Время надежд (Книга 1) - Игорь Русый

- Меня Андреем Николаевичем зовут, - сказал он.

- А я все попытать хотела, да стеснение брало. Ну и со знакомством.

Дед Антип взял рюмку, и лицо его сразу обрело торжественность.

- Чтоб с войны повертались. Дюже оно... это... Ну, чтоб!

- Уж повертайтесь! - вздохнула Фроська, глядя на Андрея с какой-то затаенной тревогой, изогнув брови.

Андрей выпил, едва не задохнувшись от крепости перцовки. А молодая хозяйка опять с тревогой поглядела на него.

- Ну и присуха ты, Фроська, - засмеялся Антип, ладонью вытирая губы. Война ж, она это... Когда я англицкую танку шибанул, до этого осьмнадцать станичников из нее побили.

- А ране сказывали - двоих.

- Клади в ухо, что ныне говорю, - притопнул валенком дед. - Ползет, значит, вроде огромадной лягушки. И косит пулеметами. А чем взять ее?

Он взял налитую опять Фроськой рюмку и опрокинул в мохнатый рот.

- Как тут не заробеешь? А все молодняк ишо не обгулянный. И отец, Фроська, твой пребывал в его годах, - кивнул на Андрея дед. - Храбер, а тоже оробел.

- Так уж? - возразила Фроська.

- Откель тебе знать? Тебя и в мечтах ишо не производили. А я всех старше был. Жмутся, что сосунки ко мне. Вот и говорю: "Помирать, значит, мне легше, спробую-ка ее бомбой".

В окно тихонько застучали.

- Фрось, а на улицу выйдешь? - спросил девичий голос.

- Обойдетесь! - крикнула Фроська.

- Фрось, ты нам хоть деда Антипа вышли. Хоть про танк расскажет.

- Брысь, озорницы! - махнул рукой Антип. - Вот схожу из плетня лозину достану!

- А Никитична по хатам бегает, у солдаток вас ищет, - засмеялись там.

Дед беспокойно заерзал и оглянулся на дверь.

- Оно это... темнеет вроде. И жена ведь не танк, под нее бомбу не кинешь. Она враз скалку берет. Вот, будь ты неладная!

- Для храбрости еще одну, - наливая ему перцовки, усмехнулась Фроська.

- - Это какой храбрости? - запетушился дед. - У меня ее, храбрости-то, на цельный полк. Я ж не для храбрости выпиваю, а лечусь. Разную хворобу сгоняю.

- А чего ж Никитична скалку приспособила?

- Бабе энтого понятия не дано, - обрезал дед.

- Уж ли? - сощурила глаза Фроська. - Я помню, как вы куролесили по станице, когда чуть помоложе были. А Никитична слезами заливалась. Теперь она я берет свое.

- Нет у бабы главного понятия, - сказал дед. - Ить какая вредность? Ей токо б над мужиком верх забрать.

Оно и говорится: жена не бьет, а под свой нрав упрямством берет. А у мужика своя гордость. По той причине и куролесит. Оно это... клади в ухо, что говорю. Надо как жить? Дома-то уж власть бабья. А на людях не моги ее показывать. На людях власть мужику дай, почет ему оказывай. Тогда и лад будет. Оно и конь, если долго занузданный ходит, потом рвется на волю. А у тебя, Фроська, характер больно самостоятельный... Засиделся-то с вами.

Он торопливо выпил перцовку и, натянув фуражку, приподнял к околышку согнутую ладонь:

- Здравия желаю!

Фроська встала и закрыла на крючок дверь.

- Свет запаливать я не буду. На что он?

- Как хотите, - сказал Андрей.

На улице приглушенные девичьи голоса выводили "страдания":

Ухажеры на войне,

Что теперя делать мне?

Хоть не пой частушки,

Иди заместо пушки...

- Антип-то в молодости, сказывают, красив был, - проговорила Фроська. Много девок и вдов томились.

