Мидлмарч: Картины провинциальной жизни - Джордж Элиот

Этот невысокий священник в отлично вычищенном ветхом сюртуке, красивый, с живым и умным лицом, внушал Мэри уважение и симпатию, как ни один из немногих знакомых ей мужчин. Она ни разу не слышала, чтобы он сказал глупость, хотя знала, что он позволяет себе неблагоразумные поступки. Возможно, глупые слова, по ее мнению, заслуживали большего осуждения, чем самые неблагоразумные поступки мистера Фербратера. Во всяком случае, как ни странно, вполне зримые недостатки его, как духовного лица, никогда не вызывали у нее того возмущения и презрения, с какими она говорила о тени, которую предположительно должен был бы бросить на сан священника Фред Винси. Подобная непоследовательность мышления, полагаю, бывает свойственна и более зрелым умам, чем ум Мэри Гарт, – беспристрастность мы храним для абстрактных добродетелей и пороков, каких вживе никогда не наблюдаем. Возьмется ли читатель отгадать, который из этих двух столь несхожих людей вызывал у Мэри женскую нежность – тот, с кем она была особенно строга, или другой?

– Не хотите ли что-нибудь передать через меня старому товарищу ваших детских игр, мисс Гарт? – спросил священник, беря из корзинки, которую она ему протянула, большое душистое яблоко и опуская его в карман. – Может быть, вы хотите смягчить свой суровый приговор? Я сейчас увижусь с ним.

– Нет. – Мэри с улыбкой покачала головой. – Если я возьму назад свои слова, что как священник он будет смешон, то мне придется сказать, что он будет не смешон, а плох. Однако я от души рада узнать, что он уезжает учиться дальше.

– А я, наоборот, от души рад, что вы не уезжаете учить других. Моей матушке, я уверен, будет очень приятно, если вы ее навестите. Она любит беседовать с молодыми людьми, и ей есть что порассказать о старых временах. В сущности, это будет одолжением с вашей стороны.

– Я приду с большим удовольствием, – сказала Мэри. – На меня вдруг сразу нахлынуло слишком уж много счастья. Мне казалось, что моя судьба – всегда тосковать по дому, и теперь я испытываю какую-то пустоту. Вероятно, это чувство занимало в моей душе чересчур большое место.

– Можно, я пойду с тобой, Мэри? – шепнула Летти. Это бойкое дитя обладало неудобным свойством не пропускать ни слова из разговоров взрослых. Но на этот раз она торжествовала: мистер Фербратер ущипнул ее за подбородок и поцеловал в щеку, о чем она тотчас сообщила отцу и матери, едва вбежала в комнату.

Когда священник шел по направлению к Лоуику, внимательный наблюдатель мог бы заметить, что он дважды пожал плечами. По-моему, те редкие англичане, которым привычен этот жест, никогда не бывают плотно сложены – впрочем, чтобы избежать какого-нибудь дюжего примера, свидетельствующего об обратном, я лучше скажу: почти никогда. Такие люди обычно обладают ровным характером и снисходительны к маленьким человеческим слабостям (и в самих себе тоже). Мистер Фербратер вел внутренний диалог, в котором сообщил себе, что между Фредом и Мэри Гарт, по-видимому, существует нечто большее, чем простая привязанность товарищей детских игр, и тут же задал вопрос, не слишком ли хороша и тонка эта девушка для этого туповатого юнца. Ответом и было первое пожатие плеч. Затем он посмеялся над собой за такую ревность – словно он может жениться! Тогда как, добавил он, «простейшее сведение доходов и расходов показывает, что мне об этом нечего и думать». Тут он пожал плечами во второй раз.

Что могли найти два столь разных человека в этой «чернушке», как называла себя Мэри? Во всяком случае, их чаровала вовсе не ее некрасивость (и пусть некрасивые юные девицы поостерегутся возлагать надежду на свою невзрачность, к чему их коварно поощряет общество). В нашей давно уже не молодой стране человек – это поистине чудесное целое, творение медленного взаимодействия многих влияний. Привлекательность же рождается из свойств двух таких целых – любящего и любимого.

Когда мистер и миссис Гарт остались одни, Кэлеб сказал после некоторого молчания:

– Сьюзен, угадай, о чем я думаю.

– О севообороте, – сказала миссис Гарт, улыбнувшись ему над вязаньем. – Или о кухонных дверях типтоновских ферм.

– Нет, – совершенно серьезно ответил Кэлеб. – Я думаю о том, что могу пособить Фреду Винси. Кристи уехал, Альфред скоро поступит в учение, а Джиму еще пять лет расти, прежде чем от него может быть толк для дела. Мне понадобится подручный, а Фред у меня под началом научился бы, как следует вести хозяйство, и стал бы хорошим помощником. Глядишь, из него и вышел бы полезный человек, раз уж он не хочет принимать сан. А как по-твоему?

