Повести, рассказы - Самуил Вульфович Гордон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Никто в палате уже не спал, когда к постели нового больного подъехала коляска. В дверях, словно вверяя величайшую тайну, парень обратился к сестре:
— Ко мне должна прийти девушка, Кира... Впустите ее, пожалуйста.
— Хорошо, хорошо, — сестра улыбалась ему пухлыми губами, — мы всех к вам пустим. Все будет хорошо. Сам профессор будет вас оперировать!
Не узнать было Сандлера. Он шагал взад и вперед по длинному коридору. Когда кто-то из больных попытался заговорить с ним, он показал рукой на дверь операционной и шепотом произнес:
— С каких пор его там держат!
Не только продолжительность операции была причиной того, что Ирма расхаживал по коридору теми же тихими шагами, какими ходил, бывало, под окнами госпиталей, когда оперировали тяжелораненых, вынесенных им с поля боя. Ведь он, Ирма, был почти уверен, что молодые знают о войне лишь из рассказов родителей, из прочитанного в книгах, из виденного в кино, а через несколько лет, вероятно, будут смотреть на него, Ирму, как на человека, жившего в давние-давние времена, ну точно так же, как он смотрел бы теперь на солдата времен Александра Невского. И вдруг ему встретился юноша, который не понаслышке, а сам может рассказать, что такое война. Тем, что парень, отправляясь на операцию, назвал медицинской сестре имя своей девушки, напомнил он Ирме тяжело раненных солдат. Скольким девушкам мог бы он, санитар Сандлер, передать последний привет от их любимых...
Уже наступил день. Хождение взад и вперед по коридору, бессонная ночь, напряженное ожидание настолько утомили Ирму, что он вошел в палату и прилег на койку. Но не переставал прислушиваться к малейшему шороху за дверью. Каждого входившего спрашивал:
— Ну?
Больные смотрели на него с удивлением. У некоторых даже мелькнула мысль — не доводится ли новенький родичем Сандлеру?
Время шло, а койка возле окна все еще была пуста. В палате царила тяжелая, гнетущая тишина, и в тишине Ирма явственно услышал хриплый обессилевший голос: «Мы забыли прихватить вещи с собой...»
Но в то же мгновение он проснулся. Кажется, впервые в жизни случается ему видеть два раза подряд один и тот же сон. Это было вызвано, видимо, тем, что, расхаживая по коридору, Ирма раздумывал о своем ночном сне, словно желал из привидевшегося отобрать действительно происходившее. А происходившее в действительности, как ему потом рассказывали, выглядело так.
Из колхозного гаража вывели последнюю группу людей. Тех, что были заперты в хлеву, расстреляли днем раньше. В открытом поле, под огороженным холмиком, лежат они все. Там же его Ита с трехлетней дочуркой.
Среди выведенных из гаража пожилых людей были его тесть и теща. Оттого ли, что они не верили, будто их собираются переселить на новое место, или потому, что растерялись, но, уходя из дома, ничего с собой не взяли, чем выделялись среди остальных, стоявших с узелками и сундучками в руках.
Фашисты, может, не заметили бы этого, но теща вдруг обратилась к старшему:
— Горе мне, мы в спешке забыли прихватить наши вещи. — И, показывая на третью избу с края, сказала: — Через четверть часа вернемся.
Старший не боялся, что старик со старухой сбегут. Все же вынул револьвер и крикнул:
— Марш, да поскорее!
Теща схватила своего старика за руку, и оба пустились бежать.
Через четверть часа из трубы третьей избы с краю улицы повалил в синее солнечное небо густой черный дым.
Когда немцы взломали дверь, они в топившейся печи увидели догоравшие тулуп и валенки тестя, пальто тещи, одежду и белье. На полу валялись осколки вдребезги разбитой посуды. Из небольшого амбара, до самого потолка полного пшеницей, шел сильный запах керосина.
Тесть и теща как сквозь землю провалились.
Осмотрительно и опасливо старший с несколькими полицаями вошли в сарай и застыли: на чердаке, чуть отделив ноги от дощатого настила, стояла старая чета. Оба были в белом.
«Как сильна человеческая память, — думал Ирма, лежа с широко открытыми глазами, — ничего оттуда не исчезает. Если что-нибудь забываешь, приходит ночь и напоминает тяжелыми путаными снами. Человеческая память словно магнит. Она извлекает из самых сокровенных тайников такое, что часто кажется невероятным — могло ли подобное когда-либо случиться с человеком? И человек готов вступить в спор с собственной памятью.
Человеческую память, — продолжал размышлять Ирма, — можно сравнить с электрическим шнуром. Легкий поворот выключателя, и, как ни длинен шнур, сразу зажигаются все лампочки». Тем, что больной перед операцией назвал имя своей девушки, он прикоснулся к этому самому выключателю. Но не все лампочки зажглись. Ирма, как ни напрягался, все же не мог установить, кто виноват в том, что он, оставшийся в живых солдат Сандлер, до сих пор еще не выполнил последнего желания воинов, которых вынес из-под огня, — притупилась ли память, или, может, смертельно раненные ничего, кроме имен любимых девушек, не произносили?..
В палате и в коридоре стояла та же гнетущая тишина, что и прежде. Ирма прислушивался к ней и не заметил, как у него закрылись глаза. Он мгновенно погрузился в глубокий сон. Даже острая боль в легком, которую он ощутил во сне, не смогла пробудить его.
Когда Сандлер проснулся, оперированный уже лежал а своей койке у окна. Возле него сидела девушка со свежим детским лицом и с высоко взбитыми, словно прихваченными пламенем, отливающими медью волосами. Она, по-видимому, и есть Кира. Ирма представлял себе, что именно такой она и должна быть — стройная, молодая, с синими мечтательными глазами. У него тоже могла быть такая дочь, только постарше, в одних примерно годах с новеньким. Сандлер приглядывается к девушке — знает ли она, что парень, перед тем как лечь под нож, назвал ее имя? Надо сказать ей, непременно надо сказать. Знай Ирма, где живут те
