило, тоже получал приглашение, на которое, как правило, отвечал оставленной у привратника визитной карточкой. На званые вечера в этот дом он никогда не ходил.

В этом году празднование для Жужанны не состоялось. Преданная Жужанна скорбит об усопшем супруге.

Зато утром погожего майского дня, когда обычно по почте прибывает букет белых роз, лакей Леветинцских, с головы до пят облаченный в черное, доставил господину Качуке конверт. Вскрыв его, майор, к превеликому своему удивлению, обнаружил приглашение, как всегда напечатанное на глянцевой бумаге, однако в именинницах значилась не Жужанна, а Тимея Леветинцская, и гостя просили пожаловать нынче вечером.