Приватная жизнь профессора механики - Нурбей Гулиа

Пили, в основном, я с Гавриловым, да и Наташа - чуть-чуть. Как поётся в песне, 'выпили мы пива, а потом - по сто, а затем начали - про это и про то!' Коснулись мы того, что в институте - одни евреи. Поносян заметил, что почти все заведующие кафедрами - евреи, что нам здесь ничего не светит; он сам, например, собирается получить квартиру и снова тут же вернуться в Ереван.

- Так что, если ты собираешься получить кафедру, - забудь об этом, найдут какого-нибудь еврея! - доверительно сказал мне Поносян.

- А как же Абрам обещал мне через полгодика? - возмутился я.

- Да он всем обещает, и мне обещал то же самое! - признался Поносян.

И тут меня понесло - я и так, и этак поносил ректора, а за ним и всех институтских евреев. Даже затронул ректорскую маму, чего, правда, сам не помню.

- А какой он развратник - ты себе не представляешь! - добавил Поносян. - Был, понимаешь, в санатории в Кисловодске, да не один, а с молодой любовницей - вот с их кафедры, - и Гриша указал на Гаврилова. Тот засмеялся:

- Ну и шутник же ты, Гриша, да ей ещё тридцати нет, не верю!

- - У меня доказательства есть - фотографии! В том санатории мой двоюродный брат работает, вот он их и сфотографировал на память. А потом фотки эти мне передал, узнав, где я работаю. - Если будут обижать - покажешь, - говорит!

- Но когда Гаврилов посерьёзнел, Гриша рассмеялся и превратил всё в шутку.

Выпил я у Поносяна сильно - Наташа еле довела меня домой и положила спать в моей комнате - в таком состоянии я был ей бесполезен. Студенток мы не стеснялись, все уже были в курсе наших дел. Я спал часов до одиннадцати, пока в комнату ни постучала дежурная и ни сообщила, что меня срочно вызывают к ректору. Не предполагая ничего плохого, я быстро оделся и через полчаса был уже в приёмной. Ректору доложили, и я зашёл.

- Разговор будет плохой, - сразу предупредил меня Абрам, - знайте, что у нас городок очень маленький, а институт ещё меньше! Вчера вы при сотрудниках института ругали меня матерно и ругали всех евреев - что плохого я или другие евреи вам сделали? Ведёте развратный образ жизни, пьянствуете - и это при студентах в общежитии. А нагрузки почему себе не взяли - так вы приобретаете преподавательский опыт? Я недоволен вами - немедленно исправляйтесь, если хотите вообще у нас работать!

Вышел я от ректора так, как будто меня окатили - нет, не холодной водой, а ушатом дерьма. Кто донёс? Наташе же это самой не выгодно. Поносяну - тоже, ведь мы ректора ругали вместе. - Гаврилов! - мелькнула мысль, - он коммунист, на кафедре философии все коммунисты; он не ругал ни ректора, ни евреев. Как бы он не сказал ректору про фотографии, что у Гриши!

Я немедленно разыскал Поносяна, для этого мне пришлось даже его вызвать с занятий, и рассказал ему о происшедшем.

- Точно - Гаврилов! - поддакнул мне Григорий, - ведь они на кафедре философии все 'сексоты'. Секретные сотрудники - расшифровал он это слово, видя моё недоумение. А с фотографиями - это я пошутил, ты сам смотри - никому про это!

Наташе я рассказал про визит к ректору уже после работы, она была очень раздосадована.

- Ну, всё, теперь мы оба у начальства на крючке! Не хотела туда идти, чего ты и меня потащил? Теперь тебе никогда не получить кафедру, а мне - должности заместителя декана по воспитательной работе. Хотела подработать немного! Уверена - донёс Поносян! Морда у него отвратительная, не выпил ни капли, да и заинтересован он, чтобы ты кафедру не получил. Он на место заведующего кафедрой метит!

Я решил, что и это логично, но прямых доказательств нет. Надо быть крайне осторожным со всеми, хотя чего уж осторожничать, когда всё потеряно! Я уже хотел, было отметить мою неудачу дома, но Наташа меня попросила:

- Сделай мне приятное, зайди со мной к одному знакомому, он в соседнем доме живёт. Он - шофёр-таксист. Недавно он меня с Курумоча бесплатно довёз. Летала в Казань, ещё до знакомства с тобой, а по дороге назад у меня из кармана кошелёк спёрли, так он довёз меня бесплатно домой. Правда, я обещала занести ему деньги, даже паспорт показывала, где живу, оказалось, что мы соседи.

- Посидим полчасика, выпьем, отдам ему деньги, поблагодарю, и домой пойдём. Только не вздумай ревновать - ему пятьдесят с лишним лет, мужлан такой малограмотный - сам увидишь!

Взяли пару бутылок водки, Наташа перевела меня через двор, и позвонила в дверь, крыльцо, которого выходило почти на угол нашего дома. Дверь открыл хмурый мужик в тулупе, оказавшийся тем самым водителем.