– По-моему, нет другого честного занятия, против которого его родные ополчились бы больше, – решительным тоном ответила миссис Гарт.

– И пусть ополчаются, – сказал Кэлеб с твердостью, обычно появлявшейся в его голосе, когда он отстаивал свое мнение. – Он уже совершеннолетний и должен сам зарабатывать свой хлеб. Ума у него хватает, и сообразительности тоже. Землю он любит и, конечно, может по-настоящему изучить дело, если только захочет.

– Но захочет ли? Отец и мать растили из него богатого джентльмена, и мне кажется, он себя таким и видит. Они все считают нас ниже себя. И если ты предложишь это, уж конечно, миссис Винси скажет, что мы ловим Фреда для Мэри.

– Жизнь была бы поистине жалка, если бы зависела от такого вздора! – воскликнул Кэлеб с омерзением.

– Да, конечно, но, Кэлеб, нужно иметь и гордость, это только разумно.

– Позволить, чтобы дурацкие измышления помешали тебе сделать доброе дело, – такая гордость, по-моему, вовсе не разумна. Да ведь никакая работа не пойдет, – с жаром продолжал Кэлеб, для пущей выразительности взмахивая рукой, – если слушать дураков. Надо самому знать, что ты задумал правильный план, и уж от него не отступать.

– Я не стану мешать твоим планам, Кэлеб, – сказала миссис Гарт, которая при всей своей твердости знала, что ее кроткий муж способен быть еще тверже. – Но, по-видимому, решено, что Фред вернется в университет. Так не лучше ли подождать и поглядеть, что он решит делать потом? Принуждать людей против их желания не так-то легко. Да и ты пока еще точно не знаешь, что тебе придется делать и в чем у тебя будет необходимость.

– Да, пожалуй, лучше немного обождать. Но в том, что работы у меня с избытком хватит на двоих, я заранее уверен. Хлопот у меня всегда полон рот, и все время добавляется что-то новое. Вот как вчера… Да я же тебе не рассказал! Странно так получилось, что два разных человека попросили меня произвести оценку одной и той же земли. И как ты думаешь, о ком я говорю? – спросил Кэлеб, беря понюшку табака и зажимая ее между пальцами, словно она имела прямое отношение к его вопросу. Он любил понюхать табак, когда вспоминал об этом удовольствии, что, впрочем, случалось довольно редко.

Его жена опустила вязанье и приготовилась слушать.

– Одним был Ригг, или, вернее, Ригг Фезерстоун. Но только Булстрод побывал у меня раньше, а потому я обещал Булстроду. Ну, а для чего – чтобы заложить или продать, я пока не знаю.

– Неужели этот человек намерен продать землю, которую только что унаследовал? Ради которой принял новую фамилию? – сказала миссис Гарт.

– Кто его знает, – ответил Кэлеб, который никогда не приписывал осведомленность в сомнительных сделках силам более высоким, чем неведомый «кто». – Булстрод давно уже хотел прибрать к рукам приличную землю. А в наших краях это ведь непросто.

Кэлеб аккуратно рассыпал понюшку, вместо того чтобы поднести ее к носу, после чего добавил:

– Интересно, как все получается. Эту землю всегда прочили Фреду, хотя, оказывается, старик-то и клочка не думал ему завещать, а оставил ее этому никому не ведомому сыну с левой стороны и рассчитывал, что он поселится здесь и начнет всем досаждать не хуже, чем он сам, пока был жив. Вот и будет интересно, если она достанется Булстроду. Старик его люто ненавидел и не желал держать деньги в его банке.

– Какая же причина была у старого скряги ненавидеть человека, если он никакого дела с ним не имел? – спросила миссис Гарт.

– A-а! Что толку спрашивать, какие причины могут быть у таких людей? Душа человеческая, – произнес Кэлеб торжественным тоном и покачал головой (этот тон и это движение всегда сопутствовали у него таким изречениям), – душа человеческая, когда глубоко тронет ее гниение, приносит всякие ядовитые поганки, и нет глаз, что провидели бы, откуда взялось семя их.

Вечные трудности, которые испытывал Кэлеб, не находя нужных слов для выражения своих мыслей, привели к тому, что он, так сказать, начал ассоциировать определенные стили с теми или иными мнениями или душевными состояниями, и всякий раз, когда он воспарял духом, его чувства облекались в библейскую фразеологию, хотя он не сумел бы точно привести ни единой цитаты из Библии.

Глава XLI

Я хвастовством немного взял,

И дождик хлещет каждый день.

Упомянутая Кэлебом Гартом сделка между мистером Булстродом и мистером Джошуа Риггом, касавшаяся стоун-кортовской земли, потребовала некоторой переписки.