И теперь старушки, глядя на него, вздыхают. А Никитична тоже первая красавица на Задонье была. Еще когда девкой ходила, из-за нее шашками рубились.

- Смешной дед, - отозвался Андрей.

Фроська села на лавку возле Андрея. Щеки ее запунцовели, отрывисто дыша, она часто облизывала кончиком языка пересыхающие губы.

А в темноте улицы слышались девичьи голоса:

Растоплю я пылко печь,

Чтоб миленочка завлечь.

Девяносто лет ему,

Похрапеть буде кому...

- Тоскуют девки, - глядя на Андрея, будто слабеющим от какой-то жаркой истомы голосом сказала Фроська и потом, глубоко вздохнув, наклонилась, потирая крепкой маленькой ладонью свое подрагивающее колено. - Ой, захмелела я... Ночью тоска бывает смертная.

Днем-то на людях развеется, а ночью от себя никуда не уйдешь. И мало ведь надо бабе.

Она слегка придвинулась к нему с тихим, похожим на стон вздохом.

- Вы что суровый такой?

Андрей смотрел в ее потемневшие глаза, на чуть приоткрытые губы и видел другие глаза, расширенные, глубокие, как омут, и немного удивленные. И, сам не зная для чего, стал тихим голосом рассказывать про Ольгу. У него вдруг нашлись те простые, емкие для чувств слова, которые не мог высказать раньше.

Фроська слушала, наклонив голову и прижав ладони к щекам. А когда подняла голову, лицо ее было мокрым от слез.

- Да нешто есть такая любовь! Господи... Дура я, дура! Она ж не умерла?!

- Для меня всегда будет живой, - сказал Андрей. - И всегда буду искать.

- Ищите... Долго ищите, - беззвучные рыдания трясли губы Фроськи. - Я б за такую любовь всю жизнь до капельки отдала. О-ой! На что тогда и жизнь?

Она закусила губу и вскочила. Касаясь вытянутыми руками, точно слепая, стола, стенок, печки, Фроська ушла.

...В эту ночь Андрей долго не мог уснуть. От выпитой настойки приятно кружилась голова. Он думал об Ольге, и о Фроське, и о том, как завтра его встретят в полку.

За печкой, тоже без сна, ворочалась Фроська, шуршали тараканы, весело трещал сверчок.

Андрея разбудили петухи Фроська тихонько прошлепала босыми ногами в сени.

- Здравья желаю, Ефросинья Пантелеевна, - донесся в раскрытую дверь бодрый голос деда Антипа - Чего это вы рано ходите? - спросила Фроська Завсегда у меня в это время ломота... кха .. от поры, как танк англицкий шибанул. Перцовая-то, чай, У тебя в графинчике осталась?

- А Никитична где?

- Да с коровой. . Чего ты-то сумная? Иль не поладили?

- Вот, забирайте уж целую бутыль, - ответила Фроська.

- Кхэ, - удивился Антип. - И добрая ныне, как не бывало.

Андрей оделся, торопливо натянул сапоги. Когда он вышел, дед Антип уже исчез. Фроська чистила картошку.

- Доброе утро, - поздоровался он.

- Спали бы еще, - улыбнулась ему Фроська. - Я завтрак приготовлю.

Веки у нее напухли, а глаза были строгие, осветленные.

- Пора идти, Фрося, - сказал Андрей, накидывая шинель.

- Да как же? Не завтракая...

- Пора.

Вздохнув, она помолчала.

- Ну, доброго пути... И спасибо вам!

- За что? - удивился он.

- За любовь вашу... Плакала всю ночь. И теперь светло, чисто во мне. Глупые мы бабы. Знать, любовьто и делает жизнь красивой.

Андрей попрощался с ней, вышел на улицу. От соседней хаты сгорбленная, маленькая старушка вела корову. В руке у нее была клюка, рот провалился, и горбатый нос клювом торчал на кривом сморщенном лице.

"Это, видно, и есть Никитична, - улыбнулся про себя Андрей. - Первая красавица в Задонье, из-за которой на шашках рубились".