- Дмитрий Васильевич, вот я и нашла вас! А вы, наверное, решили, что я забыла про должок! - Наташа вошла в дом, ведя меня за собой. В комнате оказалось очень холодно - отопление было печное, а печь - нетопленой. Кроме холода в комнате был страшный беспорядок, бардак, что называется. На газете на столе - недоеденная селёдка и полкирпича чёрного хлеба. Мы, не снимая верхней одежды, присели за стол, я вынул бутылки. Хозяин оживился, сбегал куда-то, принёс охапку дров. Помимо стенной печи, в комнате стояла жестяная печка-буржуйка, дымовая труба от которой шла прямо в верхнюю часть стенной печи.

Печка загудела, в комнате сразу же стало тепло. Мы сняли пальто и положили рядом с собой. Дмитрий Васильевич тоже снял свой тулуп и принёс из сеней пару селёдок, стал их чистить. Я заметил, что у него не хватает верхних фаланг нескольких пальцев на руке, а где эти фаланги имелись, был несмываемый 'траур' под ногтями. Всё это было так противно, что я только и стал дожидаться конца этого визита. Мы выпили по первой, мне после вчерашнего стало тошно, и я больше не притрагивался к водке. Наташа и шофёр продолжали пить; Наташа оживилась, стала отпускать какие-то сальные шуточки.

Если хотите увидеть людей в самом гадком свете, то при коллективной пьянке сами воздержитесь, не пейте, и вам будет до тошноты противно смотреть на пьющих и слушать их бред. Если, конечно, они не английские лорды. Наташа и Дмитрий Васильевич лордами не были, и мне стало гадко. Я начал звать Наташу домой, мотивируя тем, что мне жарко (а в комнате действительно стало как в бане - тепло и сыро). Она посоветовала мне одеться и подождать во дворе.

- Я за тобой - мухой! - заявила она и поцеловала меня в щёку.

Я оделся и вышел. Подождал с четверть часа, разозлившись, вернулся назад. Но дверь оказалась запертой. Тогда я стал звонить, дверь, ворча, отворил Дмитрий Васильевич - босиком, в майке и кальсонах. Кинувшись в комнату, я увидел Наташу, лежащую в койке под одеялом; лицо у неё было багровым и в пятнах.

- Дмитрий Васильевич, - прогнусавила она, - выгоните его, он мне надоел!

- Ну, что, - спросил меня этот монстр в кальсонах, - сами уйдём, или сделаем, как они велели?

Я повернулся и, не ощущая ничего, вышел во двор. Полная Луна сияла, как холодное Солнце, освещая снег. Вокруг была смертельная красота. Глубоко проваливаясь в сугробы, я шёл 'напрямки' к входу в общежитие и удивлялся, как это земля не разверзнется подо мной, и я не провалюсь в Тартарары. Что это всё означает - спасение моё из петли, внезапное любовное счастье, неожиданное предательство сотрудника, и конец карьеры? И далее - неслыханное по цинизму предательство любимой женщины! Не слишком ли частая смена декораций, дальше, как будто, некуда:

Но я, как обычно, ошибся, дальше было куда: Зайдя в комнату Наташи (ключи были у меня), и погасив свет, я лёг в её постель. Постель не менялась, наверное, никогда; простыня была местами необычно накрахмаленной; в комнате стоял устойчивый запах застарелого секса. Понюхав подушку, глубоко втянув носом воздух, я почувствовал после прогулки по чистейшему и лунно-морозному воздуху, что от подушки приторно сладко запахло Наташей. Подумав немного, я снова сладострастно понюхал подушку и заснул, обняв и прижав её к лицу. Проснулся я от стука в дверь. Ключ был вставлен в замок и торчал с моей стороны.

- Кто там? - ошалело спросил я и понял, что уже утро.

- Нури, прости, это я! - жалобным баском пропела лисица-Наташа.

Отворив дверь, я увидел несчастных, дрожащих с похмелья, Наташу и её монстра-приятеля. Они вошли, и Дмитрий Васильевич заспешил обратно.

- Я проводил их, чтобы ничего по дороге с ними не случилось! Простите нас, чего по-пьянке не бывает! - стуча зубами, просипел Васильич.

- Одну минуточку! - бросил я ему и приказал Наташе, - раздевайся, и - в койку!

Она, дрожа от тремора, принялась быстро раздеваться, и я не отставал от неё. Раздевшись, она - худющая и сутулая, бессильно повалилась на койку. Я лёг на неё, покрыв своим телом, и тогда уже спросил ошеломлённого этим зрелищем Васильича.

- Что, выйдешь сам, или помочь?

Тот нелепо затопал сапогами, завертелся, видимо забыв, где выход и, наконец, вышел вон. Я запер за ним дверь и приступил к экзекуции Наташи:

А через три дня:Чтобы было понятно, и в тоже время, чтобы обойтись без обыденщины, расскажу анекдот в тему, причём в двух сериях.

Над Африкой, районом, где проживали дикие племена, разбился самолёт. Все погибли, осталась в живых одна стюардесса, которую взял своей очередной женой вождь местного племени. Конец первой серии.